Подружки

Обед в семейном кругу

Ширли задержалась на работе и, как всегда, опаздывала. Сейчас она подвизалась официанткой в ресторане «Т.Ж.И. Фрайдис»[17]. В ближайшем театре «Уорнер» давали мюзикл о бедном французе, которого поймали на краже хлеба, — Ширли запамятовала название. Когда она уже собиралась домой, закончился утренний спектакль, и разодетые жители пригородов Вашингтона, ходившие только на дешевые утренние представления, толпой повалили в ресторан. Менеджер попросил Ширли остаться и помочь справиться с наплывом посетителей. Нуждаясь в чаевых, она согласилась поработать еще несколько часов, но сделала это так, чтобы менеджер понял: ему оказали любезность.

До кафе, где Джина и ее друзья собирались пообедать, Ширли планировала добраться на метро, но потом решила ехать на машине, потому что, во-первых, уже здорово опаздывала, а во-вторых, должна была заскочить домой за пакетами «зиплок»[18]. Сидя за рулем, Ширли смотрела только вперед, притворяясь, что не слышит разъяренные вопли из соседних машин. Дело в том, что каждый раз, когда Ширли нажимала педаль акселератора, машина испускала густые клубы вонючего белого дыма, что раздражало водителей автомобилей, ехавших сзади.

Переехав мост и оказавшись в Виргинии, Ширли заметила в зеркале заднего вида толстяка-полицейского и решила свернуть с шоссе при первой же возможности. Она опасалась, что ее остановят: права у нее были уже полгода просрочены. Вопрос с новыми правами Ширли откладывала, не имея возможности платить за их продление. К тому же она боялась, что чиновники из автоинспекции потребуют предъявить страховое свидетельство на машину, а на него у Ширли денег тоже не было. В следующем месяце она попросит Джину или мать помочь ей залатать эту дырку в бюджете. Раньше не получится: Джина только что подбросила ей денег на квартплату за истекший месяц, а мать оплатила счета за лекарства, которые, впрочем, не приносили Ширли никакой пользы, так как она продолжала курить.

В детстве у нее была астма в легкой форме, столь незначительная, что диагноз не ставили лет до восемнадцати, однако многолетний стаж курильщицы так обострил болезнь, что у Ширли начались частые и мучительные приступы удушья. С недавних пор дела резко ухудшились, и она уже не расставалась с лекарствами, предотвращающими приступы, чтобы астма не слишком мешала ей жить. Доктора в один голос заявляли, что Ширли должна бросить курить. Иногда Ширли признавалась, что у нее не хватает силы воли отказаться от курения, порой лгала, будто уже бросила или завяжет немедленно. Ширли и здесь оставалась верна себе, выбирая самый легкий путь и не задумываясь о последствиях.

Когда Ширли наконец добралась до «Буфета и Салатного бара „Кентукки“», Джина, Линда и Питер уже приступили к закускам. Джина, по обыкновению, старалась не смотреть, как ест Питер. Это зрелище вызывало у нее тошноту. Он не желал смешивать пищу, то есть сначала съедал пюре и только потом принимался за стейк или съедал целый гамбургер, а затем придвигал к себе тарелку с картофелем фри. Ох уж этот картофель фри! У Джины мурашки пробегали по спине, когда Питер клацал зубами по каждому ломтику, погружая его в рот. Это напоминало, как бревно проходит через деревообрабатывающий станок. Хуже всего было звуковое сопровождение этого процесса: хрум-хрум-хрум, хрум-хрум-хрум, — и так до бесконечности (будь проклят Макдоналд и его идиотские огромные порции!). Если бы они с Питером не расстались несколько лет назад, сейчас Джина наверняка бросила бы его. Она не смогла бы встречаться с мужчиной, который каждый раз за едой доводит ее до белого каления.

