Поцелуй Крови

Глава 35

На парковке учебного центра, Бутч проводил четырех учеников до двери автобуса, убедившись, что все сели. Потом он вернулся и пересек длинный коридор, неспешно направляясь в офис. Он не представлял, где была Марисса, но надеялся, что когда она поднимется в особняк, она позвонит ему, напишет, как-нибудь свяжется.

Он случайно оставил телефон на столе в столовой. Но, может, оно и к лучшему. Он довел себя до ручки, постоянно проверяя звонки во время Первой Трапезы.

Шлепая по пустому коридору к офису, он остро осознал, что в помещении не было никого кроме него: Ви и Тор уже ушли в особняк с Доком Джейн, Мэнни и Эленой на Последнюю Трапезу, доджены тоже трудились на огромной кухне Фритца. Пэрадайз, Крэйг и Акс ужинали в комнате отдыха.

Милостивый Боже, что, если Марисса переехала из Ямы? — подумал он.

О, черт, что он будет делать, если…

Открыв стеклянную дверь, он застыл.

— Привет. — Его шеллан откинулась на спинку кресла.

Она была прекрасна в своей рабочей одежде и с распущенными светлыми волосами. Блин, он любил, как волны спускались по ее плечам, как у актрисы из «Игры престолов», а шелковая блузка нежно-пудрового оттенка подчеркивала ее кожу, казалось, будто она сошла с рекламы «Эсте Лаудер».

— Я получила твои звонки. И сообщения, — сказала она, посмотрев на него.

Войдя в офисное помещение, Бутч позволил двери самой закрыться за ним, и не знал, сесть ли в кресло. Пройтись. Может, рухнуть на колени и сразу начать с извинений.

— Прости меня…

— Прости…

Они оба замолкли. И во время повисшей паузы они ждали, пока заговорит другой.

— Слушай, я должен был рассказать тебе о Хекс, — сказал Бутч, стиснув зубы. — Я не рассказал, потому что… просто я… это было до нас. Однажды ночью я встретил ее в клубе Рива… всего раз, и между нами не было ничего серьезного. Я даже представить не мог, что в итоге она будет жить с нами, и когда она переехала, это стало еще одним воспоминанием, которое я оставил позади, понимаешь?

— Я знаю. Я понимаю это.

Он ждал, пока она скажет что-нибудь, но Марисса просто смотрела на свои руки, и он, нахмурившись, сел в кресло напротив нее.

— Уверена в этом?

— Да.

Бутч покачал головой в продолжившимся молчании.

— Знаю, что я — не идеал, но если ты на самом деле думаешь, что я предпочитаю ее тебе, то я буду очень зол.

— Нет, я знаю, что это не так.

И она все равно ничего не сказала кроме этого. В образовавшемся вакууме он попытался удержать себя в руках и не выпрыгнуть из собственной кожи, вспомнил, как он и Хекс жали друг другу руки, шутили. Что теперь он ее должник, потому что она спасла его зад в переулке.

— Ради всего святого, она для меня — свой в доску чувак.

— Я знаю.

Подняв руку, Бутч потер дергавшийся левый глаз.

— Правда?

Господи. Что с ними происходит? Разговоры всегда давались им легко, как дыхание. А сейчас… тишина.

— Просто скажи это, — пробормотал он. — Что бы там ни было, как бы мне ни было больно, просто скажи это… не заставляй меня сидеть здесь и гадать, о чем, черт возьми, ты думаешь. У меня сейчас голова лопнет.

— Почему ты не рассказывал мне про волосы? — выпалила она.

Бутч резко вскинул голову.

— Что?

— Я видела собеседование. С учеником. — Она указала на монитор. — Посмотрела часть, в которой ты рассказываешь абсолютно чужому человеку что-то, о чем никогда не делился со мной.

— Собеседование… а… ты про это.

— Да, про это.

Бутч снова потер глаз.

— Это не существенно.

— Да, похоже, я вынуждена постоянно гадать, сколько еще всего не существенного ты мне не рассказываешь. В смысле, чего еще я не знаю? Прожив столько лет вместе, я считала, что знаю все… я думала… — Она задохнулась, но смогла справиться. — Бутч, чего еще я не знаю?

Когда он посмотрел ей в глаза, тревожное чувство поднялось по его позвоночнику. Она смотрела на него так, будто совсем его не знала.

