На рассвете Уайатт уехал домой, принять душ и переодеться перед работой. Я ни минуты не сомневалась в том, что большую часть рабочего дня он посвятит просмотру записей камеры наблюдения со стоянки и попыткам разглядеть номер того «бьюика». За ночь Уайатту удалось вздремнуть еще несколько раз, и каждый раз ему мешала медсестра, заходящая выяснить, не окочурилась ли я от кровоизлияния в мозг. Я, к счастью, не собиралась помирать, но ощущала острый недосып.
Мама зашевелилась около семи, куда-то ушла и вернулась со стаканом, источающим божественный аромат кофе, но не предложила его мне, а схватилась за свой мобильник. Я последовала ее примеру, позвонила Линн в клуб, сообщила о моих очередных злоключениях и договорилась, что она заменит меня на пару дней. С такой головной болью мне нечего было и думать о том, чтобы вернуться в строй сегодня или завтра.
Вести свой разговор и одновременно прислушиваться к чужому – искусство, совершенство в котором достигается практикой. Мама виртуозно владеет им. И я владела в подростковом возрасте, в силу необходимости. Ценный навык я не утратила, просто давно не практиковалась. Из подслушанных разговоров я узнала, что сегодня мама закрывает сделку по одному дому, а показ решила перенести на более позднее время. Еще мама как-то между делом ухитрилась звякнуть Шоне, но либо не называла ее по имени, либо я прослушала, поэтому появление Шоны в палате ровно в половине девятого стало для меня полной неожиданностью. Моя сестрица явилась в облегающих джинсах, узком топе на тонких бретельках с пайетками и кожаном блейзере, небрежно наброшенном на плечи. На работе она в таком виде не появляется, значит, взяла отгул. Я уже упоминала, что Шона юрист, чуть ли не самый младший в фирме, где трудятся сплошь звезды, и отношение к молодежи соответствующее. Понять не могу, зачем Шона вообще цепляется за эту компанию, она и в одиночку не пропадет. Шона рождена для того, чтобы быть хозяйкой собственной юридической фирмы и пользоваться бешеным успехом. Кому придет в голову отказаться от ее услуг? У Шоны есть все, о чем только может мечтать юрист: гениальность, неотразимые ямочки на щеках и умение быть беспощадной.
– А ты почему не на работе? – спросила я.
– Подменяю маму, чтобы она завершила сделку. – Шона устроилась на стуле, где провел ночь Уайатт, и принялась грызть яблоко.
Я смотрела на это яблоко во все глаза. В больнице из еды мне предложили только колотый лед – очевидно, на всякий случай, если вдруг врачи решат, что мне требуется экстренная операция на мозге. Эти самые врачи не спешили принимать решение, а я умирала с голоду. Вот это да! Удивившись, я прислушалась к своим ощущениям. Да, тошнота почти утихла. Конечно, замахиваться на яичницу с беконом и тост я пока не отважусь, но влегкую справлюсь с йогуртом и бананом.
– Хватит пожирать глазами мое яблоко, – невозмутимо изрекла Шона. – Все равно не дам. Завидовать некрасиво.
Я машинально попыталась оправдаться:
– Ничему я не завидую. Я вообще думала о бананах. Напрасно ты отпросилась с работы, меня же сегодня утром выпишут. Говорили, что я проведу в больнице всего одну ночь.
– «Всего одна ночь» – растяжимое понятие, тем более для врачей, – авторитетно вмешалась мама, которая понятия не имеет, чем живут медики. – Между прочим, выписывать тебя будет не врач из приемного покоя. Придет другой, изучит результаты анализов, осмотрит тебя, и если повезет, к вечеру вернешься домой.
Пожалуй, она права. В больницу я угодила впервые, хотя в отделение неотложной помощи несколько раз обращалась и убедилась, что в таких учреждениях время и впрямь течет по-другому. «Несколько минут» обычно растягиваются на несколько часов – ничего страшного, если знать об этом заранее. Но когда тебя обещают осмотреть буквально «через пару минут», а ждать приходится часами, поневоле издергаешься.