Джина не очень-то стремилась в «Кентукки», одну из тех съешь-сколько-сможешь забегаловок, где на прилавках высятся горы несвежих закусок вроде салатов, заправленных майонезом, рыбных палочек, супов из пакетиков и макарон с сыром. Да и посетители здесь были не лучше: у Джины желудок сводило судорогой при виде толстяков и толстух, затянутых в узенькие брючки из полиэстра или в облегающие платья. Они наваливали себе на тарелки горы слоппи-джо[19] и рыбных палочек, дожевывая при этом пищу, которую взяли, когда первый раз подходили к буфету. Джине это напоминало кормежку в собачьем приюте. Пойти в эту забегаловку ее побудили угрызения совести: Джина испытывала их с тех пор, как несколько дней назад довольно резко отбрила мать. Линда и Питер с удовольствием согласились пообедать в «Кентукки», радуясь возможности пообщаться с Ширли. Правду сказать, в обществе Ширли Джина тоже веселилась от души. Только при этом она старалась избавиться от мысли, что это ее родная мать сидит с ее приятелями и непринужденно рассказывает о парне с невероятно кривым пенисом, которого подцепила вчера вечером, или о том, как вес воскресенье проторчала в ванне с уксусом, вычитав где-то, будто это верный способ вернуть влагалищу упругость.

— Привет честной компании. — Одарив всех улыбкой, Ширли села на скамейку рядом с Джиной. — Как дела, дорогуша? Во время нашей последней встречи ты, помнится, была не в духе.

— Все нормально, просто неприятности на работе. Начальство решило, что я недостаточно эффективно тружусь на благо компании, поэтому мне предписано составить письменный план по самоусовершенствованию, наметить ближайшие цели и прочую муру. И это все к понедельнику. Как считаешь, мне пора садиться писать план?

— Да уж, лучше не откладывай. Если тебя уволят, кто поможет мне оплачивать счета? — В шутке Ширли заключалась большая доля правды. — Так какие новости в мире молодых? Молодых и крепких, как быки, — добавила она, одобрительно рассматривая Питера. Даже в худшие времена Ширли оставалась сексуальной, пусть немного вульгарной, но всегда соблазнительной. Порой ей даже удавалось пробудить в Питере кокетство, если раньше шуточки Ширли не вгоняли его в краску.

— Все отлично, — отозвался Питер. — Разве что в горле сегодня першит. Хоть бы не разболеться.

— Мы ходили по магазинам, — вступила в разговор Джина. — Скоро собрание выпускников нашей высшей школы, и мы с Линдой надеялись присмотреть пару нарядов.

— Ну и как, нашли что-нибудь приличное?

— Дешевую шлюху в книжной лавке. — Джина бросила на Питера насмешливый взгляд.

— Это кто ж такая?

— Шерил Сонтаг, враг Джины, — ответила Линда.

— Что-то не припоминаю…

— Мы вместе учились в Американском университете, жили в общежитии в одной комнате. Она часто ошивалась в гостях у нас в доме в первое лето после выпуска. Но где тебе помнить — в то время ты, кажется, путалась со Стэном, а может, уже уехала с очередным молокососом, которого считала своей судьбой, хотя годилась ему в бабушки. — Джина не упустила случая поддеть Ширли за бесчисленные отъезды и возвращения, а заодно и за пристрастие к молодым мужчинам.

— Так это та негритянка, за дружбу с которой тебя шпыняла бабка?

— Верно, Ширли, это та негритянка.

Бабушка Джины, замечательная женщина, имела один существенный недостаток: расовые предрассудки. Нет, по ночам эта почтенная дама не заворачивалась в белую простыню и не принимала участие в сожжении крестов или в других неблаговидных поступках, но не одобряла того, что в общежитии ее внучка делит комнату с афроамериканкой. Бабушка Джины придерживалась старомодных представлений о том, что прилично и неприлично для молодой девушки из хорошей семьи. Дружба с представительницей иной расы не входила, по ее мнению, в число добродетелей юной леди. Хотя эта дружба была совершенно невинна по сравнению с фортелями Ширли.

Выросшая в семье со строгими правилами, Ширли на всю жизнь возненавидела любые установки и дисциплину. В детстве она считала, что лишена даже самых непритязательных развлечений. Мать постоянно твердила Ширли, что девочке не подобает играть в грязи с мальчишками или носиться как угорелой под струями поливальной машины в жаркий летний день. Она изводила маленькую Ширли, требуя, чтобы та сидела прямо, сдвинув колени вместе, и вела себя, как положено леди. Она запрещала дочери носить брюки вне дома, подсовывала ей книги по этикету, а уж ходить на свидания строжайше запрещала до восемнадцати лет.