— Марисса…

— Я была разбита, увидев избитую женщину на диване в гостиной Убежища. Само… уродство этой жестокости, страдания, боль в непосредственной близи, как она смотрела на меня, умоляла одним взглядом. — Плечи Мариссы задрожали. — Я не рассказывала тебе, потому что боялась напомнить о твоей сестре. Я не рассказывала тебе, потому что не хотела расстраивать. Вот. Я высказалась. Я не счастлива от этого, не чувствую себя лучше после этого… я просто скрывала это от тебя. О, а увидев снова своего брата, мое сердце переломилось надвое, я была сломлена. Я начала скучать по некоторым моментам моей прошлой жизни, и от этого почувствовала себя так, будто предаю тебя. — Она вскинула руки. — Вот и все. А что ты скрываешь от меня?

Он открыл рот, но Марисса остановила его.

— Прежде чем ты начнешь говорить, я хочу, чтобы ты помнил, что я люблю тебя. Люблю всем, что у меня есть, каждой частицей своей души. Но если ты не поговоришь со мной начистоту, то я вернусь в Яму, соберу чемодан и перееду на время в «Убежище». — Она уверенно смотрела ему в глаза. — Мы не протянем долго, если ты продолжишь приукрашивать происходящее, несмотря на нашу любовь. Если я продолжу приукрашивать происходящее. Это плохая стратегия для наших отношений… а если ты чувствуешь себя так, будто тебя заставляют здесь и сейчас принять решение? Словно я делаю тебе ультиматум? Мне все равно. Если что-то встанет на пути наших отношений, что угодно, я смету препятствие, не заметив… даже если это ты.

Бутч осознал, что перестал дышать, потому что легкие начало жечь… и, наполнив их воздухом, чувство удушения не прошло.

Марисса серьезно покачала головой.

— Речь не о том, был ты когда-то с Хекс или нет. Речь о том факте, что, по-твоему, я не смогу пережить это, если ты расскажешь мне. Ведь так? Ты не хочешь ранить мои чувства, это благородно, но не подгоняй происходящее между нами под гриф «Неважно». Это уход от конфликта. — Она печально покачала головой. — То же самое с секс-клубом. И твоей проблемой с минетом… которую ты тоже отказываешься обсуждать со мной. Суть в том, что ты составил обо мне очень лестное, но весьма ограниченное мнение. Ты хочешь заботиться обо мне, но строишь вокруг меня клетку… и, без обид, но я выросла в Глимере, где мне указывали, что я могу или не могу делать в зависимости от того, кем я родилась. Я не стану больше терпеть это.

Боже… казалось, будто его подстрелили. И не потому, что болело какое-то конкретное место. Больше напомнило подступавший холод, когда ты истекаешь кровью из открытой раны. То же головокружение и выпадение из реальности.

— Так, Бутч, что ты выберешь? — тихо сказала она. — Как ты поступишь?

***

Марисса замолчала, искренне не понимая своего хеллрена, о чем он сейчас думал, услышал ли хоть что-нибудь из того, что она сказала. И это было странно: ее сердце не стучало как сумасшедшее, ладони не вспотели… что, учитывая перепутье, на котором они оказались, было удивительно.

С другой стороны, она высказала наболевшее максимально спокойно и нежно. Сейчас все зависело от него; их будущее целиком и полностью было в его руках, во стольких смыслах.

Когда он заерзал в кресле, она приготовилась к тому, что он уйдет, но Бутч просто уперся локтями в колени и потер легкую щетину. Другая рука теребила огромный золотой крест, который он носил поверх черной рубашки.

Так, ладно, сейчас на ладонях выступил пот.

— Я… эм… — Он прокашлялся. — Столько всего сразу.

— Я знаю. Прости.

— Не извиняйся.

— Хорошо.

По неясной причине тихое гудение компьютера стало таким громким, словно ее уши так сильно хотели услышать что-нибудь от ее мужа, что усиливали внешние звуки.

Он снова прокашлялся.

— Я не знал, что настолько плох в этом.

— Плох в чем?

— В наших отношениях.

— Я по-прежнему люблю тебя. Я все еще хочу тебя. Ты ничего не испортил… и я тоже часть проблемы. Я ведь тоже многое замалчивала.

