Перекрестки

ЧАСТЬ 13.

Месяц на родине к удивлению самого Джабира пролетел незаметно. Он много гулял, разговаривал с отцом и дедом, навестил друзей детства.

Тоска не уходила далеко, хотя на время оставляла доктора в покое. Однако стоило ему лишь почувствовать в горячем воздухе Феса запах того сорта кофе, что они пили с Дашей в маленькой кофейне; услышать похожие обертоны в голосе туристки, идущей навстречу, тоска серой птицей обнимала его сердце. Она больше не душила: позволяла ровно дышать, есть и спать. Просто висела невидимым грузом в области груди, тянула, пригибая к земле широкие плечи Шерифа-младшего.

Во второй месяц своей марокканской жизни Джабира отправил письмо в офис благотворительной организации, в котором выразил желание поехать врачом-добровольцем в одну из африканских стран. Маленькое государство разрывали бесконечные локальные войны. Все воевали со всеми, и взаимным претензиям не было конца.

– Опасно, сынок, – сказал дед, когда Джабир зашел пожелать ему доброй ночи.

– Не буду спрашивать, как ты узнал, – только улыбнулся доктор старику. – Война – это всегда опасно.

– Тут другое, родной. Ты бывал, где воюют. Видел, людей, готовых убивать за идею, уничтожать других, чем-то не похожих на них. Видел, как реками крови смываются границы между злом и добром, как пропадают маяки, и люди теряют себя, даже возвращаясь живыми и невредимыми. Любая война – пиршество черной силы, мощной и беспощадной…

– Все верно, дед…

– Не перебивай, пожалуйста, своего старика. Дай договорить. Там, где войны идут слишком долго, души людей черствеют, горе их высушивает, свет меркнет: истину разглядеть труднее. Ты едешь в страну, над которой уже много лет висят черные тучи, ни один оберег тебе там не поможет. Они не работают, когда законы мироздания нагло попраны. Я не смогу тебя защитить, как в прежние твои командировки, – выдохнул Шериф-старший.

– Значит, я буду обычным врачом без волшебных привилегий, – Джабир попытался улыбнуться, но осекся, взглянув в глаза деда. С возрастом старик стал сентиментальнее и мягче. Сейчас он глядел на внука с огромной любовью и печалью. Джабир подошел и обнял его.

– Ты вырос достойным представителем рода Шериф. Горжусь тобой, всегда гордился, – сказал дед, прижимаясь лбом к плечу своего внука.

– Все будет хорошо. Все будет хорошо, – Джабир дважды повторил фразу, которую говорят, не найдя других слов для утешения.

В моменты пугающей неопределенности, когда чувства больше слов, люди почему-то стараются заполнить тишину оптимизмом и мотивирующей бодростью: «прорвемся», «все получится», «все будет хорошо». Будто не успей они вовремя сказать это заклинание, потенциальное плохое из отложенного будущего придвинется к ним вплотную, хмыкнет в лицо и станет неотвратимостью.

В такие минуты люди, порой сами того не подозревая, расписываются в собственном бессилии перед величием судьбы, пытаясь при этом сохранить лицо. Все будет хорошо. Я смогу. Главное – не терять надежды.

– Все будет хорошо. Да с чего ты взял? – Шериф-старший освободился от объятий внука и засмеялся. – Провидец в нашем семействе один, и это пока я.

– А что не будет? – Джабир почувствовал облегчение, когда увидел, что его любимый, несгибаемый старик снова в форме.

– Есть несколько вариантов, сынок. Среди них один – весьма и весьма печальный. Вот я и беспокоюсь. Но пока ты меня обнимал, вероятность его исполнения сошла к нулю. Можешь ли ты мне пообещать одну вещь? Она будет строго обязательной к исполнению.

– Обещаю сделать все, что скажешь.

– Когда станешь заключать контракт на работу, пусть его длительность будет равна пяти месяцам двадцать одному дню с момента твоего прибытия на место. Ни днем больше, ни днем меньше. Это важно. И, боюсь, сейчас это единственный способ тебя защитить, – развел руками старик. В его взгляде мелькнула растерянность.

