У меня оставался еще один выход: броситься домой к Уайатту, отрываясь от всех преследователей так, как он учил, и сидеть взаперти перепуганным кроликом. Или воспользоваться тем же приемом и покатить по своим делам. Я выбрала дела.
Почему бы и нет? Свадьба уже близко. Что еще со мной может случиться? Какие еще возникнут осложнения? Мало того, что я должна подготовиться к свадьбе всего за три недели – а у меня даже платья еще нет! – мало того, что меня пытались убить, еще и мой дом сгорел дотла, я потеряла голос, никак не могла решить, любит ли меня будущий муж и не стоит ли отменить свадьбу в разгар подготовки, и одновременно мирила супругов, которых не смогли помирить даже родные дети. Я чувствовала себя помешанной пчелой, которая носится как заведенная с цветка на цветок, хотя ураган гнет их к земле и срывает со стеблей.
Вдобавок кое-где в магазинах уже вывесили рождественские украшения. Значит, пора приступать к рождественскому шопингу, потому что украшения – сигнал для буйно-помешанных, которые налетают на магазины как саранча и сметают с прилавков самые лучшие подарки, а нормальным, здравомыслящим людям, выбирающим подарки к Рождеству после Дня благодарения, достаются одни объедки. При виде разноцветных шариков и светящихся елочек у меня срабатывает предпраздничный рефлекс.
Нет, действовать наверняка и прятаться мне просто некогда – столько всего надо успеть! Если рассуждать здраво, моя чокнутая преследовательница наверняка ждет, что я буду осторожничать, почаще сидеть дома и так далее.
И я отправилась к Салли.
Когда ее младшие дети закончили школу, она начала работать вне дома, в аукционной компании, торгующей антиквариатом. Салли разъезжает по гаражным, дворовым, особняковым распродажам, ищет антиквариат, который можно приобрести за бесценок, а затем выгодно продать на аукционе. Торги проходят каждую пятницу, это означает, что по пятницам Салли можно найти в офисе компании, где она клеит ярлыки, составляет каталоги и все переставляет. Остальные четыре дня недели, а иногда и субботы она проводит в разъездах.
Перед аукционной компанией выстроились вперемежку легковые машины и грузовички и даже один большой фургон, но двери еще были заперты. Я обошла вокруг здания и нашла служебный вход с погрузочным пандусом.
Внутри я сразу столкнулась с костлявым типом средних лет, с выпученными глазами, в очках с толстыми стеклами и пустой тележкой.
– Вам помочь, мэм?
Он был, наверное, двадцатью годами старше меня, но поскольку жил на юге, считал своим долгом называть меня «мэ-эм», растягивая слова. Таковы местные представления о хороших манерах.
Я жестом попросила его остановиться, зная, что в грохоте тележки мой шепот он не услышит, и подошла поближе.
– Я ищу Салли Арледж, – хрипло объяснила я.
– Она там. – И он указал на дверь в дальнем конце погрузочной зоны. – Уж извините, сильный у вас ларингит. Вам бы попить горячего чайку с медом и лимоном, а если не поможет – смазать горло согревающей мазью «Викс», обмотать шею горячим полотенцем да проглотить ложку сахара с керосином. Звучит дико, но моя мама всегда так делала, когда у нас, малышей, болело горло. И ничего, все живы остались, – тарахтел он, весело поблескивая выпученными глазами.
– Вы правда пили керосин? – ужаснулась я.
М-да. Пожалуй, расспрошу бабулю. Согревающая мазь, горячее полотенце – это звучит логично, но глотать керосин я, пожалуй, не стану.
– А как же! По чуть-чуть. Само собой, если хватанешь глоток, то и в ящик сыграешь или кишки скрутит, а капелька не повредит.
– Постараюсь запомнить, – пообещала я. – Спасибо!
И я поспешила к двери, на которую он указал, соображая, кому первому пришла в голову мысль лечиться керосином. Неужели он просто взял и попробовал? «Ох, как болит горло! Приму-ка я немножко керосину. Должно помочь. А с сахаром еще вкуснее будет».
Удивительное рядом.