— Не уверен насчет этого. Я про «испортил».

Сейчас она тоже подалась вперед, протягивая руку через стол, хотя не могла до него дотянуться… вот вам и метафора.

— Бутч, не надо… прошу, не вини себя за это. Это никому не поможет. Поговори со мной. Ты должен поговорить со мной… это все, что я хочу сказать.

— Ты говоришь намного больше этого.

Она вскинула руки.

— Я могу не ходить в тот клуб, если это настолько ужасно для тебя. Я могу не доводить тебя до оргазма своим ртом, если это тебя не заводит. Я говорю только, что ты должен объяснить мне причины, мы должны проговорить это… сказать что-то еще кроме «потому что ты хорошая девочка, а хорошие девочки так не поступают и не способны справиться с этим».

Бутч вытянул пальцы и постучал по губам.

— Я не рассказывал тебе про ночные кошмары, потому что они настолько выбивают из колеи, что обсуждать это — последнее, чего мне хочется, когда я не думаю об этом. Я чертовски сильно злюсь, когда вижу это дерьмо, и мне кажется… поговорив об этом, я дам кошмарам большую власть над собой.

Она подумала о разговоре с шеллан Рейджа прошлой ночью.

— Уверена, что Мери выскажет прямо противоположное мнение. Чем больше ты говоришь об этом, тем меньше власти оно имеет над тобой.

— Может. Не знаю.

Мариссе захотелось проявить настойчивость, но она сдала назад. Ей показалось, что дверь приоткрылась, и последнее, что ей нужно — захлопнуть ее своим напором.

— А что до минета… — Краска прилила к его щекам. — Ты права. Я не хочу обсуждать это, потому что стыжусь себя.

— Почему? — выдохнула она.

— Дело в том…

Скажи, подумала она, видя его колебания. Ты можешь это сделать… расскажи мне.

Его взгляд метнулся к ее.

— Слушай, я не заинтересован в том, чтобы ты подвергала детальному анализу все, что я собираюсь сказать. Как я должен преодолеть себя. Ясно?

Брови Мариссы взмыли вверх.

— Разумеется. Обещаю.

— Ты хочешь, чтобы я рассказал все, хорошо. Но если ты начнешь грузить меня психотерапией, то я не приму это адекватно.

Она никогда не вываливала на него «психотерапию», и прекрасно понимала, что он проводил сейчас границы, чувствуя уязвимость.

— Я обещаю.

Бутч кивнул, будто они заключили сделку.

— Я рос в католической традиции. В настоящем католицизме, а не повседневно-привычном смысле этого слова. И, прости… но меня учили, что только шлюхи и потаскухи делают это. А ты… ты — все, что я когда-либо захочу в женщине.

Внезапно он опустил взгляд, казалось, не в силах продолжить.

— Почему тебе стыдно? — прошептала она.

Он нахмурился так, что почти все лицо исчезло под его бровями.

Потому что я…

— Потому что ты хочешь, чтобы я довела тебя до оргазма?

Он смог лишь кивнуть. Потом резко поднял взгляд.

— Почему это такое облегчение для тебя?

— Что, прости?

— Ты выдохнула так, будто испытала облегчение.

Марисса улыбнулась ему.

— Я думала, что ты никогда не позволишь мне этого… а я всегда хотела узнать, каково это.

Лицо ее хеллрена стало алым. Ярко. Красным.

— Я просто… я не хочу проявить к тебе неуважение. А мое воспитание говорит, что это неуважение — кончить в рот своей женщины… тебе она не нравится, ты ее не любишь, не уважаешь. И да, конечно, мне давно пора избавиться от этих предрассудков, но это не так просто.

Марисса подумала обо всех проблемах, которые причиняло ей ее воспитание.

— Блин, я так тебя понимаю. Знаю, что давно пора перестать чувствовать боль и неуверенность из-за своего брата и проведенных в Глимере лет. Но я словно на горьком опыте узнала, насколько болит ожег от конфорки, понимаешь?

— Абсолютно. — Он слегка улыбнулся. Потом потер лицо. — Я настолько же красный, как я думаю?

— Да. И это восхитительно.

Бутч резко рассмеялся… но потом помрачнел. Надолго.

— Есть и другая причина. В смысле, с клубом… но это сумасшествие. То есть, полный бред.

