Принцесса проводила меня до самых заветных дверей тронного зала. Слуги и охрана не смели подходить слишком близко к главным коридорам. Заметив это, я сделал вывод, что королева Солария совсем плоха. Не удивительно, что новую аудиенцию мне назначили столь быстро.
— Матушка ожидает вас, — тихо произнесла Дивиника и кивнула мне. — Здесь я должна проститься с вами. Спасибо за интересную беседу.
Эту девочку хорошо натренировали на смиренное пение нужных лживых нот.
— Вам спасибо, что сопроводили меня. Надеюсь, мы с вами ещё встретимся.
Меня одарили всё той же скромной улыбкой, после чего Дивиника ушла. Видимо, даже ей не разрешалось входить в тронный зал.
Стучать не пришлось. Едва я остался один, двери сами медленно приоткрылись. Внутри было столь темно, что падавший из коридора свет тут же пожирали тени.
— Входите, господин Рэндолский, — раздался женский голос, который при всей доброжелательности звучал властно и холодно. Ни одна из женщин, что правили в моём родном мире, не умела говорить с таким ощутимым стержнем своего превосходства. Впрочем, не удивительно, обе королевы, которых я застал, были честными и добрыми женщинами. Сейчас же передо мной олицетворение тоталитарной монархии.
Я вошёл. Двери за спиной тут же закрылись. Вокруг осталась лишь тьма и тишина. Вязкая, мерзкая. Когда понимаешь, что в этих тенях прячется нечто, и оно явно следит за тобой, а вот ты его попросту не видишь.
— Добрый день, королева Солария, — громко заговорил я, желая заполнить пространство своим голосом. — Спасибо за тёплый приём и общество принцессы. Этот жест стал для меня приятной неожиданностью.
— Как вам моя дочь? — с материнской назидательностью спросила властительница здешней тьмы.
Кукольная. Лживая. Искусственная. Поломанная. И, по воле ваших предков, неполноценная. Все эти слова вертелись на языке. Я осмеливался так думать лишь потому, что знал — в мои мысли без позволения не пробьётся даже здешнее божество. И всё же вслух произнес:
— Чудесная девушка. Думаю, с её красотой в Артикалисе едва ли кто-то сравнится.
Последнее даже не было ложью. Пусть внутри Дивиника пуста, но снаружи прекрасна как цветок. Это сравнение столь же приторно напускное, как она сама.
Видимо, мой ответ пришелся её величеству по вкусу. Тьма начала отступать. По краям тронного зала постепенно загорались свечи. Свет потянулся дорожкой от меня и далее. Осветил высоту стен, дороговизну ковров, прелесть картин, мощь колон, высоту трёх ступеней и, наконец, добрался до подножия трона.
Ещё пара секунд, и в тусклом освещении я увидел её. А также ещё одну фигуру. Нелицеприятный седой мужчина в чёрной мантии стоял сбоку от ступеней, что вели к трону. По всей видимости, это тот самый придворный маг, Гриде́рис Бриг, который связывался со мной. Взгляд лишь на секунду задержался на нём. После всё внимание было обращено к той, кто заслуживал его куда больше. Не только из-за своей королевско-божественной сущности. Ох, нет. Меня поразило не величие, красота или твердость стана, а то… насколько ужасно она выглядела.
Почти весь женский силуэт был закрыт красной мантией, а голову венчала крупная корона, которая продолжалась на лицо золотой маской. Она скрывала глаза, лоб, щеки, оставляя открытой лишь подбородок и губы. И даже так я заметил, что кожа её неестественного землисто-черного оттенка. Выглядывающие из-под мантии пальцы были иссушены. Я уверен, все её волосы выпали. И даже широкое одеяние не спрятало простую истину — худоба дошла до смертельной точки, достигнув которой обычные люди уже не живут.
Вот вам и божество. Вот и передача магических сил лишь тем, кого ты назовёшь достойным. Передо мной на троне сидел живой труп. Женщина, которой по добытой информации должно быть не более сорока. Уверен, каждый день она страдала от боли, но заглушала её магией. Однако даже самая мощная сила не могла уже скрыть всех повреждений, не могла исцелить их. Физическая оболочка не выдерживала божественной доли. Потому она и сидит взаперти. Ведь если люди узнают, их вера в идеальную королеву пошатнется.
— Вы сможете что-то с этим сделать? — прямо спросила Солария без хождений вокруг да около. Стоит отдать ей должное. Даже в столь жутком состоянии, она держалась по-королевски достойно. Впрочем, наверняка она может заглушать боль и жить дальше. Её проблема — предательство тела, которое не должны увидеть поданные.
— Разумеется. Моя иллюзия столь сильна, что никакой маг не заглянет за маску, если вы того не захотите. И даже вы сами сможете вновь видеть себя прежней.
— Тогда приступайте, — королева подняла руку и указала длинным худощавым пальцем на один из портретов. Возле того тут же зажглось больше свечей. Со стены на меня смотрела красивейшая из женщин с такими же горящими янтарными глазами, как у принцессы Дивиники.
Печальная картина.
— Сегодня я ваш холст, господин Ласориан, — добавила она, и я впервые уловил в холодном голосе эмоцию. Легкая усмешка. Словно она и сама признавала иронию происходящего.
— Тогда я стану вашим лучшим художником.
Я кивнул и подошёл ближе. Поднялся по ступеням к самому трону и протянул руку. Бриг следил за мной со стороны точно верный пес, который готов кинуться, едва я сделаю резкое движение. Однако сколько бы я не потешался над здешним эгоизмом псевдо-богов, Солария не нуждалась в чьей-либо защите и казалась внутренне сильной женщиной. Встреться мы при других обстоятельствах, я бы бесконечно уважал её…
Королева протянула мне ладонь, но за секунду до прикосновения та облачилась в перчатку. Я нескрываемо усмехнулся.
— По-видимому, наказание лишь одного слишком наглого ворона обернулось для меня большой ошибкой.
Худая рука вдруг сжала мою с особой силой. Я не чувствовал боли, но намёк был более чем ясен. Она недовольна.
— Священные избранники — мои дети, мои глаза, частички моей души. Я знаю обо всем, что происходит с ними. Впредь будьте осторожнее в словах и действиях, господин Рэндолский. Я бесконечно уважаю вас и вашу семьи, и не хотела бы недопонимания между нами.
Мне нравилось, как эта женщина пытается говорить с позиции силы. Хотя это её миру стоит опасаться, если вдруг начнётся война. Но я был отправлен сюда исключительно с дипломатической миссией, потому не спешил сбивать с неё спесь.
— Прошу прощения. Если вы не против, я преступлю к делу.
По облаченной в перчатку руке потекла моя магия. Кожа начала розоветь, губы полнеть и наливаться жизнью, а худой стан визуально расширился. И хоть в силе своей иллюзии я был уверен, однако знал, что раз зашла речь о Ганте, будь он неладен, мы обязательно затронем на этой аудиенции мои притязания на Дакоту…