Одинокие сердца

4

В пятницу утром Виолетта, Одри и Лорд покинули «Винди-Коттедж», взяв с собой несколько чемоданов с вещами и большую сумку с едой для собаки. После напряженного разговора с сыном, состоявшегося накануне вечером, Виолетта решила не обращать внимания на его ворчание и постараться получить максимум удовольствия от каждой минуты своего — беспрецедентного — путешествия. Слово «беспрецедентное» использовал, говоря о поездке, Сэм. А еще он назвал ее решение съездить во Францию «старческим маразмом». Виолетта ушам своим не поверила.

— С каких это пор решение матери отправиться в поездку со своей дочерью считается старческим маразмом? — возмущенно спросила она у Сэма.

Сын на другом конце линии лихорадочно искал доводы, которые могли бы заставить ее отменить поездку.

— Мама, — сказал он нарочито терпеливым тоном, от которого Виолетта настолько разозлилась, что стала фиолетовой, — ты для такого далекого путешествия уже немолода. Кроме того, Одри, скорее всего, не удосужилась подыскать гостиницу, в которой ты сможешь чувствовать себя комфортно.

— Ты ошибаешься, Сэм. Одри позаботилась буквально обо всем. Она ведь, я уверена, тоже хочет чувствовать себя комфортно… Да к тому же я еще не так стара, чтобы обо мне нужно было заботиться, как о беспомощном младенце.

Виолетта вдруг пожалела о том, что произнесла эти слова: Сэм ведь наверняка именно это и хотел от нее услышать. Никто так настойчиво не твердит «Я не дурак!», как тот, кто и в самом деле является дураком.

— Да нет, мама, ты как раз нуждаешься в том, чтобы о тебе заботились. Тебе уже шестьдесят…

— Шестьдесят четыре года, — перебила Сэма Виолетта. — И не нужно мне об этом напоминать. Я очень горжусь своим возрастом, а еще горжусь крепким здоровьем, которое позволяет мне до сих пор наслаждаться жизнью. Когда ты доживешь до моих лет, тебе станет понятно, о чем я говорю. А пока что не надо давать мне советов. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы отправиться в поездку с дочерью. Откровенно говоря, Сэм, я считаю, что ты слишком сгущаешь краски.

— Кстати, а чем, интересно, вызвана неожиданная забота Одри о твоем благополучии?

Эти слова заставили Виолетту недовольно поморщиться. Она догадалась, к чему клонит ее сын, и это ей очень не понравилось.

— Мы заботимся друг о друге.

— Я в этом не сомневаюсь, — проговорил раздраженно Сэм.

Они начинали ходить по кругу, и разговор терял всякий смысл. Виолетта решила поставить точку:

— Ну вот и прекрасно. Передай привет Алисон и детям. Поговорим, когда я вернусь. Пока.

Она положила трубку, чувствуя, что чего-то недопоняла. Возможно, она и в самом деле становится старой и начинает относиться ко всем с подозрением — даже к собственному сыну. Однако если хладнокровно проанализировать поведение Сэма — не только в связи с поездкой во Францию, но и в связи с продажей «Виллоу-Хауса», — то…

Нет, ей нужно перестать мучить себя поисками каких-то тайных мотивов, которыми руководствовался Сэм, продавая их семейное гнездо. Ошибку совершила она сама, а потому не следует пытаться взвалить вину на кого-то другого. Если она оказалась неспособной проявить твердость, то теперь у нее нет морального права критиковать Сэма… С одной стороны, Виолетте нравилось жить в «Винди-Коттедже», но, с другой стороны, она чувствовала себя человеком, утратившим свои корни. Ей не хватило ума для того, чтобы отстоять свою точку зрения, и уже ничего нельзя исправить, однако ее каждое утро мучило раскаяние. Она не могла понять, как согласилась продать дом, который имел такое огромное значение для Сэмюеля. Кроме того, через некоторое время после продажи дома женщина вдруг осознала, что он имел огромное значение и для нее самой, но это «вдруг» наступило слишком поздно… Виолетта попыталась отогнать неприятные мысли резким движением руки, словно назойливую муху.

— Что это ты делаешь? — поинтересовалась Одри, не отрывая взгляда от шоссе, по которому они ехали в Лондон.

— Да так, ничего… Я размышляла о твоем брате.

Выражение лица Одри тут же изменилось. Она все еще не простила Сэма за то, что он продал «Виллоу-Хаус», хотя тогда она не придала его действиям особого значения… В машине повисло напряженное молчание. Виолетте хотелось поговорить с дочерью, но Одри, похоже, в очередной раз пыталась избежать разговора на эту тему.

— Сэм по-прежнему относится ко мне как к старой развалине, — сказала Виолетта. — Я, конечно, осознаю, что уже немолода, однако я на многое способна. Более того, я еще никогда не испытывала такой жажды деятельности, как сейчас.

Одри, не поворачивая головы, улыбнулась.

— Это называется независимостью. Ты всю свою жизнь в той или иной степени зависела от других людей, а теперь, когда у тебя появилось много свободного времени, открыла для себя много нового. И это очень хорошо.

— Вот и прекрасно!

— Откровенно говоря, я не понимаю, почему Сэм ведет себя подобным образом. А еще мне кажется, что он преувеличивает. — Произнеся эту фразу, Одри еще больше встревожилась. Впрочем, поведение Сэма тревожило не только ее. Она сморщила нос, как будто вдруг почувствовала какой-то неприятный запах. — Кстати, нам надо бы приоткрыть окна, иначе мы скоро провоняемся псиной.