— Я не боюсь. Пока ты продолжаешь говорить, честно, я ничего не боюсь.

Она уже чувствовала, как между ними растет связь… не кратковременная, которая приходит после хороших оргазмов, но потом снова приходится решать проблемы.

Эта связь была железобетонной. Каменно-твердой.

В духе я-раньше-любила-свою-половинку-а-сейчас-еще-больше.

И она поняла, что он был готов поговорить о своей сестре, потому что все его тело застыло… казалось, он перестал дышать. А потом пелена слез накрыла его прекрасные ореховые глаза.

Марисса было поднялась, чтобы подойти к нему, но Бутч резко провел рукой по воздуху.

— Не вздумай. Не прикасайся ко мне, не подходи. Если хочешь, чтобы я выговорился, ты должна дать мне пространство.

Марисса медленно опустилась на кресло. Сердце гулко билось за ребрами, и пришлось приоткрыть губы, чтобы пропустить воздух.

— Я всегда был суеверным… — сказал он тихо, словно обращаясь к самому себе. — Ну, суеверным и думал много. Рисовал всевозможные связи, которые не существуют на самом деле. Это похоже на то, что я рассказывал Аксу о перчатках. На рациональном уровне я понимаю, что не оставил на тех телах ничего своего, но… по ощущениям все иначе.

Когда он замолк, Марисса не сдвигалась с места.

— Моя сестра… — Опять прокашлялся. А потом, когда он, наконец, заговорил, его от природы хриплый голос, напоминал наждачную бумагу. — Моя сестра была хорошим человеком. У нас была большая семья, и не все хорошо относились ко мне. Она — хорошо.

Мысленно, Марисса вспомнила все, что знала о девочке: исчезновение, изнасилование, тело, обнаруженное неделю спустя. Бутч был последним, кто видел ее.

— Но у нее была и другая сторона, — сказал он. — Она тусовалась с кучей… черт, тяжело говорить… но она тусовалась со многими парнями, ты понимаешь, о чем я?

Сейчас его лицо было бледным, губы сжаты, орехово-карие глаза скрылись под веками, словно он проигрывал в голове плохие воспоминания.

Но потом он просто остановился. И когда он больше ничего не сказал, ей пришлось самой заполнить пропуски.

— Ты думаешь, что ее убили, — прошептала Марисса, — потому что она не была хорошей девушкой. Ты думаешь, что может, если бы она не занималась сексом с теми парнями, то не оказалась бы в той машине, они бы не сделали с ней то, что сделали, и она бы не умерла.

Бутч закрыл глаза. Кивнул раз.

— И ты ненавидишь себя за то, что из-за этого ты считаешь ее виноватой… а это предательство. Винить жертву… и ты никогда ни за что не станешь винить жертву, никого, тем более свою родную сестру.

Он снова кивнул несколько раз. Потом стер слезу.

— Я могу подойти и обнять тебя? — спросила она сорвавшимся голосом. — Пожалуйста.

Когда Бутч смог лишь кивнуть в ответ, она бросилась к нему и обняла, притягивая к себе так, что она оказалась сидящей на столе, а он буквально рухнул ей на колени.

Склонившись над ним, чувствуя запах его волос и средства после бритья, поглаживая его огромные плечи, Марисса чувствовала, что любит его еще сильнее, чем прежде… на самом деле, чувства, переполнявшие ее сердце, были настолько внушительными, она не знала, как они умещались в ее теле.

— Это не ее вина, — сказал он хрипло. — Я знаю это. Сам факт, что я хоть однажды допустил такую мысль… это чертовски мерзко. Так же плохо, как и то, что я не спас ее… словно я сам посадил ее в ту машину. Господи, верить, что ее поступки стали причиной? — Бутч сел. — У меня капитально клинит голову из-за этого… если у меня будет дочь, — он быстро перекрестился, — …и что-то произойдет с ней, и кто-то попытается обвинить ее из-за короткой юбки, или того, что она выпила один коктейль или даже семьдесят пять, или согласилась заняться с кем-то сексом, а потом передумала в процессе? Знаешь, что я сделаю с этим женоненавистником и говнюком?

— Убьешь его, сразу после того, как расправишься с преступником.

