После развода. Всё изменится

Глава 14

— Мама, она назвала меня козой! — кричит Карина, и слёзы у неё уже в голосе, а ножки едва поспевают за эмоциями — бежит к Наташе, как к последней защите.

Мы только входим в квартиру, а я ощущаю, как будто воздух тут уже заряжен напряжением.

Как будто за секунду до — кто-то натянул нити между всеми нами, и сейчас они на грани разрыва.

— Карина, Алиса не называла тебя так, не преувеличивай, — отвечаю с уставшей мягкостью, пытаясь не взорваться и не задыхаться одновременно, — это мальчик сказал, помнишь? Алиса вообще молчала…

Но Наташа уже в ярости. Глаза сверкают, руки на бёдрах — и вот эта сцена повторяется в сотый раз, жжёт каждый нерв той болью, которую я всё время пробую зашить.

— Ты чего её защищаешь, Антон?! — выплёскивает она зло, словно я снова сделал что-то отвратительное. Хотя я просто пытался быть отцом. Обоим.

— Твоя дочь опять напала на Карину! Я тебя просила больше не ходить к ней, а тебе всё неймётся! — кричит, уже обнимая Карину, не столько защищая, сколько отбирая, территориально.

— Карина, солнышко, не плачь, твой папа больше тебя не поведёт к этой психованной!

Психованной.

Слово бьёт по мне, словно я его получил сам. Потому что "та психованная" — моя Алиса. Моя дочь.

А я… я между двумя мирами разрывающееся звено. Хочу правильно. Хочу всем. А получается — никому.

Я не понимаю, как мне быть. Я как во сне, где что бы ни сделал — всё ломается.

— Наташа… хватит… — голос срывается. — Ты опять начинаешь оскорблять мою дочь!

Но Наташа уже не слышит. Она в боевом режиме. Она мама-волчица — но только для одной.

Я сажусь на край дивана, голова гудит, как будто внутри неё воронка чужих голосов — и ни один не мой.

Я просто хотел, чтобы они были сёстрами, чтобы был смех, а не очередная сцена, где дети учатся ненавидеть.

А вместо этого я снова стал кем-то "виноватым". Слишком…

— Твоя дочь не сможет дружить с Кариной! Поэтому хватит издеваться над ней! У неё есть хорошие подруги, ей не нужна Алиса! — шипит Наташа, как всегда, в своем репертуре. Наша семейная жизнь начинается с ссор, и мне так тошно каждый раз спорить с ней.

— Какие подруги, Наташ? Карина сама плачет, что с ней никто не хочет дружить! Она очень закрыта в себе! Ты же не могла её учить быть увереннее в себе и смелее!

— Я? Я не могла?! Я воспитывала её, как было в моих силах, Антон, пока ты строил свою семью! Карина, иди в свою комнату, твой отец переходит уже все границы! — Наташа показывает Карине, что ей лучше уйти, та слушается и, трет красные глаза от усталости, идет в комнату.

— Если бы ты раньше сказала мне, что у меня есть дочь… — мой голос дрожит, срывается от злости и бессилия, — я бы научил Карину верить в себя! Я бы не ущемлял её ни в чём… Но ты?! Ты каким-то хреном даже не удосужилась убедиться, кто её отец! И теперь ты ещё меня винишь?! За то, что я что — пришёл спустя годы, узнав правду?!

Я с трудом держусь. Моё состояние — на грани. В висках стучит, кулаки сжаты. Я пришёл с миром, пришёл быть отцом, а в меня кидают вину, которую я не выбирал.

Наташа вскидывает глаза. Нервный смешок вместо рыданий.

— У тебя была Даша… Любовь. Ты бы просто не поверил. Ты же влюбился в неё, как дурак… — она бьёт этими словами, как пощечинами. — А я?! Я была просто сексуальная игрушка в твоих руках!

Я молчу ровно три секунды. Пытаюсь обработать абсурд. Потом взрываюсь.

