Недоразумение

Глава 25

Миранда изменила положение, чтобы посмотреть на любимого, и ее сердце снова быстро забилось: вид его сухого, мускулистого тела совершенных пропорций не позволял ей думать ни о чем другом, кроме их любви — той, которая сейчас хотела дать прошлому уйти, исчезнуть без слов, но когда сказала об этом Бретту, тот только отрицательно помотал головой.

— Нет, ты должна это знать. Хотя, конечно, мужчине в моем возрасте нелегко признаваться в том, как он неразумно потворствовал своим заблуждениям.

Миранда, нахмурив брови, надела рубашку. Не потому, что замерзла, и не из ложной скромности. Она поняла, насколько Бретт сейчас серьезен, его ничто не должно отвлекать. То, что он собирается ей сказать, явно очень важно для него. И если она не станет слушать сейчас, то, вероятно, больше этого уже никогда не услышит. И, приняв решение, Миранда с подобающей моменту серьезностью сказала:

— Продолжай, Бретт, я слушаю.

— Как ты знаешь, Миранда, мой отец англичанин, а мать американка. Полагаю, они планировали как-то распределять время поровну между Англией и Штатами. Главные интересы бизнеса моего отца были связаны с Бирмингемом и Лондоном. У него был офис и в Нью-Йорке, но это была не та штаб-квартира, которую имею сейчас я. Он просто хотел, чтобы моя мать могла проводить некоторое время здесь, на ее родине.

По тем же причинам он предложил мне учиться в Гарварде, а потом присоединиться к нему в лондонском офисе, мозговом центре его бизнеса. Он был блестящим человеком, Миранда, и мне было предопределено идти по его стопам. К тому моменту мои родители проводили уже большую часть времени раздельно, я редко видел свою мать и, боюсь, не часто вспоминал о ней.

И вот однажды раздался звонок из Нью-Йорка. Она просила отца побыстрее приехать и отправиться вместе с ней в круиз на яхте друзей. Когда он сказал, что мы работаем над важной сделкой и не сможем приехать немедленно, она ответила, что в таком случае поедет одна. Не в круиз, конечно, ей стыдно перед друзьями, что муж так ею пренебрегает, а просто на какой-нибудь карибский курорт.

Я присутствовал при разговоре и видел, что отец колеблется. Но когда он, повесив трубку, спросил, как ему поступить, я посоветовал не обращать внимания на женские капризы. Дело, мол, прежде всего, а я один могу не справиться.

— Что же случилось потом? — поторопила мужа Миранда, когда он сделал паузу. Бретт мрачно улыбнулся.

— Самое плохое, что могло быть. Самолет, на котором она летела, потерпел аварию при взлете. Никто не погиб, но много пассажиров серьезно пострадали. В том числе и моя мать.

— Значит, твоя мама осталась жива?

— Мать умерла неделю спустя. В утешение нам — слабое утешение! — врачи повторяли, что если бы она выжила, то на всю жизнь осталась бы калекой, инвалидом. Мой отец, конечно, во всем винил себя. И это сознание вины убило его пятью годами позже.

— А ты? — неуверенно спросила Миранда. — Тоже обвинял себя?

— Да, обвинял. Я мог бы убедить отца поехать с ней в круиз и доверить мне ведение дальнейших переговоров. И мама была бы жива до сих пор. А может, и отец.

Короче говоря, Миранда, с тех пор я начал придавать больше значения милосердию, подсознательно стремясь избавиться от того, что считал своей заслуженной карой. Когда несколько лет спустя секретарша моего офиса в Бирмингеме попала в аварию и симулировала инвалидность — об этом я расскажу тебе позднее, — сначала я всячески помогал ей — выплачивал пенсион и деньги ее отцу за уход за дочерью, предоставил им просторный дом без всякой арендной платы. А Ив Мартин решила, что в один прекрасный день я женюсь на ней.

— А ты не давал ей таких надежд? — спросила Миранда.

— Нет, мой интерес к Ив никогда не имел романтического оттенка, и ее надежды никак породить не мог. Я и не предполагал, что она такие надежды лелеет, и понял это лишь по ее реакции, когда сообщил, что собираюсь жениться на тебе. Она даже пыталась как-то повлиять на наш брак — позвонила тебе в Нью-Йорк, стремясь что-то выведать посетила твоего отца. Я повидался с ней и не думаю, что мы услышим о ней снова.

— Надеюсь, ты не был слишком суров с ней?

Бретт сухо улыбнулся.

— Нет, конечно. Ведь в том, что произошло, есть и моя вина. А сейчас, как я выяснил, у нее все в порядке. Она выходит замуж за одного из преуспевающих бирмингемских архитекторов. О подробностях я не расспрашивал.

Миранду тоже не интересовали подробности жизни Ив Мартин. Она была занята формулированием самого важного для нее вопроса.

— Так почему же ты женился на мне? Из жалости? Или все-таки желал отомстить за мой обман?

Бретт секунду-другую колебался, прежде чем ответить.

— Поначалу я полагал, что, если женюсь на тебе и помогу снова обрести здоровье, это даст весомые результаты в моей борьбе с неизбывным чувством вины в смерти матери. Когда же я обнаружил, что ты вовсе не инвалид, мной действительно овладела жажда мести: ты разрушила мои последние надежды обрести душевный покой, и я решил наказать тебя, приучив сначала к роскошной жизни, а затем разведясь. Но наказал я себя самого. Я не сразу понял, что влюбился в тебя, был уверен, что это лишь сильное физическое влечение. Как последний дурак, я отказывался признать правду. Прозрение пришло ко мне — или почти пришло — с известием, что ты беременна.

