Лейла
На секунду мы с ним замираем на небольшом пятачке у ворот, как два истукана, в попытке сохранить эмоциональное равновесие. Потому что если качнёт – не удержимся. Полетим. А куда, кто нас знает?
Ох, не так бы я хотела встретиться со своим прошлым. Ох, не так…
Я нервно облизываю губы, постаревший отец переводит тяжелый взгляд мне за спину, где все еще по какой-то совершенно необъяснимой причине стоит машина Адама Байсарова.
– Меня просто подвезли, – по привычке оправдываюсь я. Отец качает головой. То ли разочарованно, то ли… Попробуй пойми! Работа у него такая, что если он не захочет, никто не сможет прочесть по лицу его мысли.
– Я за дочерью, – добавляю, чувствуя, как внутри подступает удушье. – Мне не с кем было ее оставить. Я попросила маму. Не ругай ее, пожалуйста. Я сыграла на ее чувствах.
Обо мне отец и так самого поганого мнения, но я не теряю надежды выгородить мать. Потому что если ничего не выйдет, я просто не знаю, как быть. Мне нужна ее помощь. В первую очередь я думаю о нас с Ками, да. Даже если это кажется эгоистичным.
Отец смотрит на меня пристально. И молчит. А потом просто разворачивается к воротам, вводит код и делает шаг в сторону, предлагая войти. Я иду медленно, как по льду. Щелчок калитки за спиной звучит оглушительно громко. В лицо бьёт ветер, пахнущий чайными розами, влажной землёй и чем-то невыносимо родным — домом, в котором мне уже давно не рады.
Как я и думала, мама с Ками сидят на диване, установленном в окружении розовых клумб. Вся в цветах, в бантиках, с зайцем в руках Камила выглядит настоящей принцессой. Она что-то оживленно рассказывает «бабуле», жестикулируя ручками. Мама кивает, слушает, улыбается – так, как умела только с нами в хорошие времена. А потом поднимает глаза – и замирает. Ками замолкает следом за ней. Отец делает шаг вперёд. Мажет по матери тяжелым взглядом и останавливается на Камиле.
Ками — умница. Чувствует, что что-то не так. Но, тем не менее, смело встаёт, прячет зайца за спину и подходит ближе. В ее глазах вопрос.
– Ты мой дедуля? Бабушка много о тебе рассказывала.
Я с трудом сглатываю:
– Да. Это твой дедушка.
Возможно, уже не мой отец, да. Но ее, чтоб ему пусто было, дедушка! С отчаянием гляжу на человека, подарившего мне жизнь. Ну же! Сделай хоть шаг навстречу. Она-то в чём перед тобой виновата?
Но он молчит. Молчит невыносимо долго. В его взгляде – холод, упрёк, усталость. И что-то еще. То, что не дает мне уйти не медля.
– Как тебя зовут? – наконец, произносит он. Я поначалу удивляюсь – неужели он не поинтересовался?! То есть ему настолько все равно, да? Я действительно перестала для него существовать? Мы…
– Камила Саттарова, – улыбается Ками. Метнувшись на секунду ко мне, взгляд отца задерживается на перепуганной матери.
– Хасан…
– С тобой, Зара, мы поговорим потом.
– Сначала удели мне несколько минут. Пожалуйста, – прошу я. Мама обеспокоенно что-то бормочет. Ками тоже все сильнее волнуется, заражаясь нашими эмоциями.
– Пойдем в дом, напоим нашего зайку чаем, – говорит мама, гладя Камилу по голове.
– Он не пьёт чай, бабуля, – шепчет Ками, но всё же послушно идет к дому, пятясь, как маленький зверёк, не спускающий глаз с чужака. У двери оборачивается – ждёт моего разрешения. Я киваю. Она скрывается внутри. И только когда её голос затихает, отец поворачивается ко мне.
– Что он за мужик, если не дал ребенку свою фамилию?
Сам того не планируя, отец задает правильный вектор нашему разговору.
– Мне хотелось, чтобы дочь носила нашу, а Никита не стал настаивать на обратном.
– Она свободно владеет ***им.
– Да, – отвечаю. – Я учила её. Для меня это важно.
Отец смотрит с сомнением. Морщит лоб. Он явно не верит, что я действительно могла дать дочери положенное нашими традициями воспитание. Не верит по той простой причине, что я сама давно уже оторвалась и от этих самых традиций, и от своих корней.
– Давай ближе к делу, Лейла. Я тебя предупреждал, что помощи от меня ты не дождешься.
– Мне она и не нужна. Я пока неплохо справляюсь. И финансово, и в целом, – ощетиниваюсь я.