Первым, кого я увидела за дверью, была Салли: пристроившись на стремянке, она протирала верх гигантского чудовищного изголовья, прислоненного к стене. Почерневшее от времени дерево выглядело роскошно, но упав, эта штука насмерть придавила бы любого. Ни за что не согласилась бы заниматься сексом на кровати с таким изголовьем, но, с другой стороны, такая смерть ничем не хуже любой другой.
Салли не оборачивалась, поэтому мне пришлось подойти поближе и постучать по изголовью, привлекая ее внимание.
– Блэр! – Подвижное лицо Салли осветилось радостью и тревогой, а это, если вдуматься, не так-то просто. Салли повесила тряпку на угол изголовья и спустилась со стремянки. – Тина говорила, что твоя квартира сгорела и голос пропал. Бедняжка, как ты натерпелась! – И она сочувственно обняла меня.
В Салли чуть больше полутора метров роста, весит она меньше пятидесяти килограммов, но запасы энергии в ней неисчерпаемы. Темно-рыжие волосы обычно художественно растрепаны, с недавних пор Салли стала высветлять отдельные пряди, обрамляющие лицо. О том, что она сломала нос, когда пыталась расплющить Джаза о стену дома, напоминала небольшая горбинка. Раньше Салли носила очки, но когда от удара сработала подушка безопасности, именно очки и сломали ей нос, поэтому она перешла на контактные линзы.
Я тоже крепко обняла ее.
– Мы можем где-нибудь поговорить? Я хочу кое-что показать тебе.
Сара заинтересовалась.
– Конечно. Пойдем вон туда, присядем.
И она указала на складные стулья, составленные вместе посередине аукционного зала. Позднее их расставят аккуратными рядами для посетителей. Мы взяли два стула, я вынула из сумочки счета из «Стикс энд стоунз» и протянула Салли.
Некоторое время она озадаченно изучала их, а когда добралась до итоговых сумм, в изумлении и ярости вытаращила глаза.
– Двадцать тысяч долларов! – воскликнула она. – Он заплатил двадцать тысяч за это… дерьмо?!
– Нет, не за дерьмо, – поправила я. – Он отдал эти деньги ради тебя, потому что он тебя любит.
– Это он прислал тебя сюда? – рассвирепела Салли.
Я покачала головой.
– Я сама решила вмешаться.
О том, что меня вынудил Уайатт, я промолчала.
Салли перевела взгляд на счет и снова покачала головой, пытаясь осмыслить увиденное. С ее точки зрения, мебель и картины, которыми Моника Стивенс заменила антиквариат, не стоили и пары тысяч долларов. Сказать, что Моника и Салли придерживались диаметрально противоположных подходов к вопросам стиля, значило ничего не сказать.
– Он ведь знал, как я любила нашу мебель, – дрогнувшим голосом произнесла Салли. – А если не знал, то мог бы догадаться! Иначе зачем я так долго искала и реставрировала ее? Ведь мы могли позволить себе купить любую другую мебель!
– Он не знал, – объяснила я. – Во-первых, ты реставрировала мебель, пока Джаза не было дома. И потом, я никогда не встречала мужчины, который разбирался бы в мебели хуже, чем Джаз Арледж. Этот оранжевый диван у него в приемной… – И я брезгливо передернулась.
Салли заморгала.
– Ты видела его офис? Кошмар, правда? – Но она тут же оборвала себя. – Впрочем, не важно. Если за тридцать пять лет нашей совместной жизни он не научился даже прислушиваться к моим словам, если не обращал внимания на мебель, среди которой жил, значит, он просто…
– …не разбирается в стилях, интерьере и мебели. Не знает, что стили бывают разные. Для Джаза мебель – это мебель, и все. Думаю, сейчас он начал относиться к ней иначе, но до сих пор понятия не имеет, чем антиквариат отличается от модерна. На этом языке он не говорит, потому из твоих объяснений он не понял ни слова.
– Что же тут сложного? «Антикварный» – значит «старинный», это каждому понятно.
– Может быть, – с сомнением отозвалась я. – Скажи, Джаз отличает черный цвет от темно-синего?
Она покачала головой.