– Нянька мне все равно не нужна, – сочла своим долгом высказаться я, хотя все мы знали, что я не хочу оставаться здесь одна, а родные меня все равно не оставят, так что разговор беспредметен. Люблю иногда завести беспредметную болтовню.
– Ничего, потерпишь. – Шона усмехнулась, показав свои ямочки. – За один день без меня компания не развалится. Меня вообще принимают как должное, а это мне не по душе. – Она в последний раз куснула яблоко и зашвырнула огрызок в корзину. – Мобильник я отключила. – Шона усмехнулась так самодовольно, что стало ясно: люди, принимающие ее как должное, наверняка будут весь день дозваниваться до нее.
– Ну, мне пора. – Мама наклонилась, чтобы поцеловать меня в лоб. Несмотря на почти бессонную ночь и беспокойство за меня, выглядела она прекрасно. – Буду позванивать в течение дня. Так, ведь тебе не в чем ехать домой. По пути заскочу к тебе, возьму одежду и завезу ее сюда в обед. До обеда тебя вряд ли выпишут. Кажется, я напала на след одного кондитера, специалиста по свадебным тортам, и узнала, где можно взять напрокат беседку для церемонии, а ближе к вечеру мы встречаемся у Роберты… – Роберта – мама Уайатта, – продумаем экстренный план действий на случай плохой погоды. Все под контролем, так что не волнуйся.
– Мне положено волноваться, как всем невестам. До свадьбы все эти синяки и ссадины ни за что не пройдут.
И даже если отвалятся струпы – фу, струп, слово-то какое! – на коже останутся бледно-розовые отметины.
– Наденешь платье с длинными рукавами или накинешь шаль – для октября в самый раз.
В Северной Каролине октябрь – чудесный месяц, но в середине осени похолодать может сильно и внезапно. Прищурившись, мама вгляделась в мое лицо.
– Думаю, лицо к тому времени будет в норме – оно почти не пострадало. А на крайний случай есть макияж.
Оценить размеры ущерба самостоятельно я пока не могла: зеркало мне не давали. Поэтому пришлось спросить:
– А волосы? Как они выглядят?
– Сейчас – жутко, – ответила Шона. – Я привезла шампунь и фен.
Умничка. Мои интересы для нее превыше всего.
Мама пристально разглядывала шов у меня надо лбом, где раньше была граница роста волос, а теперь – выбритая проплешина.
– Это поправимо, – наконец вынесла вердикт она. – Подберем прическу так, чтобы прикрыть выбритое место, оно невелико.
Ну вот. Можно сказать, жизнь налаживается.
В палату вошла медсестра примерно моих лет, свежая и чистенькая в форме, будто нарочно подобранной к цвету ее лица. Премиленькая, с почти классическими чертами, она была бы всем хороша, если бы не кошмарно выкрашенные волосы. Если волосы покрашены плохо, скорее всего, это дело рук их хозяйки. Волосы медсестры были тускло-бурыми. Интересно, какой у нее натуральный цвет? И кому вообще могло прийти в голову красить волосы в бурый? Состояние собственных волос обострило мое внимание к чужим – вообще-то я и раньше посматривала на чужие прически, а теперь у меня повысилась придирчивость. Медсестра улыбнулась, подошла к кровати и взяла меня прохладными пальцами за руку, чтобы посчитать пульс. Тем временем я изучала ее брови и ресницы. Нет, ни единого намека на цвет: брови просто темные, а длиннющие ресницы накрашены. Может, все дело просто в ранней седине. Я позавидовала ресницам медсестры, одобрила ее тушь и вдруг вспомнила, что мой макияж наверняка потек и теперь я похожа на енота.
