Пленённая мечтой

4

Грейс мирилась с бесконечным мытьем и оттиранием, и руки ее стали такими же красными и стертыми, как у Дафны. Но однажды утром она решила, что с нее достаточно. Она вошла в кабинет старшей сестры без доклада и приглашения. Явно недовольная, та оторвалась от своей писанины.

— Извините, но я пришла в «Святую Катерину» не в качестве последней судомойки, — сказала Грейс. — Я — добровольная медсестра.

Старшая сестра прищурилась.

— И что именно вы желаете делать? Может, заменить меня?

Грейс смотрела на нее с вызовом.

— У меня ведь, правда, есть опыт. В палате я могут делать почти все.

— Палатные сестры у нас работают по полной двенадцатичасовой смене, — ответила старшая сестра. — Насколько я поняла, вы только что сами были выздоравливающей.

— Я могу отрабатывать смену, — сказала Грейс. — Назначьте меня в палату.

— Хорошо, — согласилась хозяйка кабинета, — я посмотрю, в какой палате может пригодиться доброволец.

На следующий день Грейс снова вызвали к старшей сестре и сообщили, что ее переводят в «Стойкость».

— Ты там долго не продержишься, — предупредили ее другие добровольцы. — Старшая сестра «Стойкости» таких, как ты, живьем глотает. Она даже Томпсон довела до слез.

Сестра Томпсон была крупная пожилая женщина с лицом и фигурой боксера. Трудно было представить себе, что она вообще могла плакать.

— И это — палата с летчиками, — с видом знатока заявила одна из постоянных медсестер. — Они хватают за зад. Такие нахальные!

Несмотря на гадкую репутацию палаты, Грейс отправилась на дежурство в «Стойкость», впервые за много дней предвкушая в то утро что-то хорошее.

Лицо элегантного темноволосого молодого человека просияло, когда он узнал ее.

— Это моя малышка с каталкой! Мои молитвы услышаны! Наконец-то нам дан ангел милосердия с соответствующей этому званию внешностью. Знаете, я все думал: мы с вами раньше не встречались?

— Не думаю, лейтенант, — ответила Грейс. На этот раз на нем был шелковый смокинг сливового цвета поверх пижамы. Молодые люди в шелковых смокингах не бывали в обществе, в котором вращалась она, и она была уверена, что этого не забыла бы!

— А вы не выступали на сцене? — сказал он, все еще критически разглядывая ее. — Я уверен, что видел вас в «Хэлло, моя красотка». Вы были девушкой на качелях в таком дивном синем платье и пели: «Жди меня в восемь!»

— Боюсь, что нет.

— Но вы — точь-в-точь она! Тот же миленький носик и огромные синие глаза.

— У меня глаза серые, — ответила Грейс, улыбаясь и одновременно краснея.

— И правда, — согласился он. — А я мог бы поклясться, что это были вы. Ну, ничего. Когда война окончится, вы должны идти на сцену, а я буду приходить в вашу уборную с огромными букетами роз. Как вам это?

Грейс рассмеялась.

— Поскольку я не могу ни петь, ни танцевать, ни играть, то мне это представляется немного нереальным. И я уверена, что вы — страшный льстец, который говорит одно и то же каждой медсестре.

— Наоборот, я варварски честен, — сказал он с сентиментальным взором. — Предыдущему ангелу милосердия было не меньше сорока, и она топала по палате, как слон. Руки у нее были — как наждак, и когда она делала обтирание, то уносила с собой два слоя кожи. Не смейтесь, — добавил он, пока Грейс старалась сохранить серьезность. — Я правду говорю. У меня оставалась всего-то пара слоев. Если бы вы не появились так кстати, у меня все внутренности вывалились бы.

Грейс сунула ему под язык градусник, заметив, что заду ее ничего не угрожает: обе его руки и нога были в гипсе.

— Между прочим, меня зовут Фредди, — невнятно проговорил он с градусником во рту. — А вас как?

— Сестра Притчард.

— Я имел в виду ваше настоящее имя. Я не могу влюбиться в кого-то, кого зовут сестра Притчард, правда?

— Я думаю, вам не следует ни в кого влюбляться сейчас, лейтенант Каллендар, — ответила Грейс, вынимая термометр и записывая показания в карту. — Вам надо сначала как следует повыздоравливать, а потом уже тратить силы на то, чтобы влюбляться.