– Ну да.
– Да, папа. – Мой голос звенит. – Я работаю.
– Где же?
– В порту! Юристом.
Взгляд отца становится цепким, как колючки лопуха. Как-то мы с братьями устроили настоящий бой, используя те как снаряды. Ох, как ругалась мама, вычесывая из моих волос репяхи.
– Так это машина щенка Байсарова? – отец неопределенно кивает. – То-то смотрю, знакомые номера.
– Ты несправедлив к ним.
– Если бы Вахид сдержал данное мне слово и взял тебя в жены, ты бы не пошла по рукам!
– По рукам? – я в отчаянии хватаюсь за голову. – Отец! Я вышла замуж. Да, за…
– Слышать ничего не хочу. Все. Достаточно, – рявкает отец, теряя терпение. А я вдруг отчетливо понимаю, что невольно стала причиной едва ли не кровной вражды между двумя влиятельными кланами. И это так неправильно, господи! То, что Байсаровы до сих пор отдуваются за мои, и только мои ошибки.
– Вахид разорвал помолвку, потому что это я попросила его об этом, – шепчу я, облизав пересохшие губы.
Отец моргает. Дергает галстук, давая себе возможность сглотнуть подпирающий горло ком.
– Что ты сказала?
– Ты слышал. Я была влюблена в Никиту. И просто не могла допустить брака с мужчиной, которого даже не знала.
– Ты… – голос отца хрипнет, он будто захлёбывается им. – Ты… Ты позволила мне, своему отцу, испортить отношения с уважаемым человеком, чтобы… Чтобы сбежать с… Ты вообще понимаешь, что натворила? Как меня опозорила, а?
– Теперь да.
Я отвожу взгляд. Поздно стыдиться. Теперь уже ничего не изменить. Но по какой-то совершенно идиотской причине мне невыносимо стыдно.
– Я же развернул против них настоящую войну, – в голосе отца больше не гнев, а какое-то странное неверие. – Я мог их уничтожить. Я думал, он посрамил мою честь. Человек, которому я доверял, как брату… А это… ты?! Все время ты?! Как тебе хватило совести сюда явиться?
Отец делает шаг ко мне. Я ни на миллиметр не отступаю. Не потому что такая смелая. О, нет. А потому что просто не могу пошевелиться.
– Для себя я ничего не прошу, – в противовес его, мой голос звучит тихо-тихо. Отец замолкает, возможно, наконец, расслышав в этой тишине то, что он никак не ожидал. Может быть – зрелость. Может быть – покаяние. А может быть – банальную неприкрытую правду.
– Говори, что хочешь, и чтоб ноги твоей больше здесь не было!
– Хорошо. Я хотела тебя попросить прописать Ками в доме.
Отец открывает рот, наверняка чтобы мне отказать, но я его перебиваю рассказом о том, как Никита буквально похитил дочь. Показываю иски, которые планирую подать, в какой-то горячке убеждаю, что без этой чертовой прописки выиграть дело будет сложнее.
– Хочешь, чтобы я поговорил с судьей?
Это было бы идеально. Но я ведь помню, что он запретил мне его просить…
– Нет. Мне нужна лишь прописка для Ками. Со всем остальным я и сама справлюсь. Не сомневайся.
– Ты уже не справляешься. Скидываешь ребенка на мать. Еще и ее впутывая в свои интриги!
– Я же объяснила, почему Ками не может ходить в садик! Ты мог бы надавить на Никиту, и этот вопрос решился бы сам собой.
– Надавить? Я кто, по-твоему?
– Не знаю, – психую я. – Но давить на ни в чем не повинного Байсарова у тебя получалось неплохо!
Отец багровеет. Я бью по самому уязвимому. В который раз меня подводит моя бедовая горячая голова. Но что уж…
– Убирайся с глаз моих!
Сжав руки в кулаки, торопливо шагаю к дому.
– Ками, солнышко, собирайся. Поедем домой.
– Что происходит? Как все прошло? Только не говори, что вы опять поругались! – пытает меня мама, пока Камила носится по дому, собирая свои пожитки.
– Мы просто поговорили, – мямлю я.
– Лейла!
– Прости, мам. Нечего мне сказать. Прости, что втянула тебя в свои проблемы. Пока…
– Как это «пока»? Мы увидимся?
– Если отец будет не против.
– А садик? – в отчаянии мама встряхивает руками и оборачивается к ведущей на задний двор двери.
– Не знаю. Что-нибудь придумаю. Вы, главное, не ругайтесь из-за меня. Хорошо? Не хочу, чтобы вы ссорились.