— Однозначно. Черт, да. — Он описал круг у своей головы. — Но потом включается старая пленка, и периодически она выбрасывает эту ужасную мысль… и я чувствую себя виноватым, до тошноты. На самом деле, сейчас я серьезно посматриваю на мусорную корзину, гадая, успею ли добежать вовремя.

Когда он отвел взгляд в сторону, она пожалела, что с ними не было Мэри. Наверное, именно поэтому люди обращаются к психотерапевтам… когда плотину прорывает, наверное лучше иметь под рукой квалифицированного специалиста.

— И, кстати, — добавил Бутч. — Я горжусь своей религией. Церковь не идеальна, но ведь и я не образец… и она принесла много хорошего в мою жизнь. Без веры, даже будучи с тобой, я был бы тенью от того, кем мог бы.

— Я тебя прекрасно понимаю, я чувствую тоже к своей вере.

Спустя долгое молчание Марисса взяла его руки в свои.

— Если я пойду в секс-клуб завтра, твое мнение обо мне испортиться?

— Боже, нет.

Она кивнула.

— И если когда-нибудь ты примешь это, если я сделаю тебе минет и доведу все до конца, ты будешь осуждать меня?

Он резко рассмеялся.

— Наверное, я буду еще больше боготворить тебя.

— Ты все еще считаешь, что я хорошая девочка?

— Знаешь… на самом деле, да. — Его голос казался облегченным. — Да, в смысле, я никогда раньше не задумывался об этом… но я сто процентов люблю тебя.

— Значит, в отношении меня ты способен не обращаться к прошлому опыту?

— Да.

— То есть, в голове всплывет мысль, ты обдумаешь ее и отложишь в сторону, да?

— Ну да. — Он выдохнул. — Да, так я и делаю.

— Значит… почему ты не можешь поступить так же со своей сестрой? Вспомни старую мысль, обдумай ее, принимая во внимание все, что ты знаешь о сестре, и обратись к внутренней вере в то, что вину нельзя накладывать на жертву, вне зависимости от того, что она носила или как себя вела… и я готова поспорить, ты отвергнешь мысль, что твоя сестра каким-то образом способствовала ужасному, непростительное преступлению против абсолютно невинной девушки, какой она являлась. Готова поспорить, что ты сам придешь к такому выводу, и, наверное, никогда не станешь снова поднимать эту болезненную тему.

Он моргнул раз. Еще.

— Забудь про минет, — сказал Бутч.

— Прости, что?

Бутч уставился на нее с такой преданностью, будто она положила весь мир к его ногам.

— Кажется, сейчас я влюбился в тебя еще сильнее. И я не знаю… как такое вообще возможно.

И да, его связующий запах вспыхнул в комнате, и его ореховые глаза были так полны чувств и восхищения, что у нее немного закружилась голова.

Взяв его лицо в свои руки, она поцеловала его.

— Это намного лучше, чем раньше.

— Чем раньше что?

— Если меня поставят на пьедестал, — она еще раз прижалась к его губам в поцелуе. — Я хочу быть там как твой идеальный партнер, а не потому, что ты считаешь меня идеальной, хорошей девочкой.

Ее хеллрен улыбнулся.

— Так и будет. И у тебя есть я.

Когда он поцеловал ее в ответ, Марисса подумала о «счастливых концах», и решила, что настоящая любовь не означала отсутствие проблем, и «вовеки веков» не подразумевает круиз-контроля. Все начинается с влечения, потому что ты открываешь свое сердце и душу… но это — что и без того не просто — всего лишь первый шаг на большом пути.

Нужно пройти еще много дорог на пути к большему принятию и более глубокому пониманию.

И там ты обретаешь счастье. Долго-и-счастливо требует серьезной работы, чтобы оставаться вместе, учиться и расти — вместе.

— Я люблю тебя, — сказал он, обвивая руки вокруг нее. — Боже, как я тебя люблю.

Немного отстраняясь, Марисса улыбнулась в ответ и пробежала пальцами по его лицу. Она хотела повторить эти священные слова, но, почему-то не смогла.

Поэтому она сказала единственное, что могло иметь для него значение.

— О, милый… вперед, Сокс!

Запрокинув голову, Бутч рассмеялся так громко, что затрещало стекло на двери. И улыбнувшись в ответ, Марисса подумала, да, «я люблю тебя» можно сказать разными словами, не правда ли?