– Звонили из компании, которая занимается установкой систем наблюдения и охраны, – сообщила Линн и протянула мне список звонков. – А я нашла по объявлению в газете помощника младшего менеджера – подумала, что скоро тебе будет не до работы, начнутся предсвадебные хлопоты. Бумаги у тебя на столе.
– Спасибо, – ответила я. – Сегодня никаких происшествий?
– Нет, все в полном порядке. А у тебя? – Она испытующе заглянула мне в глаза. – Больше за тобой никто не следил?
– Не заметила.
Если вдуматься, это даже оскорбительно: сначала меня преследовали по пятам два дня подряд, и я уже думала, что неизвестный на белом «шевроле» появится и сегодня, после нашей с Уайаттом ссоры. Тогда я могла бы ответить Линн – да, опять следили, записать номер и так далее. Но нет, поступки психопатов непредсказуемы.
Линн ушла, а я заставила себя сосредоточиться на работе. Оказалось, злиться на Уайатта даже полезно – злость продуктивнее депрессии. Разозленный человек на многое способен. Но если хочешь, чтобы тебе посочувствовали, – пожалуйста, сиди со своим разбитым сердцем и жалуйся, сколько душе угодно.
Лично я предпочту злость. Остаток дня я работала как заведенная, бодро расправляясь с делами и выполняя привычные обязанности. Почему-то сегодня посетителей было меньше, чем обычно, – и днем, и вечером, поэтому я успела разобраться с делами, вдобавок выкроила себе свободное время.
Впервые с тех пор, как меня чуть не сбила машина, я устроила себе тренировку – конечно, без серьезной нагрузки, гимнастики и бега трусцой, потому что головной болью я уже сыта по горло. Я просто выполнила интенсивный комплекс йоги, как следует пропотела, потом поработала с гантелями и поплавала. Опасалась я только одного – что злость пройдет сама собой, но напрасно: тренировку моя злость перенесла так же бодро, как я.
Сегодня я не спешила запереть клуб и отправиться домой. Нет, я не медлила, но и уезжать не торопилась. Я добросовестно справлялась со всеми делами, удерживающими меня в клубе, и гордилась собой.
Уже выходя из клуба, я почувствовала острую тревогу, открыла дверь, огляделась, убедилась, что никто не подстерегает меня на стоянке, и только после этого шагнула через порог. Спасибо тебе, неизвестный чокнутый преследователь, теперь я нервничаю даже в собственном фитнес-клубе! А нервничать я не привыкла, это состояние не для меня. Оно меня бесит.
Под навесом на стоянке осталась только моя машина, как уже бывало тысячу раз – цифра неточная, я не из тех, кто скрупулезно подсчитывает, сколько дней в год они задерживались на работе допоздна. Но сегодня я вздрагивала от каждого шороха и искренне радовалась ярким фонарям, освещающим каждый дюйм стоянки. Путь от двери клуба до машины я проделала почти бегом, отпереть машину постаралась как можно скорее. Дверцы машины закрылись автоматически, едва я завела двигатель, но даже пять секунд уязвимости – это не шутки. За пять секунд может случиться всякое, особенно если имеешь дело с психопатами. Сговорившись, они могут напасть очень быстро – наверное, потому, что не отягощены совестью.
От привычного маршрута я решила отказаться: выезжая со стоянки, я повернула не направо, а налево, обогнула жилые кварталы, посматривая, не пристраивается ли за мной какая-нибудь машина, а затем двинулась домой дальней дорогой. Нет, никто за мной не увязался, по крайней мере, белого «шевроле» я нигде не заметила.
Приближаясь к своему району кондоминиумов Бикон-Хиллз, я приметила несколько белых машин, припаркованных возле домов, но Уайатт был прав: белых машин в округе насчитывалось множество, а ставят автомобили на ночь обычно там, где есть свободное место. По соседству со мной живет одна дама, которая предпочитает радикальные меры борьбы с транспортом, занимающим ее место на стоянке: попросту спускает воздух из шин. А парень из соседнего дома ставит свой пикап вплотную к чужой машине, запирая ее на стоянке, так что нарушитель правил не может уехать, не поскандалив. Как видите, на городских стоянках транспорта идут настоящие партизанские действия. Но сегодня я не заметила ничего подобного – значит, и чужаков в округе нет.