Он попытался протянуть к ней руку.

— О, но это такой дивный способ тратить силы, разве вы не согласны? Так вот, если вы хотите, чтобы я резко пошел на поправку, вы скажете мне свое имя. Тогда я смогу лежать здесь и твердить его всю ночь напролет, как индийскую мантру.

— Грейс.

— Я так и знал! Оно и должно было быть мирным и красивым, как вы. — Фредди улыбнулся обаятельной, радостной, мальчишеской улыбкой. — Скажите, Грейс, — добавил он вполголоса, — вы когда-нибудь были влюблены?

— Это не ваше дело, лейтенант.

— Я знаю, — сказал он, ничуть не смутившись, — но я хочу знать, можно ли мне надеяться. Только скажите мне, что вы не помолвлены с каким-нибудь зверем-старшиной, который превратит меня в лепешку, если я осмелюсь разговаривать с вами.

Грейс улыбнулась.

— Я ни с кем не помолвлена, лейтенант Каллендар. И не собираюсь этого делать, пока не кончится эта ужасная война.

— Тогда, наверное, мне остается только лежать здесь и твердить ваше имя, пока я не заставлю вас полюбить меня, — сказал Фредди. — Я слышал, это последний крик моды — что-нибудь твердить. Говорят, это сила положительной мысли. Вы что-то твердите и твердите, и в конце концов это происходит. Вот увидите: завтра вы проснетесь по уши влюбленной в меня!

— Сомневаюсь, — со смехом ответила Грейс. Но он, и правда, был очень хорош собой, и глаза у него были теплые, карие и очень нежные. — А может, я и не доживу до завтра, если старшая сестра «Стойкости» увидит, что я задерживаюсь.

Она подняла блокнот и перешла к следующей койке, удивляясь, что этому донжуану с блестящими глазами так легко удалось заставить ее смеяться.

— Ты понимаешь, что от тебя просто тошнит? — сказала Дафна Страуд, когда Грейс на следующее утро спустилась завтракать.

— От меня? — удивилась Грейс. — Почему?

— Ты заполучила эту роскошную работу с нахальными летчиками, — объяснила Дафна. Отказавшись от неравной борьбы с комком холодной овсянки, она оттолкнула тарелку, содрогнувшись. — Ох, чего бы я не дала, чтобы снова поесть настоящей еды!

— И мне-таки надо каждый день видеть сестру С., — напомнила ей Грейс. — Она с меня вчера чуть шкуру живьем не спустила за то, что я пролила микстуру от кашля на простыню.

— Я с готовностью встречалась бы с драконом, лишь бы оказаться поблизости хоть от каких-то живых молодых людей, — сказала Дафна. — Ну разве этот Фредди Каллендар не картинка?

— Он очень славный, — признала Грейс.

— Лапочка, он более чем просто славный. Он чуть ли не самый выгодный жених. До войны половина мамаш Лондона пытались окрутить своих дочек с Фредди — а теперь он в твоей власти. Я только надеюсь, что ты не станешь терять времени.

— Я ведь просто медсестра там, Дафна, — встревожилась Грейс.

— А разве ты не слышала, что мужчины всегда отчаянно влюбляются в своих медсестер? Тебе надо бы поймать его, пока он прикован к постели.

— Гипс ему должны снять на следующей неделе, — смеясь, сказала Грейс.

— Тогда тебе надо действовать быстро, — ответила Дафна. — На твоем месте, я не застегивала бы на форменном платье верхнюю пуговичку, только чтобы его раззадорить.

— Дафна! — Грейс была шокирована.

— Может, даже две верхних пуговички, — добавила Дафна, поднимая бровь, и встала из-за стола. Грейс покачала головой и отправила содержимое своей тарелки в помойный бак. — Или ты сохнешь по какому-нибудь другому Адонису? — шепотом спросила Дафна, когда они вместе выходили из столовой для медсестер.

— Нет, — резко проговорила Грейс. — У меня нет никого. И я не намерена связывать себя с мужчиной, пока не закончится эта глупая война. Я не хочу влюбляться в кого-то, кого завтра могут убить!

Дафна посмотрела на нее с интересом, потом пожала плечами.