– Как и большинство мужчин. У них в глазах просто не хватает колбочек и палочек, чтобы заметить разницу, поэтому они способны надеть темно-синий носок вместе с черным – с точки зрения мужчины, эти цвета одинаковы. Так и с мебелью. Не то чтобы Джаз не интересуется твоими делами или игнорирует твои слова – он просто не в состоянии отличить один стиль от другого. Ты ведь не станешь требовать от бескрылой птицы, чтобы она летала?
На глаза Салли навернулись слезы, она уставилась на счета.
– Ты считаешь, что я поступила неправильно.
– Ничего подобного, на твоем месте из-за мебели расстроился бы каждый. Я – обязательно. – И это еще слабо сказано. – Только напрасно ты пыталась сбить его на машине.
– И Тина так считает.
– Правда?
Мама на моей стороне! С каких это пор?
– Когда ты лежала в больнице, – объяснила Салли, будто услышала мой вопрос, – Тина сказала мне, что увидела, как тебе больно, и начала по-другому относиться к нашему происшествию. По ее мнению, оскорбленные чувства – это одно, а травмы – совсем другое.
Я вздохнула. Преуменьшать значение чувств Салли я не собиралась, но после недавних событий была готова согласиться с моей мамой.
– Она права. Ты же не застала Джаза с другой женщиной. Он просто купил мебель, которая тебе не понравилась.
– Значит, надо пересилить себя?
Я кивнула.
– И извиниться?
Еще кивок.
– Черт, ненавижу извиняться! И дело не только в этом. Мы столько всего наговорили…
– Пора исправиться. – К этому времени я едва шептала. Удивительно, как приходится напрягать горло, чтобы говорить шепотом.
– Самое обидное, я ведь не собиралась калечить его. Мы просто заспорили, погорячились, но у меня была назначена встреча, я спешила. А Джаз все не унимался. Ты ведь знаешь, каким упрямым он бывает. Если что-нибудь вбил себе в голову, то будет стоять на своем до посинения. Я предлагала помириться, но он не сдавался, махал руками, кричал, и я так озверела, что неправильно переключила передачи, хотела просто повернуться и накричать на него, но не рассчитала, ударила по педали газа, ну и… В общем, я была готова переехать его, но это вышло не нарочно. Я опомнилась, только когда сработала подушка безопасности, очки разбились, из носа потекла кровь. – Она задумчиво потерла горбинку на носу. – Сломать нос в таком возрасте! Буду теперь до конца своих дней ходить горбоносой.
Я улыбнулась и покачала головой.
– Я говорила с Моникой. Она согласна забрать мебель обратно и вместе с тобой обставить спальню так, как ты захочешь. Знаешь, она ведь умеет создавать интерьеры в разных стилях. Думаю, она тебе даже понравится. А я пообещала ей, что мама будет рекомендовать ее своим клиентам, объяснит, что Моника вовсе не фанатка авангардизма и умеет работать не только со стеклом и сталью.
– Если это правда, я ничего подобного не слышала, – с сомнением протянула Салли.
– Потому, что к ней в основном обращаются поклонники современных стилей. А она хочет привлечь новых клиентов. Для нее переделка твоей спальни будет удачным заказом.
– Но я больше не заплачу ей ни единого цента. Хватит с нее и двадцати тысяч!
– Больше она и не просит. Не настолько она жадная. В этой истории вообще нет злодеев.
– Чушь!
Если бы голос слушался меня, я бы рассмеялась. Мы понимающе переглянулись.
– Ладно, позвоню Джазу сегодня, – со вздохом пообещала Салли. – И извинюсь. Я – орлица, он – пингвин. Он не умеет летать. Все с ним ясно.
– Знаешь, я возила Джаза к мистеру Поттсу – тот как раз реставрировал большой гардероб. Мистер Поттс объяснил, что уже потратил на этот гардероб шестьдесят часов. Джаз не разбирается в мебели, но теперь ему известно, сколько труда ты вложила в вашу спальню.
– Ох, Блэр, спасибо тебе! – Салли снова схватила меня в объятия. – Со временем все утряслось бы и само, но благодаря тебе мы помиримся быстрее.
– Взгляд со стороны бывает кстати, – скромно заметила я.