В носу мучительно щиплет. К глотке подкатывают слезы досады. Ведь… Если так разобраться, никто из нас не виноват в том, что получилось так, а не иначе. Мы все – заложники своих стереотипов.
Камила уже натянула кроссовки, крепко держит зайца. И, что хуже всего, молчит. Это значит – она поняла, что ее отвергли. Поняла больше, чем должна. И больше, чем я бы хотела.
– Ками, ты готова?
– Готова, – кивает она, не глядя ни на меня, ни на бабушку.
Я беру её за руку. Мама открывает дверь. Я ступаю на выложенную красивой тротуарной плиткой дорожку. Прощаясь со своим прошлым теперь уж навсегда. Но стоит нам с Камилой дойти до калитки, как из сада выход отец. Уже без пиджака. В одной рубашке. Смотрит тяжело. Давя этим молчанием.
– Завтра утром, – говорит он, ни к кому конкретно не обращаясь, – вас будут ждать в паспортном. Не забудь документы.
Я замираю. Мама охает. А я просто не верю своим ушам. Он…
– Ты нам поможешь? – зачем-то интересуюсь я. Отец морщится:
– Не задавай лишних вопросов. И давай уж езжай, пока я не передумал, – и вновь скрывается в густых зарослях сада. Мама поворачивается ко мне. Она вся в слезах. И мне хочется задержаться, чтобы ее утешить. Хочется успокоить… Но мне ясно дали понять, что несмотря на некоторые поблажки, места в этом доме мне нет. Да и такси подъезжает к воротам.
– Спасибо за все, – шепчу я и тяну за ручку Ками к калитке.
По дороге домой пытаюсь как-то утрясти в голове события этого вечера. Вечера, когда было так много сказано. Я даже немного собой горжусь, что нашла, наконец, смелость рассказать правду. Мне терять нечего, а вот Байсаровым – которым мой отец мстил без всякой на то причины, очень даже. Может, он и не подарок, но все же умеет признавать свои ошибки.
Рука тянется к телефону. Вероятно, будет правильно рассказать Адаму, что вражда осталась в далеком прошлом? Или женщине не стоит вмешиваться в мужские разборки? Да, скорее всего. Отец наверняка придумает, как принести извинения и наладить изрядно подпорченные отношения.
Но все равно в мозгу пульсирует – позвони, позвони, позвони…
И даже этот голос навязчивый. Что уж говорить о звонке. Нет. Не буду.
А если поблагодарить? За то, что подвез. Выручил. Да ну! У меня и номера его нет.
Пока я судорожно соображаю, как поступить, мой телефон оживает.
«Ты жива?» – пишет мне незнакомец. – «Это Адам», – прилетает следом.
«Да. Спасибо. Уже еду с дочкой домой», – строчу в ответ, держась за грудь, будто в попытке удержать на месте скачущее в клети ребер сердце.
«Когда будет удобно, вышли мне документы по Стэп-Логистик».
«Конечно. Минут пятнадцать – и мы будем дома», – рапортую я, не испытывая ни капли разочарования, вот честно. Все ровно так, как и должно быть. Мы просто работаем вместе. Точнее, я работаю на него. И только за одно это мне надо вечно благодарить Всевышнего. Вот правда! Я все понимаю.
Уже у самого дома Ками отрубается прямо в машине. Ресницы дрожат, щека припала к моей руке. Домой приходится затаскивать дочь на руках. Она хоть и маленькая, но достаточно тяжеленькая.
Раздеваю ее. Зацеловываю щечки – а ей хоть бы хны. Тогда я переодеваюсь сама и сажусь за ноутбук, который мне разрешили брать с работы на дом. Высылаю Адаму нужные документы, недоумевая, зачем те понадобились ему в такой час. Разве парень его возраста не должен спешить с работы домой? Наверняка его личная жизнь кипит. Друзья, девушки, развлечения… Наши мужчины в этом смысле никак не ограничены. Обидно ли мне? Да уже как-то не очень. Я наелась и самостоятельности, и взрослой жизни – и рада бы отдать кому-то свои проблемы на аутсорс, так кому они нужны? Прав отец – надо было слушать родителей.
«Спасибо. У тебя есть минут сорок? Хочу кое-что отработать».
Со мной? Так и подмывает спросить, чем ему не угодили его помощники. Однако я просто не могу себе позволить подобную вольность. Тем более что я знать не знаю, а вдруг это его обычная практика?
«Конечно».
«Вот по этим пунктам надо составить протокол разногласий».
Надо – значит надо. Закатав рукава, принимаюсь за дело.