– Как себя чувствуете? – спросила медсестра, следя за стрелкой наручных часов. Не человек, а многофункциональная система: считает, следит и говорит одновременно.
– Уже лучше. Только вот есть хочется.
– Это положительный симптом. – Она улыбнулась, коротко взглянув на меня. – Сейчас выясню, можно ли вас покормить.
Ее глаза оказались зелеными с ореховым оттенком. Должно быть, при всем параде, собираясь вечером в город, она выглядит сногсшибательно. Такая спокойная, собранная, а в глазах поблескивают искорки. Я решила, что все холостые врачи, а может, и не только холостые, не прочь закрутить с этой девушкой роман.
– Вы не знаете, когда примерно у врачей обход? – спросила я.
Моя собеседница грустно улыбнулась и покачала головой.
– Как получится, смотря сколько у нас экстренных случаев. Неужели вам у нас не нравится?
– Нравится все, кроме вынужденной голодовки. И необходимости просыпаться ночью, чтобы заверить всех, что я не потеряла сознание. И волос, сбритых за двадцать восемь дней до свадьбы. Но это пустяки, а в остальном здесь чудесно.
Она расхохоталась:
– Двадцать восемь дней? Последние два месяца перед свадьбой я была как помешанная. Таких травм перед свадьбой врагу не пожелаешь!
Мама забрала из сумочки мои ключи, помахала рукой и направилась к двери. Я попрощалась с ней и вернулась к прерванному разговору.
– Могло быть и хуже. А я отделалась только парой царапин да одним швом.
– Наши врачи не столь оптимистичны, иначе вы бы сейчас здесь не лежали.
В голосе девушки прозвучала укоризна. Наверное, сестрам все время приходится осаживать нетерпеливых пациенток, а я обычно терпеливая, но сейчас у меня на счету каждый день. Их осталось всего двадцать восемь, и часы неумолимо тикают.
Скорее всего медсестра видела записи в моей карточке, поэтому я не стала объяснять, что одна ночь, проведенная под наблюдением, еще не означает серьезной травмы. Может, меня просто решили припугнуть, чтобы я не приставала с вопросами, когда же наконец меня выпишут. Но у меня было запланировано столько дел, что я не могла валяться на больничной койке и перепоручать свою работу другим. Тошнота прошла, но в голове по-прежнему пульсировала боль. Дважды сходив в туалет, я поняла, что двигаюсь неуклюже, хотя в целом мое состояние не внушало опасений.
Медсестра, на груди у которой висела табличка с именем, только я его не видела, потому что она сидела наклонившись, откинула одеяло, осмотрела мои синяки и царапины, продолжая расспрашивать меня о свадьбе – где, в каком платье и так далее.
– Свадьба состоится в доме матери Уайатта, – охотно объяснила я, радуясь возможности отвлечься от головной боли, – в цветнике. Она выращивает шикарные хризантемы, хотя я их недолюбливаю: хризантемами украшают похоронные венки. А если будет дождь, что маловероятно в октябре, мы просто переберемся в дом.
– Как вам будущая свекровь? – Тон медсестры стал резковатым – наверное, с собственной свекровью она не в ладах. Досадно, близкие родственники способны погубить любой брак. Мать Джейсона мне просто нравилась, а маму Уайатта я обожаю. Благодаря ей у меня есть свой человек в стане противника – во всех размолвках с Уайаттом она на моей стороне.
– Она чудо. Это она познакомила меня с Уайаттом, а теперь нарадоваться не может и твердит, что с первого взгляда угадала во мне хорошую невесту для сына.
– Приятно, наверное, когда тебя любит свекровь, – задумчиво произнесла медсестра.
У меня чуть было не вырвалось, что причиной неприязни свекрови могут быть неудачно окрашенные волосы, но я сдержалась. А вдруг медсестра не может позволить себе красить волосы в салоне? Правда, медики неплохо зарабатывают. Но откуда мне знать – может, ей надо кормить и одевать троих или даже четверых ребятишек, а муж у нее инвалид или просто не повезло с краской для волос. Должна же быть какая-то причина.
