Отъезд Фредди совпал с окончанием лета и наступлением серой, тоскливой погоды. Сырой туман сменялся яростным ветром, дувшим со стороны Ла-Манша, который колотил в стекла острым дождем и сотрясал рамы. От сквозняков, пронизывающих длинные коридоры, скрыться было невозможно, а ночью нельзя было согреться под тоненькими, колючими одеялами. Из палат доносился кашель и отхаркивание.
Безрадостные дни соответствовали настроению Грейс. Ей не хватало легкости и смеха, которые внес в ее жизнь Фредди. Она машинально выполняла свои обязанности, ухаживая за новыми летчиками, занявшими койки. В общей комнате медсестер говорили об американской армии и о том, как скоро ей удастся достичь того, чего не дали четыре года войны в траншеях. Говорили даже о победе, о чем не слышно было с 1914 года. Грейс рада была бы, чтобы окончилась эта бессмысленная бойня, но в остальном не ожидала от будущего ничего хорошего.
Однажды Дафна отправилась в выходные в Лондон на вечеринку и не вернулась. Ходил слух, что высокопоставленный дядюшка воспользовался связями, чтобы ее перевели в группу, сопровождающую раненых из Франции, и другой — что она познакомилась с молодым офицером и обвенчалась с ним по специальному разрешению. С исчезновением Дафны Грейс почувствовала, что ее жизнь в больнице потеряла последние проблески веселья. Но она не испытывала желания вернуться домой и оказаться похороненной в удушающей тишине и одиночестве сельской жизни.
Шел конец сентября. Грейс везла по коридору каталку, когда кто-то схватил ее сзади.
— Попались! — сказал радостный голос, когда Грейс встревоженно вскрикнула. — Я же говорил, что приеду украсть вас!
— Фредди! — воскликнула Грейс, радостно улыбаясь. Он казался не таким уж «воздушным» и более того — умудренным некоторым жизненным опытом. На нем был хороший твидовый костюм, на щеках был здоровый румянец. Усики его были безукоризненно ухожены, в петлице красовалась хризантема.
— Он самый, как говорится, во плоти, — ответил он.
— Что вы здесь делаете? — изумленно спросила она. — Вы не вернулись долечиваться?
— Милая моя, я официально списан по ранению, и если бы мне надо было лечиться, я направился бы прямиком на Харли-стрит, где принимают лучшие врачи Лондона, а не допустил бы, чтобы меня терзали эти армейские драконы, — ответил он с громким смехом. Проходившая мимо медсестра, обернулась на него, нахмурившись, от чего он захохотал еще громче. — И вы, конечно же, знаете, почему я здесь. Я же говорил вам, что ваш преданный обожатель вернется. Просто дело в том, что мать запрещала мне носиться туда-сюда, пока я снова не буду крепким и здоровым. Но теперь я здесь, и рвусь вперед. Хватайте пальто, и мы сбежим.
— Не знаю, позволят ли мне, — ответила Грейс, озабоченно вглядываясь в глубь коридора — не покажется ли старшая сестра «Стойкости».
— Бога ради, сейчас уже вторая половина субботнего дня. В субботу всем разрешается иметь свободный вечер.
Грейс побежала в комнату медсестер.
— Приехал Фредди Каллендар и приглашает меня провести с ним вечер, — возбужденно сказала она. — Может, кто-нибудь из вас прикроет меня?
— Не вижу, с какой стати мы должны отпускать тебя с Фредди Каллендаром, когда мы сами должны торчать тут, — с шутливой яростью ответила одна из добровольных медсестер. — Но, наверное, на этот раз мы все же, так и быть, пожалеем тебя. Но ты должна обещать нам, что, когда вернешься, все расскажешь подробно.
— Огромное спасибо, — сказала Грейс, счастливо улыбаясь. — Обещаю, что когда-нибудь отвечу тебе тем же.
— К сожалению, Фредди Каллендары нечасто с неба падают, — горьковато заметила та, дружески подталкивая Грейс к двери.
Они ехали по тихим сельским проселкам, усеянным последними желтыми листьями, и Фредди жизнерадостно рассказывал ей обо всем, что делал со времени возвращения домой. Грейс жалела, что в ответ она не может рассказать ему хоть что-то интересное.
В маленькой деревушке, уютно устроившейся в долине, они остановились выпить чаю в кафе под названием «Медный чайник». Оно выглядело достаточно привлекательно: на столах лежали клетчатые льняные скатерти, на стене красовалась бронзовая тарелка.
— Лепешки или пышки? — спросил Фредди.