— Что за бред, Наташа?! Ты же сама сказала тогда, что пьёшь таблетки. Это был прощальный секс, чёрт возьми, и ты знала, что между нами давно всё закончилось!

— Ты правда думаешь, что я специально исчезла с твоей дочерью?! — кричит она, и в глазах не вина. Обида. Годы одиночества. И какая-то странная месть.

— Хочешь сказать, таблетки не подействовали? И теперь, спустя годы, я должен извиняться за то, что не догадался?! — я растерян уже не в гневе, а в боли. — Я сам себя ненавижу за это. За то, что упустил. Много. Но твою вину это не отменяет. Так что прошу — НЕ ЛЕЗЬ НЕ В СВОЁ ДЕЛО.

Тишина на секунду — и новый удар.

— Нет, Антон! Моя дочь НЕ будет общаться с твоей! Хочешь ты этого или нет — я не буду рисковать её эмоциональным состоянием! Ты не видел, как она плачет после каждой встречи!

— Хорошо! — мы почти кричим друг на друга, как два взрослых, у которых не хватило зрелости, чтобы вовремя построить мосты.

— Тогда я буду чаще проводить время с Алисой! И сейчас мне пора! Я оставил её и уехал с Кариной! Но у моей дочери сегодня день рождения! И я не собираюсь ЕЁ бросать, особенно в этот день!

Наташу как будто окатывает ледяной волной. Она даже присаживается на диван, хватаясь за голову.

— Ты хочешь уехать?! Опять?! Оставить Карину в таком состоянии?! — она вскакивает и делает шаг ко мне, но я уже в коридоре. — А как же сборы в санаторий?! Ты же обещал…

Я поворачиваюсь, глядя прямо в глаза. И в голосе моём уже не злость. Просто пустота.

— Я не поеду, Наташа. Отправлю вас двоих. А я… Я должен быть с Алисой. Мне нужно поговорить с ней. Потому что я не имею права упустить ещё больше…

— Что?! Как это — не поедешь?! — голос Наташи звенит, он высокий, почти потерянный — и в то же время остро-пронзающий. — Ты хочешь сказать, что… выбираешь ЕЁ, а не нас?!

— Кого — её, Наташа?! — выдыхаю с силой, сердце колотится, слова уже не слушаются мудрости, они бегут раньше мыслей: — Алиса — МОЯ дочь! Как здесь можно выбирать? Даша из-за своего положения итак не давала мне с ней встречаться… И я должен поговорить с Алисой…

Секунда. Слишком громкая, слишком тяжелая. В этой секунде я понимаю: ляпнул. О, чёрт, ляпнул.

Наташа замирает.

— Какого… положения… не поняла?! — Её глаза расширяются, дыхание перехватывает. Она смотрит на меня так, как будто наконец видит то, что подозревала — что-то неладное. — Ты что сейчас сказал?..

Я отвожу взгляд. Ошибка звучит эхом. Стреляю себе же в ногу. Молчу всего секунду, но этого Наташе достаточно.

— Никакого, Наташа, — пытаюсь сгладить, но уже бесполезно. Голос скатывается в глухую усталость: — Я поехал к дочери. Вечером буду. Завтра отправлю вас с Кариной в санаторий. А у меня сейчас на работе завал ещё… Прости, в этот раз я не еду…

— Она что, беременная?! Антон?! Ты поэтому туда тянешься?! Антон?! — она в панике, в ярости, в обиде.

Я опираюсь о дверной косяк, и хочется выдохнуть — не ложью, не оправданием, а всей той усталостью, что накопилась за все время.

Но всё, что говорю:

— Мне пора. Правда…

Я молча беру ключи. И всё остальное остаётся… в крике Наташи, в хлопке двери, в той части этой жизни, где любовь, похоже, сбилась с маршрута… И я натворил кучу ошибок… И теперь запутался так, что сам не знаю, что же мне делать…