– Обещаю, дед, – Джабир попытался снова его обнять.

– Довольно нежностей, сынок. Лучше пойди завари нам чаю, – отстранился старик.

Джабир прошел в просторную кухню. За опущенными занавесками затихал шумный Фес, опускались сумерки.

Джабир взял высокий металлический чайник, насыпал в него несколько щепоток зеленого чая. Дождался пока вода на плите закипит. Залил кипятком ароматную россыпь, понаблюдал за танцем отдельных чаинок, устремившихся на поверхность, и добавил щедрую пригоршню мяты. Пока чай кипел на плите, доктор смотрел в окно: там лучи вечернего солнца ползли по песочной стене соседнего дома, и тени рисовали замысловатые узоры.

Джабир глубоко вздохнул, потянул носом горячий мятный дух, исходивший от чайника, серая тень птицы заплясала на стене напротив, а доктору впервые с момента прибытия в Фес стало по-настоящему легко.

Несколько секунд он осторожно ходил по кухне, боясь растрясти и потерять это давно забытое чувство равновесия. Ставил на поднос стаканы и горячий чайник, прислушивался: на месте.

Дед ждал его в комнате у столика под абажуром. Доктор Шериф молча разлил чай, сделал глоток и откинулся в глубокое кресло.

– А я всегда говорил, хороший чай чудеса творит, – сложил тонкие губы в улыбке старик.

– Дед, давно хотел тебя спросить, как ты выдерживаешь все знаки, которые тебя посылают?

– Мир так говорит со мной. Я говорю на арабском, французском, английском и на языке мира. Там (Шериф старший поднял палец наверх) тоже знают, кого, каким даром наградить. Не по размеру способности не присылают, – ответил дед.

– И ты ни разу не пожалел о своем даре?

– Жизнь длинная, разное приключалось. Даже забрать его умолял. Молодой был… – хмыкнул дед.

– Не услышали тебя тогда, получается. Когда это случилось? С трудом могу представить, что ты просишь лишить тебя дара…

– Это было в той самой стране, куда ты собрался ехать. Уже тогда это место напоминало ад на земле. Люди забыли, как это не воевать. Практически каждая семья отдавала своего сына, мужа, брата, отца ненасытному Молоху. Женщины и дети страдали не меньше – насилие, голод и постоянное чувство страха. Менялись поколения, неизменными оставались узаконенное убийство и страдания людей, – Шериф-старший глотнул воздуха и замолчал.

Джабир, запомнивший недавний урок, выдержал паузу. Дед взял его руку. Вместе с внуком он проходил по краешку жизни тех людей, которых видел на войне. Через годы и расстояния старик чувствовал тоже, что они.

Сковывающий движения страх липкими, холодными мурашками пробежал по всему телу доктора Шерифа. Инстинктивно Джабир потянул руку к себе, настолько новым и пугающим было чувство. «Вот тебе и на, военный хирург»! – удивился он своим ощущениям.

Шериф-младший повидал сотни видов страха в госпитале. Он провожал души умирающих и спасал жизни – испытание не для нервных натур. Почему такой дикий ужас?

Дед крепче сжал руку внука. Старший представитель рода хранил удивительное спокойствие, ни один его мускул не дрогнул. Хотя, как проводник, он испытывал те же ощущения. Только любое чувство, током бежавшее по его жилам, было вдвое сильнее ощущений того, кого он провожал.

Джабир от страха не мог вздохнуть. А остатки разума, которые хоть как-то пытались контролировать ситуацию, готовы были на все, лишь бы это закончилось.

«Если надо убить, я убью», – спокойно сказал сам себе Джабир. Дед отпустил его. Джабир жадно вдохнул воздуха и понял, чем этот страх отличается от других. В нем не было ни грамма надежды. Сплошное темное мерзкое, за секунды сжирающее в человеке все человеческое.

Шериф-старший вновь взял ладонь внука в свою. Волна горя накрыла Джабира с головой. Хотелось плакать, но слез не было. Они высохли вместе с сердцем. На левой стороне груди зияла глубокая пробоина, ветер свободно гулял по ней, выхолащивая остатки чувств. «Живой мертвец», – подумал Джабир, и дед снова отпустил его.