— Теплые пышки было бы очень неплохо, — сказала Грейс. — Здесь довольно холодно.
Из кухни, шаркая ногами, появилась официантка.
— Чаю для двоих и тарелку ваших самых лучших горячих пышек, милочка, — сказал Фредди.
— Пышек нет, — решительно ответила та.
Они согласились на тосты с джемом. Когда тосты принесли, они оказались отмокшими, джем был водянистым, а чай — плохо заваренным.
— В следующий раз я попытаюсь найти что-нибудь более цивилизованное, — извиняющимся тоном проговорил Фредди, когда они вышли из кафе. — Хотя эта чертова война, возможно, знаменует собой конец цивилизации, как мы ее понимаем. Я хочу сказать: если в кафе нельзя найти приличных пышек, стоит ли вообще жить?
Взглянув на нее, он ухмыльнулся, но Грейс все еще наслаждалась словами «в следующий раз». Он планировал снова с нею увидеться! Это не было приглашением из чувства долга — он на самом деле хотел ее видеть!
После этого он появлялся раз в неделю и — под завистливыми взглядами других медсестер — увозил Грейс из больницы. Их встречи всегда были обставлены по всем правилам: концерт в театре Уинтергарден, посещение замка Певенси, дневной сеанс в кино, — и Грейс судорожно сжимала руку Фредди, когда героиню бросали в яму со змеями. Фредди, похоже, это нисколько не тревожило.
День всегда кончался чаем: и, как и предсказывал Фредди, часто без пышек. Однажды, когда подходил к концу октябрь, они сидели в гостиной отеля на побережье, глядя на дождь, струившийся по высоким окнам, и слушая приглушенный рев прибоя.
— Я вижу, что мне придется взять вас в Эктон-Барнетт, — сказал Фредди. — Это единственная возможность, чтобы вы отведали пристойной еды.
Он сказал это достаточно легко, но от Грейс не укрылась значимость его слов. Не всякую девушку приглашают в поместье, чтобы познакомить с семьей!
На следующей неделе по больнице пронесся грипп. Двое больных Грейс умерли, и ее не оставляло чувство беспомощного гнева. Потом и она сама заболела гриппом. К счастью, она была молодой и здоровой и отделалась лишь тем, что провела несколько дней в постели с головной болью и высокой температурой. Но после болезни чувствовала себя измученной и подавленной. Она послала Фредди весточку, что болеет и ему не следует приезжать в субботу, отчего расстроилась еще больше. Она лежала в постели, уставясь в потолок, когда ее позвали к телефону, расположенному в покрытом керамической плиткой вестибюле.
В трубке раздался голос Фредди, бодрый и жизнерадостный.
— Собирайте вещи, старушка, — сказал он. — Я поговорил с матерью, и приеду забрать вас завтра.
— Но, Фредди, у меня был грипп. Может быть, я еще заразная, — запротестовала она.
— Чушь. Мы, Каллендары, народ выносливый. Никогда ничего не подхватываем. А вы никогда не поправитесь в этой забытой Богом дыре — в «Святой Кэт». Скажите матроне, что едете к нам на поправку. Я с вами завтра утром увижусь.
Телефон замолчал. Грейс стояла, глядя на него с глуповатой улыбкой.
«Роллс-ройс» приехал в десять часов. Из него выпрыгнул Фредди, казавшийся невероятно здоровым и живописным по контрасту с серыми лицами и скучной обстановкой больницы. На нем были брюки гольф и темно-зеленый твидовый пиджак с канареечным галстуком.
— Старушка, вы, похоже, вот-вот загнетесь, — сказал он. — Деревенский воздух и хорошая пища — вот что вам нужно. И общество остроумного, утонченного и забавного джентльмена.
— О, вы кого-то пригласили? — спросила она, чувствуя, что настроение ее сразу поднялось, когда его губы коснулись ее руки.
— Вы неисправимы, — сказал он. — После гриппа вы должны быть слабой и послушной, так что, пожалуйста, больше никаких умненьких ответов. — Он усадил ее в автомобиль, потом поспешил занять место водителя. — Следующие несколько дней я посвящу тому, чтобы вернуть на ваши восковые щеки немного румянца, — добавил он. — Хорошие оздоравливающие прогулки, небольшая физическая нагрузка — как раз то, что нужно. Конечно, если вы захотите, мы организуем верховую охоту на лис или танцы. Ваше желание — для меня закон.
— Фредди, у вас не будет много гостей? — встревоженно спросила Грейс. — У меня нет никаких нарядов.