Вспоминая свое детство, Ширли считала, что ее насильно изолировали от детей, чтобы, не дай Бог, не запачкалась, пока другие играли в свое удовольствие, ибо никто не требовал, чтобы они вели себя как маленькие взрослые. В подростковом возрасте, уже имея обо всем свое мнение, Ширли начала противоречить строгим требованиям матери и пускалась на всевозможные хитрости. Так, по дороге домой в школьном автобусе она закатывала брюки выше колен, а сверху надевала юбку, книги по этикету оставляла нераскрытыми, тогда как дрянные романы читала запоем и телевизор не выключала; с мальчиками же Ширли начала путаться задолго до восемнадцати лет.

Сначала строгие мамины правила нарушались исподтишка, но, повзрослев, Ширли осмелела и открыто игнорировала ее приказы. Если мать запрещала ей посещать школьную дискотеку или делать химическую завивку, Ширли поступала по своему усмотрению и безропотно выносила любые наказания, градом сыпавшиеся на ее голову, когда мать узнавала об этих проделках. Подобная система была в порядке вещей: Ширли шла на вечеринку, несмотря на запрет, или являлась домой позже десяти вечера, нарушая дурацкий «комендантский час», установленный матерью, и всю следующую неделю «была наказана». Через неделю, застуканная с сигаретой в руке или за болтовней по телефону после девяти вечера, Ширли получала еще одну порцию наказания. Это тянулось годами, и в конце концов Ширли взяла мать измором. Джина, правда, сомневалась, только ли строгое бабушкино воспитание стало причиной распущенности Ширли. Она была цельная натура, она не поддавалась постороннему влиянию — значит, такой уж уродилась.

К счастью для Джины, строгая бабушка с годами смягчилась, к тому же Ширли порядком измотала ее. Насмотревшись на то, как бунтовала дочь против ее благих намерений, бабушка сделала для Джины много послаблений: ведь как ни крути, именно ей, а не Ширли пришлось воспитывать девочку. Хотя почтенную леди не приводила в восторг дружба внучки с афроамериканкой, она была сама любезность, когда Шерил гостила в их доме, и лишь иногда, всерьез тревожась за внучку, просила ее реже встречаться с «той милой цветной девушкой».

Джину забавляло, что расизм, сдававший свои позиции из поколения в поколение, так стойко держался в их семье. Правда, Ширли нисколько не унаследовала взглядов своей матери, и Джина иногда называла ее «сексуалдемократкой». Она спала с мужчинами разных рас и убеждений, хотя Джине всегда казалось, будто мать делает это только исключительно для того, чтобы позлить бабушку. Из чистого озорства Ширли покупала разнообразные вещицы с ярко выраженными этническими признаками и дарила их матери на день рождения или праздники. В прошлом году почтенная леди получила от дочери заводного чернокожего Санта-Клауса. Не забывала Ширли и о ежегодных поздравлениях с еврейской Ханукой и днем Мартина Лютера Кинга — лишь бы вывести мать из себя.

— Ах да, Шерил. Я встречала ее раз или два. Мне она показалась очень милой, — отозвалась Ширли.

— Да она и сейчас хоть куда… — саркастически заметила Джина.

— Что же она такого натворила?

— Долго рассказывать. Старая история…

— В моем распоряжении целый день, детка.

— В другой раз, Ширли.

— Да расскажи ты ей, в самом деле, — вмешалась Линда. — Тоже мне, важная тайна.

— Что, другого времени не будет? — осведомился Питер, желая поддержать Джину.

— Вы меня заинтриговали. Линда, выкладывай всю правду.

Понимая, что Джина и Питер не обидятся, если она вытащит эту историю на свет божий, Линда решилась:

— Господи, даже не знаю, с чего начать. Кажется, это было в первое Рождество после того, как Джина и Шерил закончили университет. Джина, Шерил, Питер и я провели Рождество в отличной компании, в доме родителей Питера, в графстве Калверт, штат Мэриленд. Сначала был праздничный обед с его родителями, а потом мы отправились в ближайший бар выпить по стаканчику и потусоваться среди местных. Ну, естественно, в связи с Рождеством бар был почти пуст. Чтобы хоть как-то поправить ситуацию, там решили заманивать народ бесплатными напитками и даже текилой. Ну, мы же не дураки, чтобы отказываться от бесплатной выпивки…

— Конечно, нет, — возмущенно отозвалась Ширли, словно упустить даровую текилу было бы непростительным промахом.

