Меня аккуратно опускают на кровать, и матрас прогибается, словно подстраиваясь под мой вес. Хвост разжимается с такой нежностью, будто я не человек, а хрустальный бокал. Я тут же утопаю в простынях, а ноги предательски дрожат — то ли от пережитой паники, то ли от близости тех самых зеленых исполинов.
— Закажи еще с-суп, — велит один из принцев девушке и бросает на меня короткий, но пронзительный взгляд — словно проверяет, все ли со мной в порядке. Второй кивает ему в ответ, и оба, сверкая чешуей, выходят, почти бесшумно скользя по полу. Дверь за ними закрывается мягким щелчком, и в комнате остаемся только мы вдвоем: я и странная бывшая «хипстерша» со слишком идеальной осанкой.
Она трогает браслет-коммуникатор на запястье — и спустя несколько минут приносят новый обед. На подносе — новая тарелка супа, хлеб, масло и маленькое пирожное, пышное, как облачко. Запах — божественный: пряный бульон с нотками специй и чего-то едва уловимо сладкого.
— Еш-шь, малышка, — произносит девушка мягко.
Я подвигаюсь, обхватываю ладонями чашу — она такая теплая, что моментально согревает меня. Сделав первый глоток, тихонько стону от удовольствия. Горячий бульон прогоняет дрожь и собирает мысли в аккуратный клубок.
Пока я ем, не могу не коситься на нее: она присаживается рядом на бархатный пуфик, ладони складывает на коленях. Складывает свой хвост… Обвивает вокруг табурета. Он шевелится, будто дышит.
— Боиш-шс-ся?, — шипит она с легкой, игривой укоризной. — Не бойс-ся меня только потому что, у меня ес-сть он…
Я чуть не давлюсь ложкой, а она улыбается уголком губ. Изумруд ее глаз темнеет, в них словно вспыхивает невидимый огонь.
— Меня зовут Ринаша К’Ашшари, — представляется она, каждую «ш» растягивая так, что по позвонку проходятся каждый раз мурашки от этого шипения. — Я старшая с-сестра этих двух, что унес-сли тебя из больницы. Изумрудная принцес-с-са Дома К’Ашшари.
— Принцесса… — повторяю почти шепотом, посматривая на хвост. Он мягко колышется, будто подчеркивая звание хозяйки.
Она медленно кивает:
— Мы приш-шли в твою… палату лишь затем, чтобы убедить-с-ся: ты именно та, кого мы ищем. Ты можеш-шь помочь нам…. А… Тебе было… опас-сно оставаться там. Мы хотели только спас-сти тебя.
Я опускаю ложку. В груди поднимается теплый вихрь из вопросов, сомнений и памяти. «Спасти»… У меня вдруг стягивает горло спазмом.
— Но почему… почему я? — шепчу. — Я обычная. Всегда была… обычной.
Ринаша вздыхает — и ее хвост обвивается вокруг опоры кресла чуть крепче.
— Раз-све? В твоей жизни было немало… предпос-сылок. Тебя час-сто считали… странной. Нес-с-справедливо. Мы з-снаем об этом.
Эти слова открывают дверцу в воспоминания. Я вижу себя маленькой, сжимающей в руках приемный сертификат, будто он мог превратиться в настоящую любовь родителей. На утреннике мама стояла в углу и снимала младшего Илью, а папа вообще не пришел. Вспоминаю, как пряталась под школьной лестницей, потому что девочки из «крутой» параллели смеялись над «чужой», у которой «даже нос некрасивый, и глаза не такие». Вспоминаю Сашу… его пристальные взгляды, как он всегда искал, где бы меня поправить: «Нет, ты не права, Арин… Ты все путаешь, Арин… Докажи, что не бредишь». Он словно жил желанием сделать меня маленькой и глупой.
Я опускаю взгляд, смотрю на золотистые блики супа.
— Ты чувс-ствуешь… — Ринаша произносит тише, — что они не любили тебя так, как нуж-шно было. Ты чуж-шая в их мире. Но не чуж-шая в наш-шем.
Она протягивает руку: тонкие пальцы, ногти с зеленым отливом, как полированные агаты. Я нерешительно касаюсь ее ладони — она прохладная, но от этого прикосновения будто проходит искра по телу и щекочет кожу.
— Дом К’Ашшари… всегда ж-шелает мира и справедливос-сти. Это… з-сакон наш-шего дома.
Я делаю глубокий вдох. Запах ландышей смешивается с паром моего супа. Впервые за долгое-долгое время внутри не боль, а тихое тепло — будто кто-то осторожно зашивает старые дыры.
— Ты говоришь, что я могу вам помочь… Но как? Но что, если… я не могу? — шепчу. — Сломанная. Сбрендившая… Что, если они были правы, и со мной правда что-то не так?
Ринаша мягко хмыкает, и хвост нежно касается моего бедра, в утешающем жесте.
— Ис-с-скалечить смож-шет любой. Но раны — не сломают тех, кто рож-шден быть ос-собенным. А ты ос-собенная, Ариана. Просто сама еще не видишь.
В глазах жжет. Слезы стекают, падают в тарелку, перемешиваясь с бульоном, и становятся частью этого странно-прекрасного утра.
Ринаша отпускает мою руку и снова опирается на спинку кресла:
— Еш-шь. Тебе надо набраться с-сил, чтобы слуш-шать дальше. Когда принцы вернутся, мы объяс-сним, почему именно ты важ-шна Астемиану* и нам. А пока… — она улыбается, прищурившись, — насладись супом. и пирож-шным.
Я беру ложку, ем.
Впервые за всю свою жизнь я, может быть, именно там, где мне рады просто потому, что я — это я.
*Астемиан — родная планета наших Змеек)