— Не беспокойтесь, — сказал Фредди. — Я уверен, что вы сможете ограбить гардероб моей сестры. Правда, у нее жутко современный вкус в одежде — все эти отвратительные малюсенькие юбочки, обнажающие по пол ноги! — Он успокаивающе улыбнулся. — И вообще, моим будет все равно, как вы одеты, лишь бы только наконец увидеть вас. Я всем им рассказывал о вас безостановочно.
— Ох! — чуть слышно отозвалась Грейс. Она устремила взгляд через окно на перечерченные дождем зеленые холмы. Подумалось: Фредди все рассказывал о ней?
— Моя сестра, возможно, позовет одного-двух друзей, — продолжал болтать Фредди. — Может, эту жуткую девицу Мерджери, которая только и может, что говорить о лошадях. Если уж на то пошло, она и сама немного напоминает лошадь. А если не считать их, то дома будем только мы и один приятель-офицер из Королевских воздушных сил, с которым я познакомился в восстановительном центре. Там было так невообразимо тоскливо, что я там и собаку свою не оставил бы. Так что я сразу же захватил его с пожитками и привез с собой домой. Мать обожает его. Я уверен, что вам он тоже понравится.
Сердце Грейс забилось быстрее, когда «роллс-ройс» проехал между внушительных каменных колонн с воротами, на верхушке каждой из которых восседал лев, и захрустел по выметенному гравию длинной подъездной аллеи. Прямо перед ними был колоссальный дом неоклассических элегантных очертаний. Во фронтоне была арка с колоннами, через которую можно было попасть на внутренний двор. Дождь перестал, и водянистое солнце поблескивало на мраморе и сотнях окон.
— Ну, вот и приехали, — сказал Фредди.
— Фредди, это просто великолепно! — воскликнула Грейс.
— Да, довольно славно, правда? — согласился он. — Благодарение Богу, я — единственный сын. Если бы моя мать вместо моей старшей сестры Клариссы произвела на свет сына, то не сомневаюсь, что столкнул бы его с парапета, как только научился бы ползать.
«Роллс-ройс» затормозил, лакей, облаченный в черный бархат с серебряными пуговицами, подбежал, чтобы открыть дверцу автомобиля. Фредди выскочил со своей стороны машины и обошел ее, чтобы подать руку Грейс. Хотя контраст между Эктон-Барнетт и грязными суднами делал всю эту сцену совершенно нереальной, она любезно улыбнулась лакею, оперлась на руку Фредди и позволила провести себя по мраморной парадной лестнице.
— Мы вернулись, мама! — оповестил Фредди, и голос его гулко разнесся по величественному входному залу в греческом стиле, украшенному фресками со сценами античной жизни.
Взгляд Грейс скользнул вверх по изогнутой лестнице, которая вздымалась к галерее с колоннами. Над ней был куполообразный потолок, расписанный нежно-пастельными ангелочками и увенчанный центральным окном с разноцветным витражом.
— Фредди, я не могу отделаться от мысли, что я в церкви, — прошептала она.
— Ну уж, надеюсь, что нет! — отозвался он. — Я не хочу, чтобы вы, когда вы со мной, тратили время на молитвы!
По мраморному полу простучали легкие шаги, и из комнаты справа вышла элегантная седовласая женщина.
— Итак, твое похищение прошло гладко, Фредди? — спросила она. У нее был низкий, напевный, почти мужской голос. — Он так боялся, что вас остановит кто-нибудь из этих деспотичных медсестер… А он так ждал этого дня! — Она протянула Грейс обе руки. — Как поживаете, дорогая моя? Фредди нам так много о вас рассказывал, что нам кажется, будто мы уже с вами знакомы. Проходите же к огню. Начало дня было такое скверное, но, слава Богу, кажется, становится посветлее. Мой сын не дал вам скучать во время дороги?
Грейс поняла, что разговор с матерью Фредди вполне может превратиться в монолог последней.
— Он никогда не дает мне скучать, спасибо, леди Каллендар, — сказала она, пока ее вводили в гигантскую гостиную, где кресла и диваны сгрудились вокруг высокого бело-золотого камина. — Ваш сын умеет не дать скучать. По правде говоря…
Она замолчала, когда из одного кожаного кресла с высокой спинкой поднялась чья-то фигура.
— Ах, да, это наш второй гость, один из собратов Фредди — военный летчик, — сказала леди Каллендар. — Я уверена, что вы прекрасно поладите. Грейс Притчард, позвольте представить вам Брюса Барклея.
Он стоял перед ней собственной персоной: взлохмаченные золотисто-рыжие кудри, загорелое и здоровое лицо. Его глаза вспыхнули, и он протянул ей руку:
— Хэлло, Грейси.