— И все мы наклюкались до поросячьего визга. Ой, я забыла важную деталь: за несколько недель до этого Питер бросил Джину. Он ведь действительно тебя бросил, — смущенно взглянув на подругу, добавила Линда.

— Да и черт с ним, Линда.

— В любом случае мы вчетвером к полуночи были как три поросенка. Никто из нас вести машину не мог, и меня осенила блестящая идея поехать на такси в бар «Дэнни», выпить там кофе и поесть. Я рассудила, что от этого мы протрезвеем, вернемся на такси к нашей машине и самостоятельно доберемся до дома родителей Питера. Забрались мы, значит, в такси. Питер сел на переднее сиденье, а мы, девчонки, набились сзади. Я сидела между Джиной и Шерил и спустя, в общем, довольно продолжительное время услышала, что Джина издает какой-то негромкий мычащий звук, словно давится чем-то. И я сразу заметила влажный блеск на ее блузке, будто она пролила на себя воду. Было темно, а Джина сидела тихо, как мышка; я не знала, что и подумать. Я тихо спросила: «Тебя что, вырвало?» Она кивнула. Тут же вмешался милейший водитель такси, громко поинтересовавшись, не блюет ли эта девка. Судя по голосу, он был крайне недоволен. Я ответила, что да, но запачкала главным образом себя, салон чистить не придется…

Питер перебил Линду:

— Ширли, ты можешь гордиться своей дочерью. Ее вырвало, как настоящую леди: она все сделала тихо и сидела вся в блевотине, но при этом вела себя так, будто ничего не случилось.

— Я надеялась, что никто ничего не заметит, идиот, — огрызнулась Джина.

— В таких случаях опускают стекло и высовывают голову в окно, — заметила Ширли, сдерживая смех.

— Да ладно вам… Я была пьяной и не могла мыслить логически.

— Когда мы наконец добрались до бара и отпустили такси, до нас вдруг дошло, что «Дэнни» тоже закрыт по случаю Рождества.

Во-во, — подхватил Питер. Джина, как разъяренная тигрица, смотрела на него и Линду. — На улице мороз, бар закрыт, языки у нас так заплетались, что мы не решились снова звонить в службу такси, и, просто побрели по шоссе. Не уверен, осознавали мы, что делаем, или нет. Мы шли и Шли без всякой цели, иногда ржали над Джиной, предъявившей в такси все, что выпила, по списку. Потом Шерил оступилась и подвернула ногу.

— Ага, и устроила из этого концерт на всю ночь, требуя, чтобы Питер нес ее на руках, — не удержалась Джина.

— Вот здесь начинается самое интересное, — вставила Линда. — Мы наткнулись на какой-то придорожный мотель «Супер восемь» и сняли там двухместный номер — других не было. Мне пришлось лечь на одну кровать с этой безобразницей, а Шерил забралась под бочок к Питеру. Мы так намерзлись и устали, что сначала это никого не удивило. Однако вскоре после того, как выключили свет, с кровати, на которой лежали Питер и Шерил, донеслись странные звуки.

— Странные звуки, вот как? — ухмыльнулась Ширли, не сводя глаз с Питера.

— Ну, может, не столько странные, сколько эротические. В детстве такие звуки можно услышать из постели родителей, когда они не хотят, чтобы ребенок догадался, чем они занимаются. Кстати, не очень-то они и старались соблюдать тишину… Мы с Джиной не знали, что предпринять. Просто лежали и притворялись, что ничего не замечаем, и…

— В общем, Шерил трахала Питеру мозги прямо у нас на глазах, как продажная шлюха, — заключила Джина.

— Ух ты, ну и ночка! — воскликнула Ширли.

У нее язык чесался спросить, почему после той ночи Джина имеет зуб на Шерил, а не на Питера, — ведь именно он вел себя недостойно и грубо. Но она и сама прекрасно понимала истинную причину: Джина ни за что не согласилась бы лишиться дружбы Питера. Шерил была заменимой, Питер — нет, к тому же он — мужчина, а мужское племя, как известно, думает нижней головой.

— И с тех пор вы с Шерил не общаетесь?