Пара секунд длилась пауза. И рука внука вновь оказалась в морщинистой ладони Шерифа-старшего. Джабир инстинктивно сжался, готовясь почувствовать боль. Но вместо этого щемящая нежность обняла его сердце. Тело наполнили тепло и радость.

– Одна женщина выходила раненого солдата из другого лагеря. Он долго лежал обездвиженный под палящим солнцем. Женщина нашла его. Солдат думал, она добьет его. Но слабая старушка дала ему воды, а ночью перенесла в свой дом. Она так долго его тащила и все время причитала. Старуха не разговаривала с солдатом. Лишь непонятная ему плаксивая скороговорка звучала между ее молчанием. Она молча выходила солдата, молча темной ночью вывела за деревню. Пока они шли старушка принялась за причитания. Солдат впервые вслушался и разобрал ее слова. Она по кругу повторяла четыре фразы: «Мой Айко погиб. Мой Буру больше не вернулся. Всюду смерть. Что могу я, слабая старуха?» – Шериф-старший больше не транслировал, но все еще держал руку внука и гладил ее, рассказывая. – Солдат застыл в оцепенении. Он и раньше был благодарен этой пожилой женщине за спасение. Но тут его словно молнией ударило. Старуха уставилась на него, не понимая, почему он перестал идти. Солдат опустился на колени перед своей спасительницей: «Клянусь тебе, что больше не убью ни одного человека. Я хороший солдат. Но больше я не хочу сражаться. Ни Айко, ни Буру больше не падут от моей руки. Прости меня, если это когда-нибудь возможно». Старуха стояла перед коленопреклонённым парнем, не произнося ни слова. Минута или час прошел, никто из них не мог бы вспомнить. Потом пожилая женщина медленно подошла к солдату, положила ладони на его голову и тихонько прижала его к своему животу. То, что ты ощутил, это чувства того солдата, сынок. Он больше не воевал. Никогда.

– Жаль, что в глобальном масштабе его решение ни на что не повлияло… – повел плечами Джабир.

– Откуда мы можем это знать? «Ведь бабочка, взмахивающая крыльями в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые могут достигнуть высшей точки в дождливый сезон в Индонезии», – дед потянулся к чайнику.

Джабир опередил его и наполнил стаканы.

– Дед, ты говорил, что именно эта страна заставила тебя просить избавления от дара? Как это было?

– Я был на важных переговорах. Там вершили судьбы тысяч людей. Решали, жить им или умереть, страдать или быть счастливыми. Джабир, я видел, стороны могут договориться. Нет принципиальных разногласий, если говорить о народах. Но есть экономические интересы очень узкого круга лиц, – дед даже потер лицо руками. Джабир видел, ему сложно дается этот разговор. – Много я видел на своем веку, но такого жуткого цинизма, когда людей топят в крови ради власти, еще не встречал до того дня. Они не договорились, сынок. Они отправили своих генералов убивать. Они рвали свои страны на части, как стервятники. И не ведали ни страха, ни горя, ни раскаяния.

– И ты не мог выдержать этой несправедливости в устройстве мира?

– Все так, дорогой мой мальчик, все так. Ты же знаешь, мне дано понимать и видеть много, но влиять напрямую запрещено. Именно там я подумал, зачем мне бесполезный дар, если он не может спасти?

– Ты спас многих…

– Хотелось еще больше, – грустно улыбнулся дед. – Иногда так хотелось сравняться с богом в способностях. Вот она – главная ловушка больших возможностей. В нее часто попадают люди, наделенные властью. Используй я свой дар тогда, я бы уподобился им. Но я только горячился и горевал, горевал и горячился, пока это не понял.

– Как хорошо, что небо тебя не услышало, доктор Шериф! – Джабир потрепал деда по плечу.

– Небо слышит все. Но не все берет к исполнению. Видать, таких планов на меня там не было. Помни про длину контракта, дорогой.