Громоздкий «аваланш» Уайатта стоял перед моей квартирой. Я живу в третьем корпусе кондоминиума, в первой, угловой квартире. В таких квартирах больше окон и есть дополнительное место для машины под навесом у входа, поэтому они и обходятся дороже. Но я считаю, что они того стоят. Кроме того, соседи у меня есть только с одной стороны, а это огромный плюс, особенно когда часто ссоришься и повышаешь голос.
Я поднялась на крыльцо и вошла в дом через боковую дверь. Слышно было, как в гостиной работает телевизор. Уайатт не включил сигнализацию, ожидая меня, и я тоже не стала включать ее, потому что Уайатту еще предстоит уезжать. Я точно знала, что сегодня он здесь не останется. Выскажет все, что задумал, и укатит. И я даже не попытаюсь остановить его.
Сумку с моим мокрым тренировочным костюмом я бросила на пол возле стиральной машинки и через кухню прошла в столовую. Оттуда было видно, как в гостиной на диване развалился Уайатт, смотрящий бейсбол. Удивительно расслабленная и открытая поза: длинные ноги вытянуты, руки небрежно лежат на спинке дивана. Он всегда занимает место или комнату так, будто подчиняет их себе одним физическим присутствием и уверенностью. В любой другой день я вошла бы в гостиную и сразу присела рядом с ним, чтобы поскорее очутиться в сильных объятиях, но теперь осталась на месте, словно приросла к полу.
Почему-то я вдруг поняла, что не могу войти в собственную гостиную и сесть на свой диван – только не теперь, когда он здесь. Оставив сумочку на столе в столовой, я стояла и наблюдала за Уайаттом издалека.
Конечно, он услышал, как я приехала, – наверное, заметил отражение моих фар в окнах, еще когда я только поворачивала к дому. Он убавил громкость телевизора, бросил пульт на журнальный столик и обернулся.
– Не хочешь присесть?
Я покачала головой:
– Нет.
Он недовольно прищурился. В комнате уже ощущалось сексуальное притяжение, несмотря на все наше нынешнее… «отчуждение» – не слишком сильно сказано? Уайатт умел пользоваться этим влечением, он шел на все, лишь бы сломить мое сопротивление. Прикосновение – мощное оружие, а он привык прикасаться ко мне и наслаждаться моими прикосновениями, получать то, что хотел.
Уайатт встал и словно заслонил плечами всю комнату. Он переоделся в домашние джинсы и зеленую рубашку с закатанными выше локтей рукавами.
– Извини, – вдруг произнес он.
С замиранием сердца я ждала, когда он добавит: «Я не могу, я просто не могу на тебе жениться». Чтобы не упасть, я оперлась рукой о стол – на случай если хаос в мыслях перерастет в головокружение.
Но Уайатт больше не добавил ни слова. Лишь через несколько секунд до меня дошло: он извинился.
Это было настолько неправильно, что я отшатнулась.
– Как ты смеешь извиняться! – вспыхнула я. – Ведь ты считаешь, что ты прав и просто хочешь… чтобы я угомонилась!
Он недоверчиво поднял брови.
– Блэр, разве я когда-нибудь пытался таким способом утихомирить тебя?
Застигнутая врасплох вопросом, я была вынуждена признать – нет, ни разу. Сразу стало легче, правда, девочка-подросток внутри меня предпочла бы, чтобы ее уговаривали и упрашивали, хотя бы изредка.
– Тогда почему же ты извиняешься?
– Потому что я тебя обидел.
Черт, черт, черт бы его побрал! Я отвернулась, чтобы он не заметил брызнувшие из глаз слезы. Опять он выбивает у меня почву из-под ног простейшим способом. А я не хочу, чтобы он знал, как я обиделась, – пусть лучше думает, что я в бешенстве!
И потом, он же не сказал, что понял свою ошибку и осознал, каких гнусностей наговорил мне вчера вечером, – просто извинился за то, что обидел меня. Но обиду он нанес мне не со зла, просто так получилось. Уайатт вовсе не злой человек. Он сказал то, что считал нужным, а его слова оказались обидными, вот и все.
Чтобы удержать слезы, я старалась думать о чем-нибудь противном – например о людях, которые бродят по магазинам босиком. Способ подействовал. Попробуйте, не пожалеете. Убедившись, что всякое желание лить слезы пропало, я рискнула повернуться лицом к Уайатту.
– Спасибо, что извинился, но это было ни к чему, – сдержанно произнесла я.