— Но, Бретт, почему ты не попытался объясниться со мной?

— Я не смог, Миранда. — Его голос был полон самоиронии. — Я не смог ничего объяснить даже самому себе. Сидел за рабочим столом и беспрестанно размышлял о том, что, черт подери, со мною происходит. Понимание пришло только после твоего похищения.

— Но почему даже тогда ты ничего не сказал мне?

— Хотел, но не нашел подходящих слов.

Миранда печально кивнула.

— Возможно, в этом больше моей вины, чем твоей. Проснувшись в госпитале, я решила, что разлюбила тебя. На Льюке я поняла, что привлекаю тебя только физически. Мне хотелось большего, сама-то я любила тебя беззаветно. Но считала: в конкуренции с Марсией и всеми другими твоими женщинами у меня нет шанса. Потеря ребенка — твоего ребенка! — окончательно поставила крест на моих надеждах и, как я думала, на моем чувстве к тебе. Я действительно обрадовалась, когда ты принял мое решение о разводе и отправился в Нью-Йорк… Послушай, Бретт, — прервала себя Миранда. — Почему Габи сказала мне то, что, как она наверняка знала, было неправдой?

Бретт улыбнулся.

— Может быть, она полагала, что это правда, по крайней мере, в некотором смысле… Знаешь, на прошлой неделе она неожиданно заявилась ко мне. — Бретт поморщился. — Я почти прикончил бутылку виски и был изрядно пьян, так что не помню всех деталей нашего разговора. Она в какой-то связи упомянула мать, но я попросил ее замолчать. Это, мол, слишком больная тема: смерть мамы, мое чувство вины, а в результате — мой несчастный брак…

И тут Габи воскликнула на свой изящный манер: «Черт возьми, Бретт, я и понятия не имела о твоих страданиях. Иначе давно сказала бы тебе правду». «Какую правду?» — пробормотал я. «А вот какую: наша дорогая мамочка укатила на курорт с неким адвокатом, с которым имела связь уже несколько лет…»

— Я не знал, что и думать, — продолжал Бретт. — Я был шокирован услышанным, но все же спросил, почему она позволила отцу думать, что мать встретила смерть по его вине.

— И что она ответила? — спросила Миранда.

— Она изумилась: а почему, собственно, она обязана была это сделать? У отца никогда не находилось для дочери ни времени, ни теплого внимания. Она ненавидела любовника матери, но та, по крайней мере, всегда была рядом.

— Но Габи ведь могла уберечь и отца, и тебя от душевных страданий, — жестко заметила Миранда.

Бретт утвердительно кивнул.

— Подозреваю, что моя дорогая сестрица таким способом хотела расквитаться с нами за то, что мы пренебрегали ею. Но теперь она решила рассказать мне правду.

— Ты полагаешь, что и этот рассказ Габи, и ее звонок мне — попытка помочь нам начать все сначала?

— Думаю, именно так. В тот вечер я, хотя и был пьян, но, вероятно, действительно выглядел умирающим. Из-за страха потерять тебя.

— Ну хорошо, Бретт, а почему, собственно, ты решил продать свой дом?

— Да я и не продавал его. Я просто отдал его Габи. Она всегда считала, что Джулия не должна была оставлять дом мне, что он должен перейти к ней. Я никогда не любил этот дом, но жил в нем в память о матери, в смерти которой винил себя. Ну а после рассказа Габи я подумал о долгих годах, отягощенных надуманной виной, и решил избавиться от этого дома.

— А что Габи собирается делать с ним?

— Полагаю, продаст, у нее сейчас все интересы связаны с Техасом. Кстати, нам надо заехать и посмотреть, как Джил пакует твои вещи. Я собирался отправить их тебе в Англию.

— А эта квартира? Мы будем жить здесь?

— Только до тех пор, пока не найдем что-нибудь подходящее, — сказал Бретт. — Это служебная квартира. Мне надо только позвонить, и все — от чая и тостов до обеда по полной программе — будет немедленно доставлено. Меня это устраивало, да и не мог я заниматься поисками квартиры для себя одного.

— Меня бы устроило что-то не чересчур большое, — сказала Миранда.

— Меня тоже, — согласился Бретт. — Думаю, судьбою нам действительно предначертано быть вместе, дорогая. Даже если путь к нашему общему берегу был таким… трудным. Я столько думал о тебе и нашем потерянном ребенке. Я хотел горевать вместе с тобой. Но ты не разрешила мне быть рядом.

Глаза Миранды затуманились, она мягко коснулась его лица.

— Я была опустошена, как скорлупа съеденного ореха. Я потеряла все и считала, что навсегда…

Бретт с трудом проглотил подкативший к горлу ком.

— Я увезу тебя на Льюк, любовь моя. Но прежде чем начать там второй медовый месяц, мы попросим Линду сплести венок и бросим его в океан, на волнах которого был зачат наш ребенок.

— Может быть, он вернется к нам в виде еще одного малыша?

— Еще нескольких, уверен, — поддразнил Бретт, улыбаясь. — Я хочу компенсировать тебе всю ту боль, которую причинил.

Руки Миранды обвились вокруг его шеи.

— Всю оставшуюся жизнь мы будем возмещать это друг другу, — чуть слышно выдохнула она.

— Да будет так.