— Разве? — приподняла брови Виолетта. — Не думаю, что до этого дойдет.

Одри, тем не менее, нажала на кнопку, чтобы впустить в автомобиль немного свежего воздуха и заодно освежиться. Вчера вечером она слышала часть разговора матери и Сэма, и он очень ее удивил. У матери было крепкое здоровье, и она совершенно ясно продемонстрировала всем, что вполне способна сама о себе позаботиться. Сэм же изображал из себя покровителя, хотя его покровительство не шло дальше разговоров по телефону. Вчера Одри хотела спросить у матери, сколько времени прошло с тех пор, как Сэм навещал ее в последний раз, но не решилась: она заметила, что Виолетта после разговора с сыном раскраснелась, а потому не стала беспокоить ее лишний раз. В конце концов, Одри чувствовала ответственность за то, что сейчас происходило в их семье. Если бы она поддержала мать, когда умер отец, вместо того чтобы равнодушно смотреть, как та подписывает документы о продаже дома, все сейчас было бы совсем иначе… И тут Виолетта произнесла слова, которые удивили дочь.

Знаешь, Одри… — Она на некоторое время замолчала, глядя куда-то в пустоту и подыскивая подходящие слова. — Возможно, это правда, что «Виллоу-Хаус» — слишком большой дом для одинокой женщины, да еще и моего возраста. — Виолетта сделала паузу, а затем продолжила: — Но, по-моему, мне все равно не следовало его продавать. Сдать в аренду это, пожалуй, можно, а вот продавать «Виллоу-Хаус» не следовало. Мы могли бы его немножко переделать и устроить в нем гостевой дом, в котором клиентам предоставляется ночлег и завтрак, или что-нибудь в этом роде, а затем сдать кому-нибудь в аренду. Так он сможет остаться собственностью нашей семьи и, кроме того, будет приносить прибыль.

— Сможет остаться? Ты говоришь так, как будто еще можно что-то изменить, — не без горечи в голосе сказала Одри.

Виолетта ничего не ответила, и это вызвало у Одри подозрения, что мать что-то замышляет, однако девушка не могла даже вообразить, каким образом можно в подобной ситуации вернуть себе право собственности на дом.

— Тебе пришло в голову, что… — Одри запнулась: вернуть «Виллоу-Хаус» было уже попросту невозможно.

— Ты обожаешь «Виллоу-Хаус», и не думай, что я этого не знала. Возможно, именно поэтому ты полагаешь, что его новые владельцы никогда никому такой дом не уступят. Однако ты смотришь на него глазами человека, в жилах которого течет кровь Сеймуров, а те, кто сейчас владеет «Виллоу-Хаусом», не имеют к семье Сеймуров никакого отношения.

— А ты знакома с новыми владельцами?

— Нет, я понятия не имею, кто купил наш дом. Сэм взял все хлопоты по продаже на себя.

— Да уж — сказала Одри сердитым тоном. — Чтобы относиться к «Виллоу-Хаусу» так, как отношусь к нему я, явно недостаточно того, чтобы в жилах текла кровь Сеймуров… Так ты и в самом деле считаешь, что сможешь вернуть себе право собственности на наше семейное гнездо?

— Не знаю, известно ли тебе, но мне нет необходимости возвращать право собственности на наше, как ты говоришь, семейное гнездо. Речь идет лишь о доме. Я продала только дом.

Одри понятия об этом не имела.

— Ты продала только дом? Кто-то согласился купить лишь дом — без земли, на которой он стоит, без прилегающей к нему территории? — недоверчиво спросила Одри.

— Для этого могли быть разные причины, но мне приходит в голову только одна — нехватка денег.

— А я-то думала, что Сэм — очень толковый юрист. — Одри начинала сердиться. — Думала, что он заключил хорошую сделку. А теперь выясняется, что наше имущество было продано кое-как, в непонятной спешке, словно необходимо было во что бы то ни стало заключить эту сделку. Откровенно говоря, мама, я ничего не понимаю.

— Когда мы возвратимся из долины Луары, я внимательно ознакомлюсь с условиями продажи. В свое время я не захотела вникать в подробности и предоставила все это дело Сэму, а еще адвокатскому бюро твоего отца. Мне казалось, что Арчи не допустит невыгодных условий продажи. Он ведь был лучшим другом Сэмюеля и к тому же его зятем.

— Знаешь, если уж говорить начистоту, то мне всегда казалось странным стремление Сэма продать наш дом. — Одри не на шутку рассердилась. — В самом деле, если вдуматься, его действия выглядят подозрительными. Чем больше я о них размышляю, тем меньше они мне нравятся.

Виолетта только что услышала из уст дочери то, что раньше не раз приходило ей в голову. Она слишком долго не решалась обратиться за советом к Арчибальду Каннингему, однако теперь промедление было попросту недопустимо.

— Пока что мы с тобой, Одри, постараемся получить от нашей экскурсии максимум удовольствия. А там посмотрим.

— Я не стала бы называть экскурсией двухнедельные блуждания по легендарным замкам.

Несмотря на твердое намерение Виолетты и Одри сосредоточиться на поездке, в воздухе чувствовалось что-то зловещее, словно облачко дыма, предвещающее разрушительный пожар, и они не могли попросту закрыть на это глаза. У них возникли подозрения, и эти подозрения рано или поздно наверняка трансформируются в вопросы.

И один только Лорд преспокойненько дремал, положив морду на передние лапы и абсолютно ни о чем не беспокоясь.