Он смотрел на меня так пристально, как обычно впивается взглядом в игрока, владеющего мячом.
– Хватит меня гнать. Нам надо поговорить.
Я покачала головой:
– Нет, пока еще рано. Я прошу только об одном: оставь меня в покое, дай мне подумать.
– Об этом? – спросил он и взял с дивана открытый блокнот. Я вспомнила, что именно в нем вчера вечером составляла список обвинений, услышанных от Уайатта, а потом оставила незакрытым на тумбочке у кровати.
Я пришла в негодование.
– Ты шарил в спальне! – воскликнула я. – Это мой список, а не твой! Твой вон, на столе! – И я указала на список преступлений, который Уайатт по-прежнему игнорировал. Было неприятно думать о том, что теперь ему известно, как прошлой ночью я вспоминала услышанные от него обвинения и потому не выспалась.
– Ты же избегаешь меня, – спокойно возразил он, явно не чувствуя ни малейшего смущения. – Пришлось добывать информацию доступным способом. А поскольку я не привык убегать от трудностей…
Любой сообразит, в чей огород брошен этот камень.
– Ни от каких трудностей я не убегаю, – заявила я. – Просто пытаюсь мысленно во всем разобраться. Если бы я убегала от них, я вообще ни о чем не думала бы.
Это чистая правда, Уайатту это известно. Что-что, а отключать мысли я умею. Я не добавила только одно, но самое важное: встреч и разговоров я боюсь лишь потому, что они могут означать наш окончательный разрыв. Как пара мы перестанем существовать.
– И все-таки ты меня избегаешь.
– Приходится. – Я посмотрела ему в глаза. – Не могу думать, когда ты рядом. Я знаю тебя и знаю, на что мы оба способны. Нам слишком легко очутиться вдвоем в постели, отвлечься и так ни к чему и не прийти.
– Но почему нельзя все обдумать на работе?
– На работе я занята. Может, ты целыми днями на работе только обо мне и думаешь?
– Чаще, чем следовало бы, – мрачно признался он.
От такого признания мне мигом полегчало, но совсем чуть-чуть.
– На работе слишком многое отвлекает. Мне надо посидеть в тишине и одиночестве, чтобы мысли улеглись и я поняла, что к чему. Тогда и поговорим.
– А тебе не приходило в голову, что мы можем во всем разобраться вдвоем?
– Когда я буду готова – да, пожалуй.
Он в досаде потер щеку ладонью.
– Готова – это ты о чем? Вот об этом? – И он протянул мне блокнот с таким видом, будто предъявлял неопровержимую улику.
Я пожала плечами, не желая вдаваться в подробности списка, чего явно ждал Уайатт.
– Ты уже готовилась к разговору прошлой ночью, иначе не стала бы составлять этот список.
– Да, немного. Обдумать три пункта было слишком просто.
– А остальные четыре ты могла обдумывать все утро. Нет, я не понимаю: меня что, подозревают в убийстве трех человек?
Еще немного, и Уайатт начнет светить мне лампой в глаза!
– Так получилось, что утром я была занята. Ездила к Джазу.
Он переменился в лице и слегка смягчился. Если я встречалась с Джазом, значит, продолжаю готовиться к свадьбе.
– И что?
– И завтра утром тоже буду в делах.
«Поищу ткань для свадебного платья, а если повезет – встречусь с Моникой Стивенс».
– Я не про это.
– Больше мне нечего тебе сказать.
Все это время мы смотрели друг на друга, как враги; он стоял посреди гостиной, я – в столовой, нас разделяло метра три, а может, и все пять. Даже на таком расстоянии меня тянуло к Уайатту, я видела жаркий огонь в его глазах, понимала, о чем он сейчас мечтает. И была не прочь осуществить его мечту. Несмотря на всю недоговоренность и разногласия.
Искушение шагнуть в его объятия и забыть обо всем было почти непреодолимым. Но зная себя и помня, как я слабею рядом с Уайаттом, я поспешно отвернулась, прекратила зрительный контакт. Мое внимание привлекла красная лампочка, мигающая на автоответчике, я машинально подошла к нему, нажала кнопку и услышала сообщение:
– Я знаю, что ты одна.
Шепот был едва различимым, но больно резанул по нервам и заставил волосы подняться дыбом. Я отскочила от автоответчика, точно увидела змею.
– Что там? – резко спросил Уайатт, приблизился и схватил меня за плечи. Со своего места расслышать шепот он не мог.