— Без мужчин обойтись трудно, особенно если к ним пристрастишься. По-моему, я не создана для беспорочной жизни. Из меня вышла бы ужасная монахиня — я, наверное, оказалась бы в постели с ближайшим священником! — Она озорно захихикала и умчалась по коридору, а ошарашенная Грейс смотрела ей вслед.

А она, Грейс, создана для беспорочной жизни? — подумала она.

Ей уже двадцать лет, но у нее только самое смутное представление о том, что это значит — быть с мужчиной в постели. Только какие-то обрывки сведений, полученные из секретных разговоров в школе и поспешных взглядов, брошенных в запрещенные книги. И все же ночью, ворочаясь на узенькой койке и ощущая неровности матраца у груди, тело ее ныло от желания, и она пробуждалась от странных сновидений.

В конце недели Фредди Каллендар расстался со своим гипсом и начал утомительное дело восстановления своих атрофировавшихся мышц. Когда у Грейс было время, она помогала ему ходить по коридорам, а он при этом развлекал ее повествованиями о своей жизни до войны. Эта жизнь напоминала ту, что вел ее брат и о которой она сама только мечтала: выходы в театр, лодочные поездки в Оксфорде по реке, подъемы по водосточным трубам, чтобы избежать комендантского часа… Все было весело и рискованно, и не было никакой повседневности.

— Вы просто не представляете себе, как я всему этому завидую, — сказала она.

Он изумился.

— В этом нет ничего особо необычного — все парни так живут.

— Вот именно: все парни, — сказала Грейс. — Мой брат тоже был в Оксфорде. А мне пришлось сидеть дома и учиться ведению хозяйства.

— Так оно и должно быть, — отозвался Фредди. — Образованные женщины — это просто страшно. Они носят толстые чулки и очки и бросают на тебя неприветливые взгляды.

— Необязательно! — обиделась Грейс. — Из меня вышла бы превосходная образованная женщина.

Фредди накрыл ее руку своей.

— Но какая это была бы утрата! Вы красивы и обаятельны, дорогая моя, и я не сомневаюсь, что вы станете украшением дома любого мужчины.

— Вы ужасный льстец, — отозвалась она, — но я не хочу проводить жизнь в качестве украшения или утешения. Я тоже хочу хоть немного пожить. Я хочу путешествовать и увидеть мир, и сделать что-нибудь полезное.

— Но вы сейчас делаете так много полезного: помогаете бедняге — раненому летчику снова встать на ноги. А что до путешествий, то я уверен, что любой мужчина, за которого бы вы ни вышли замуж, будет вашим покорным рабом. Возьмем, к примеру, меня. Если бы вы были замужем за мной, то стоило бы вам только сказать: «Отвези меня в Египет», — и вас умчали бы туда на ковре-самолете. Вас это ничуть не склоняет в мою пользу?

— Фредди, — со смехом ответила Грейс, — невозможно понять, когда вы говорите серьезно.

— Я всегда абсолютно серьезен, когда дело касается вас, старушка.

— Вы выйдете из больницы и забудете меня ровно через десять минут, даю вам гарантию, — сказала она. — Вы снова вернетесь в театр влюбляться в девушек на качелях.

— Никогда, — поклялся он.

Ведя его обратно в палату, Грейс невольно всмотрелась в него. По словам Дафны, он был завидным женихом. Она была почти уверена, что он просто флиртует с ней, но жалела, что так плохо знает мужчин и то, в частности, о чем и как они думают. Было совершенно ясно, что они видят мир в абсолютно другом измерении. И все же с Фредди ей почти всегда было легко и спокойно. Иногда он даже напоминал ей Гарри, в котором всегда к доле братского поддразнивания примешивалось желание защищать и лелеять ее.

Она начала предвкушать их совместные с Фредди прогулки. Когда она брала его под руку, его халат казался таким мягким и гладким, и Грейс поняла, как давно она не получала удовольствия от удобств цивилизованной жизни. Она привыкла к накрахмаленному хлопку, который натирал кожу, к огрубевшим рукам, шершавым щекам, колким одеялам и неменяющейся, неаппетитной еде.

— Говорят, меня скоро можно будет отправить домой, — сообщил ей Фредди как-то утром. — Честно говоря, мне не терпится выбраться отсюда. Только подумать: настоящая еда, хорошее вино, вечером граммофонные записи и танцы на террасе… Забываешь, какая она, настоящая жизнь.