Она пыталась заговорить со мной, но я сделала вид, что не слышу. Кому нужны такие подруги? — отозвалась Джина. Кстати, именно такой подруги Джине очень не хватало. Конечно, Линда — ее лучшая подруга и, наверное, всегда ею останется, но Джина скучала по развлечениям с Шерил. Линда не любила перемывать косточки ближним. В отличие от нее Джина и Шерил возвели это занятие в ранг высокого искусства, не видя в этом ничего дурного. Ведь не услышит же Пенелопа, в самом деле, как они обсуждают ее новую прическу или неумение одеваться! Для Джины с Шерил это был своего рода спорт. «Для чего существуют ленчи, как не для того, чтобы посплетничать о чужих недостатках?» — говорила себе Джина, пытаясь найти оправдание своему и Ширли пагубному пристрастию. Ненависти к бывшей подруге Джина не питала — по крайней мере больше не питала. Инцидент с Питером давно отошел в прошлое, и лишь уязвленная гордость мешала Джине пойти на мировую.

— Не мне, это точно, — пробормотала Ширли. Встав из-за стола, она решительным шагом направилась к буфету с закусками. Остальные последовали за ней.

Подойдя к стойке, каждый выискивал лакомые кусочки, кладя на тарелку всего понемногу. Питер как чумы избегал молочных продуктов. Недавно его осенило, что у него непереносимость к лактозе, а таблетки, помогающие желудку переваривать молочные продукты, он забыл дома.

В отличие от других у Ширли была четкая цель. Она ухнула на свою тарелку целую гору неважно приготовленного пюре и фруктового желе. С ловкостью фокусника удерживая полную тарелку на сгибе локтя, она начала накладывать в другую неизвестное блюдо из индейки с кусками курицы, щедро залитыми сметанным соусом. Обойдя вниманием жареную рыбу, Ширли вернулась к столику, оставила наполненные с верхом тарелки и снова вернулась к буфету.

— Мама! — снисходительным тоном сказала Джина, когда Ширли вернулась с добычей. — Прекрати. Я думала, ты бросила эту привычку.

— Не волнуйся, дорогуша. Им все равно, — ответила Ширли, доставая огромный пластиковый пакет с застегивающимися кромками и проворно складывая туда ложкой картофельное пюре. — Сколько им платят — пять баксов в час? И ты думаешь, они станут напрягаться и мешать мне за жалких пять долларов в час?

— Мама, речь не о том, заметят ли здешние служащие, как ты набиваешь сумку едой, а о том, что это неприлично!

Черт, твоя спортивная сумка должна была сразу навести меня на подозрения…

— Не вижу тут ничего неприличного, — возразил Питер.

— И я тоже, — улыбнулась Линда. — Что для тебя стащить, Ширли?

— Ну разве что ростбиф… Пожалуйста, выбирай недожаренные куски: когда я их разогрею, будет в самый раз. И еще возьми мне…

— Ничего не надо для нее брать, — оборвала мать Джина. — Ради Бога, Ширли, неужели у тебя совсем нет денег? Ну так я пойду в магазин и куплю тебе целую гору сухих завтраков или еще чего-нибудь…

— Я не стану есть такое дерьмо. — Ширли вытряхнула остатки тунца из кастрюли в другой пакет с таким непринужденным видом, словно красть еду в закусочной было самым достойным занятием. — Джина, — продолжала она, отправляя пакеты в спортивную сумку, — я могу неделю питаться этими продуктами, а обошлось мне это всего в девять девяносто пять.

— Девять девяносто пять плюс твоя гордость, не говоря уже о моей.

— Ну, не будь такой нюней, детка. Мы ведь не золотые горы на работе получаем.

— Да, мою зарплату большой не назовешь, но я с радостью помогу тебе деньгами. Слушай, Ширли, ты ведь работаешь в ресторане. Ты что, не можешь там поесть?

— Оставь эту тему, Джина, — попросила Ширли.

— Прекрасно. — Джина махнула рукой, стараясь не сорваться и не накричать на мать. Это все равно ни к чему хорошему не приведет.

— Вот, детка, подержи-ка это. — Ширли сунула Джине пакет. — «Золофт»[20] надо принимать во время еды. Иначе потом у меня болит живот. — Она порылась в сумочке в поисках антидепрессанта.

— «Золофт»? — переспросила Джина. — У меня от него тоже живот болел. Я перешла на «Паксиль». Ты ведь тоже принимаешь «Паксиль», Линда? Он легче переносится.