Первым моим побуждением было ничего не говорить ему – ведь не далее как вчера он обвинил меня в том, что я выдумываю невесть что, а его заставляю разыскивать моих воображаемых преследователей. Уязвленное самолюбие многих толкает на глупости. Но мне было страшно, уязвленное самолюбие могло и подождать – слишком странные дела творились вокруг меня.
И я молча указала на автоответчик.
Уайатт нажал кнопку воспроизведения, и шепот раздался вновь:
– Я знаю, что ты одна.
Лицо Уайатта осталось непроницаемым. Не говоря ни слова, он вернулся в гостиную, взял пульт и выключил телевизор, затем снова подошел ко мне и еще раз воспроизвел сообщение.
– Я знаю, что ты одна.
В окошке высветились дата и время, а также номер, с которого мне звонили. Сообщение оставил неизвестный абонент из Денвера сегодня, в четыре минуты первого.
Уайатт вызвал окно определителя. Когда с одного номера звонят несколько раз подряд, определитель показывает общее число звонков. Псих из Денвера звонил мне сорок семь раз, последний – в половине четвертого дня.
– И давно это продолжается? – спросил Уайатт, напряженно шевеля губами и снимая с пояса свой мобильник.
– Ты знаешь сколько. На второй звонок ты ответил сам. Это было вечером в прошлую пятницу, когда я вернулась из больницы и мы заказали пиццу.
Уайатт кивнул и набрал на мобильнике номер.
– Фостер, это Бладсуорт, – отрывисто бросил он в телефон, свободной рукой придвинув меня к себе. – Здесь проблемы. Кто-то звонил Блэр сорок семь раз с прошлой пятницы… – Он прервался и взглянул на меня: – Или ты удаляла записи в памяти определителя с тех пор, как выписалась из больницы?
Я покачала головой. Память определителя я чищу только при острой необходимости.
– Ясно. Да, сорок семь раз. Вчера вечером неизвестный оставил сообщение, которое дает основания полагать, что за домом Блэр ведется наблюдение.
– Наблюдение? – ахнула я, перепугавшись до смерти. – Елки!
Уайатт пожал мне плечо – или пытался утешить, или заставлял молчать, выбирай, что больше нравится. Я выбрала утешение.
– Определитель показывает номер из Денвера, Колорадо, – возможно, неизвестный пользуется телефонной карточкой, – продолжал Уайатт. – Как бы нам отследить его?.. Да, я так и думал. Черт. Ладно. – После минутной паузы, он бросил взгляд на мой автоответчик: – Да, цифровой. Ясно. Привезу.
Он захлопнул телефон, прицепил его к поясу, затем отключил мой автоответчик от обеих розеток – электрической и телефонной – и обмотал шнурами, чтобы не слетела трубка.
– Ты забираешь мой телефон? – спросила я.
– Да. Какого же черта ты до сих пор молчала? Все, с меня хватит.
– Ну, знаешь!.. – задохнулась от возмущения я. – В первый же раз, когда она заговорила, я сразу позвонила тебе – помнишь прошлую субботу и женщину, которая шептала: «Жаль, что я промахнулась»? Ты еще сказал, что это телефонное хулиганство. Так я и думала до вчерашнего дня, потому что определитель не срабатывал, а никаких сообщений мне не оставляли. После четвертого звонка за вечер я отключила сигнал у всех телефонов в доме.
Уайатт круто обернулся и уставился на меня:
– Хочешь сказать, это все тот же голос?
– Вот именно! – воинственно выпалила я. – Да, я помню, что это был шепот. И в первый раз, и сейчас. Нет, я не могу быть уверена на все сто проклятых процентов, но за девяносто девять поручусь: это один и тот же голос, и по-моему, женский! Вот так! – Угу, я всегда веду себя сдержанно и рассудительно, как положено взрослому человеку. – Мало того, – продолжала я на одном дыхании, – эта женщина преследовала меня! Занесите в протокол, лейтенант! На стоянке у торгового центра меня чуть не расплющила в лепешку женщина, мне домой звонит и запугивает женщина – ну и каковы шансы, что на меня разом взъелись целых три разных женщины? Маловероятно, правда? А почему бы не предположить, что все это натворила одна и та же психопатка?
В список моих деловых качеств пора вносить определение «язвительная».
– Может быть, – мрачно отозвался Уайатт. – Ну и кому ты на этот раз насолила?