Она принялась снимать повязку с самой большой ссадины у меня на левом бедре, а присохшая повязка не поддавалась. Я охнула и стиснула кулаки.
– Извините. – Медсестра осмотрела ссадину. – Ого! Как вас угораздило? На мотоцикле катались?
Мне удалось разжать зубы.
– Да нет, вчера вечером какая-то психопатка чуть не переехала меня на стоянке у торгового центра.
Медсестра вскинула голову и подняла брови:
– Вы ее знаете?
– Нет, но Уайатт как раз сейчас смотрит записи с камер наблюдения на стоянке, хочет найти номер машины.
Конечно, если ему удалось получить их без ордера, а я сомневалась, что судья выдаст такой ордер, – ведь все закончилось благополучно.
Медсестра кивнула и наложила новую повязку.
– Удобно, должно быть, иметь жениха-полицейского?
– Иногда.
Точнее, когда не приходится бывать в участке чаще, чем хотелось бы, или узнавать, что мои поездки отслеживают по суммам, списанным с кредитки. Чтобы добиться своего, Уайатт способен свернуть горы. Но я не жалуюсь: таким способом он добивался меня и наконец заполучил. Несмотря на адскую головную боль, при воспоминаниях о том, как он завладел заслуженной наградой, по моему телу прошел трепет. Уровень тестостерона у Уайатта зашкаливает, но в этом есть свои плюсы. Еще какие!
Медсестра что-то записала в блокнот, который вынула из кармана, пообещала:
– Совсем скоро все будет хорошо. Пойду узнаю насчет еды, – и ушла.
Все это время Шона молчала, и неудивительно: она предпочитает сначала присмотреться к человеку, а потом вступать в разговор. Но когда дверь закрылась, она первым делом спросила:
– Что это у нее с волосами?
Шона способна выступать с речью в Верховном суде – правда, она еще не пробовала – и при этом заметить прически всех присутствующих, включая судей, по правде говоря, всегда страшноватые. Мы с Дженни такие же – это у нас наследственное, от мамы, а она унаследовала таланты своей матери. Я часто думаю, какой была в молодости бабушка, мамина мама. Однажды я поделилась этими мыслями с Уайаттом, а его аж передернуло. С бабулей он встречался всего один раз, месяц назад, в день ее рождения. Она произвела на Уайатта неизгладимое впечатление, а может, перепугала до смерти, однако он выстоял, но после вечеринки папе пришлось отпаивать его двойным виски.
Лично я не понимаю, чем может напугать бабуля, разве что перещеголять маму, а маме тоже палец в рот не клади. Хочу быть в старости такой, как они. А еще хочу стильно одеваться, водить шикарные спортивные машины и принимать знаки внимания от детей и внуков. И только когда я совсем одряхлею, я поменяю спортивную машину на самый огромный джип, какой только смогу найти, буду горбиться на сиденье так, чтобы голова в голубых кудряшках едва виднелась из-за руля, ездить с черепашьей скоростью и показывать палец каждому, кто осмелится просигналить мне. Как представлю, даже жаль становится, что до старости мне еще жить да жить.
Если доживу, конечно. Как видно, у кого-то на мою жизнь совсем другие планы. И это ужасно бесит.
Волшебного появления еды пришлось ждать долго. Поначалу мы с Шоной болтали, потом явилась еще одна медсестра, чтобы осмотреть меня. Я спросила про еду. Она заглянула в мою карту, пообещала «что-нибудь придумать» и ушла.