— Нет, раньше принимала, а сейчас начала пить «Прозак». Тамми, девушка из нашего банка, принимает «Прозак» и говорит, что он прекрасно ей помогает, поэтому я попросила доктора выписать это средство и мне.

— Все вы не правы, девочки, — сказал Питер. — Лучше «Эффексора» не найти. Один из моих докторов… в смысле — мой доктор… прописал мне это средство несколько недель назад. Действует потрясающе.

— Мне сойдет и «Золофт». Пока, во всяком случае. — Бросив таблетку в содовую воду, Ширли начала снова наполнять пакеты. Она даже не старалась скрываться от глаз окружающих, просто открыла сумку и, продолжая разговор, отправляла туда полные «зиплоки».

— Ширли! — не выдержала Джина, сгоравшая от стыда. — Тебе еще мало? Боже, какой позор…

— Никто не смотрит, — заметил Питер. — Ты действительно считаешь, что только Ширли так делает?

Эта мысль не посещала Джину. Оглядевшись, она, к своему ужасу, увидела рядом со многими столиками огромные сумки — спортивные, пляжные, сумки для детских принадлежностей…

— Господи, да их тут целая толпа… — растерялась Джина. — Почему никто не борется с этим?

— Ширли уже сказала почему. Работая за пять баксов в час, ты стала бы париться? — лукаво спросила Линда. — Да ты бы эти сумки до дверей носила в надежде на чаевые.

— Как это грустно, — вырвалось у Джины, внезапно осознавшей, что ее дела не так уж плохи. Подумаешь, переспала со старым толстым козлом и ломает голову, где взять кавалера для встречи выпускников; зато не ворует капустный салат с винегретом в городских тошниловках.

Подавленная увиденным, Джина подумывала сходить за новой порцией содовой, когда ее внимание привлекло знакомое лицо, мелькнувшее в толпе у буфета. Через две секунды до нее дошло, что это Дэзид. Боже, в это невозможно поверить! Неужели фортуна сменила гнев на милость? Джина уже решила оставить глупую затею отыскать Дэвида с помощью выпускного альбома. Она втайне мечтала о новой случайной встрече, когда он вспомнит, как чудесно они беседовали в «Рио Гранде», и непременно спросит номер ее телефона, который, несомненно, потерял. Да, ожесточилась Джина, вот именно — потерял бумажку с телефоном, и нечего тут придумывать.

Не отрывая взгляда от мужчины своей мечты, который, положив на тарелку закуски, направился в конец зала, Джина извинилась и пошла туда же. Она справедливо рассудила, что Дэвид вернулся за свой столик. Свернув за угол, Джина увидела предмет своих грез, который сидел к ней спиной, и еле сдержалась, чтобы не припустить к нему бегом. Внезапно она застыла на месте, словно натолкнувшись на взгляд толстяка, расположившегося напротив Дэвида. Толстяк подмигнул ей…

«Ч-черт!» — мысленно воскликнула она. Сделав «налево кругом», Джина поспешила к своему месту. Хлебосольный Дэвид снова угощал обедом своего лучшего клиента.

— Кто это? — спросил Дэвид у Гриффина, заметив, как тот подмигнул кому-то. Обернувшись, он увидел быстро удаляющуюся женщину. В облике дамы было что-то неуловимо знакомое, но Дэвид никак не мог вспомнить, где он видел ее.

— Одна из этих девушек, — ответствовал Гриффин.

— Из каких таких девушек?

— Ну, помните, я говорил вам о девушках.

— Ах да. Я забыл… Сзади у нее все очень даже ничего… И как вам удалось затащить ее в постель?

— Верите ли, это не составило большого труда. Надо уловить момент, когда они уязвимы. У них бывает такой особенный вид… Ну, знаете, одинокая, немного грустная… Вы угощаете их парой стаканчиков — и не успеете глазом моргнуть, как ваш член уже у них во рту.

— Знаете, Большой Г, вы просто шедевр, — рассмеялся Дэвид.

— Никогда не сомневался в этом.

— Возвращаясь к нашим баранам, вы действительно думаете, что на этой афере можно сделать деньги?

— Деньги? — переспросил Гриффин. — Ну еще бы, черт возьми! Корабли, груженные золотом!