Грейс попыталась представить себе, какой будет жизнь в больнице «Святая Катерина» без Фредди.

Через несколько дней до них дошла новость, что его направляют в восстановительный центр, чтобы укрепить его поврежденные конечности.

— Я там долго не пробуду, — сказал он, когда Грейс помогала ему собирать вещи. — Чем скорее я попаду домой, тем быстрее я восстановлюсь. Пара недель домашней кухни — и я снова буду отвратительно сильным и здоровым. Видели бы вы, что наша кухарка делает с фазаном! — он счастливо болтал, не замечая, что Грейс необычно молчалива.

— Ты бы лучше не поправлялся слишком быстро, а то тебя отправят обратно во Францию, — сострил летчик с соседней койки.

— Я был бы не против, — ответил Фредди, и светлая кожа его лица покраснела. — По правде говоря, я чувствовал себя немного как обманщик, лежа тут так долго, окруженный заботами. Пора бы мне опять делать свое дело.

— Но вы сделали вполне достаточно, Фредди, — запротестовала Грейс, встревоженная мыслью о том, что он вернется на фронт. — И, говорят, американцы изменили положение. Наверное, скоро все кончится.

— Но мне не терпится снова полетать, — сказал Фредди. — А как мне это сделать, если не будет войны?

— После этого наверняка будут гражданские полеты, — отозвался его сосед. — Ведь мы теперь показали людям, что могут самолеты…

Грейс старалась казаться веселой.

— Если бы люди видели вас обоих, замотанных бинтами, они вряд ли были бы очарованы будущим авиации.

— Но в мирное время ни в кого не стреляют, — поправил ее Фредди. — Самолеты теперь довольно надежны. После войны они смогут все, что угодно — вот увидите. Я буду возить вас на ужин в Париж, — добавил он, поднимая сумку. — Пока, парни, — сказал он, помахав всем рукой. — Может, мы еще раз попробуем сбить «Красного барона», прежде чем спектакль окончится.

Грейс отнесла его сумку в главный холл. На улице дожидался «Роллс-Ройс», рядом с которым стоял шофер в униформе.

— Насколько я понимаю, это ваш, а не армейский, — сказала Грейс.

— Господь милосердный, конечно. Армия хотела отправить меня в восстановительный центр в кузове грузовика, — ответил Фредди. — Я согласен, чтобы ради моей страны в меня стреляли, но я отказываюсь уезжать в армейском грузовичке!

Он поймал ее руку.

— Ну, старушка, вы меня еще увидите. Когда-нибудь, когда вы этого меньше всего ожидаете, я вернусь и украду вас. Я умчу вас к моей яхте, и мы отплывем прямо в закат…

— По-моему, вы забыли, что идет война, — сказала Грейс. — Закат полон линкоров.

— Такая хорошенькая, и такая неромантичная, — укоризненно произнес Фредди. — Как я уже сказал, мы уплывем в закат, успешно лавируя между линкорами, и прибудем на виллу на юге Франции. Как это звучит?

— Восхитительно — и абсолютно непрактично, — смеясь, ответила Грейс. — Мне будет вас не хватать, Фредди.

Фредди посмотрел на нее серьезно: он все еще не выпустил ее руки.

— Мне можно приезжать навещать вас? Мы могли бы предпринимать славные небольшие поездки на машине.

— Вы забудете обо мне, не пройдет и недели. Стоит вам вернуться к приятному образу жизни и хорошей кухне, и вы забудете, что на свете есть «Святая Катерина».

— Каким непостоянным вы меня считаете! — сказал Фредди, стараясь изобразить обиду. — Мы, Каллендары, народ верный. Мы не дрогнули в самые опасные моменты истории Англии. Я ручаюсь, что не забуду вас, если вы пообещаете, что не забудете меня.

— Как будто вас можно забыть, Фредди, — сказала Грейс.

Его губы коснулись ее руки.

— Тогда я не скажу «прощайте», а только «до свидания».

— До свидания, — пробормотала Грейс. Он взял у нее из рук свой чемоданчик, весело помахал рукой и направился к ожидающей его машине.

Она заметила, что чемоданчик сделан из крокодиловой кожи.