В ожидании мы с Шоной решили вымыть мне голову. К счастью, шов заживал быстро, но если бы его запретили мочить целую неделю, я сошла бы с ума. С запекшейся кровью и швом на голове я напоминала себе свирепого индейца из племени могаук. Но неудобства причинял не столько шов, сколько сотрясение. Боль усиливалась при каждом резком движении. А мне хотелось вымыть не только голову, но и все остальное. Шона допросила сестру, та ответила, что повязки можно снять, чтобы принять душ, и я с осторожностью насладилась обществом душа и шампуня. Оказалось, снимать присохшие повязки под душем гораздо удобнее.
Потом Шона просушила феном мою шевелюру, но заниматься укладкой не стала, тем более что я обычно ношу прямые волосы. Чистота разом подняла мне настроение.
А еды все не было.
Мне в голову уже закрадывалась мысль, что больничный персонал недоволен мной и за это решил уморить голодом. Шона собиралась сходить в кафетерий и принести мне что-нибудь съедобное, когда в палату наконец внесли поднос. Кофе был чуть теплый, но я благодарно выпила половину, прежде чем сняла металлическую крышку с блюда. Под ней обнаружилась безнадежно остывшая яичница, такой же тост и размокший бекон. Мы с Шоной переглянулись, я пожала плечами.
– Голодные не выбирают, – сказала я, но мысленно взяла себе на заметку сообщить больничной администрации о здешних кулинарных шедеврах. Больным людям нужна пища, которая, по крайней мере, выглядит съедобной.
Я съела примерно половину порции, но потом возмущенные вопли вкусовых сосочков языка пересилили голодное урчание в желудке, и я накрыла блюдо крышкой. Холодная яичница омерзительна. Головная боль немного утихла – видимо, отчасти ее причиной была кофеиновая ломка.
Чем лучше мне становилось, тем сильнее тревожило впустую потраченное время. Врач не появлялся, а уже близилась половина одиннадцатого, судя по часам на стене.
– Может, мне врач вообще не полагается, – рассуждала я вслух. – Потому я и торчу здесь, забытая всеми.
– Надо бы позвонить лечащему врачу, – заметила Шона.
– А у тебя он есть?
Она виновато сникла.
– Гинеколог подойдет?
– Почему бы и нет? У меня даже свой найдется. – А как же иначе? Кто еще выпишет противозачаточные пилюли? – Надо бы позвонить ему.
Маяться в больнице было скучно. Шона включила телевизор, мы попытались найти хоть что-нибудь приличное. Но днем нас обеих дома не бывает, поэтому мы понятия не имеем, что показывают в такое время. Пришлось остановить выбор на телевикторине «Верная цена»; нашим критериям она не удовлетворяла, но немного развлекла. С заданиями мы с Шоной справлялись лучше участников, и неудивительно: не каждому дан талант покупателя.
Нас отвлек шум, доносящийся из коридора. Медсестра, которая принесла мне поднос с завтраком, оставила дверь приоткрытой, а мы не стали закрывать ее, чтобы немного проветрить палату. Ярко-голубое небо за окном напоминало, что осень еще не вступила в свои права, хотя официально началась, согласно календарю. Хорошо бы сейчас на солнышко. И заняться выбором свадебного платья. Где же врач, хоть какой-нибудь врач?
«Верная цена» кончилась. Я спросила Шону:
– Как прошло вчерашнее свидание?
– Неторопливо.
Я ответила ей сочувственным взглядом, она вздохнула.
– Он славный, но… Нет искры, и все тут. А я хочу много искр. Чтобы искрило на полную катушку, как у тебя с Уайаттом. Хочу, чтобы парень ел меня глазами и меня тянуло к нему изо всех сил.
От слов «Уайатт» и «есть» в одном предложении мне стало жарко и немножко стыдно. Наверное, он выработал у меня условный рефлекс.
– Уайатта пришлось долго ждать. Целых два года после того, как он меня бросил.
Мне до сих пор больно вспоминать, что после первых трех свиданий он отделался от меня – решил, что такая роскошь ему не по карману.
– Ну какое же это ожидание! – Шона усмехнулась. – Ты, помнится, только и бегала на свидания. Чуть ли не каждый день.
Краем глаза я увидела, как за приоткрытой дверью что-то мелькнуло. И пропало. В палату никто не вошел.
– Зато я ни с кем не спала, – возразила я. – Значит, все-таки ждала.
Уайатт по-прежнему прятался за дверью, стоял тихо, чтобы мы его не заметили, и слушал. Я точно знала, что это он, – он сам обещал заехать ближе к обеду, если освободится. Есть у него одна черта – точнее, полоса шириной в милю: когда слышит что-нибудь любопытное, не может удержаться и не подслушать.
Я перехватила взгляд Шоны, прищурилась и молча кивнула в сторону двери. Она коротко усмехнулась и отчетливо произнесла:
– Ты же всегда говорила, что не прочь попользоваться его СВА.
Ничего подобного, но Кодекс южанки гласит, что подслушивающему мужчине надо предоставить обильную пищу для размышлений. Молодец Шона, быстро сообразила.
– Именно его СВА заинтересовал меня с самого начала. Мне не терпелось получить к нему доступ.
– Внушительный, наверное.
– Да, но скорость реакции не менее важна. Что толку иметь большой СВА, если он не годится ни для чего, кроме хранения, – как банк?
Шона приглушенно фыркнула.
– Вот и я ищу исправный СВА. Не понимаю, почему нельзя влюбиться в парня, у которого он есть и который меня устраивает.
– И я тоже. Я… Войдите! – Я повысила голос, услышав отрывистый и запоздалый стук Уайатта в дверь. Он толкнул дверь и вошел с заранее приготовленным непроницаемым выражением лица. От гнева зеленые глаза разгорелись ярче, я с трудом сдерживала смех. Не так давно мы с ним вместе, но я быстро поняла, как надо выводить его из себя.
Шона улыбнулась и встала.
– Очень кстати! – воскликнула она. – Я как раз хотела размять ноги. Схожу в кафетерий, перекушу. Принести вам что-нибудь?
– Нет, не стоит, – отрезал Уайатт. – Спасибо.
Последнее слово он добавил, явно спохватившись.
Уайатт был в ярости и собирался вытрясти из меня всю правду о СВА, как только за Шоной закроется дверь. Он не уклонялся от военных действий, как сделали бы многие мужчины, и не делал никаких скидок на мое сотрясение.
Не заметив, как хитро Шона подмигнула мне, ускользая из палаты, Уайатт плотно закрыл за ней дверь. И со зловещим выражением лица направился к моей постели. Под грозно сведенными на переносице бровями глаза метали молнии.
– Итак, – бесстрастно начал он, – я хочу знать, как вышло, что ты заинтересовалась мной только потому, что рвалась получить доступ к моему СВА.
Я вспомнила слова «Уайатт» и «есть», и щеки потеплели. Да, метод действует. Полезный навык. Я довольно поерзала.
– Так ты слышал? – спросила я и отвела взгляд, притворяясь виноватой.
– Слышал, – мрачно подтвердил Уайатт. Он взял меня за подбородок, но не повернул лицом к себе, потому что даже в ярости помнил о сотрясении, – просто заставил повернуться. Я заглянула в его горящие глаза и широко раскрыла собственные.
– Я не говорила, что меня заинтересовал только твой СВА.
– Но тебе был нужен доступ к нему.
Я смущенно затрепетала ресницами и решила, что пришло время для намеков.
– Да, очень. Но я думала, ты знаешь.
– Откуда? – Он мрачнел с каждой секундой, как небо перед грозой. – Я… – Вдруг он осекся и прищурился, словно только теперь заметил, как трепещут мои ресницы и какими большими и наивными глазами я смотрю на него. – Кстати, что это за чертовщина – СВА?
Я удивленно округлила глаза, наслаждаясь моментом.
– Спермовыделительный агрегат.