После развода. Всё изменится

Глава 22

Спустя несколько месяцев

— Дышите спокойно, совсем немного ещё… — тихо, но настойчиво говорит мой доктор. Голос у него ровный, уверенный, и я цепляюсь за него, как за спасительную нить. Мне кажется, что сил больше нет, но я собираю всё, что осталось, и из последних сил тужусь — раз, два, три…

И вот — разрывает тишину громкий, пронзительный крик. Мой малыш. На секунду весь мир будто замирает, а потом я чувствую, как по щекам текут слёзы. Слёзы счастья, облегчения, любви, которая накрывает с головой.

— Ну чего вы, мамочка, — с тёплой улыбкой говорит акушерка, аккуратно поднося ко мне крошечный свёрток. — Целых четыре килограмма, настоящий богатырь! — её глаза светятся радостью, и я невольно улыбаюсь в ответ.

Я смотрю на своего сыночка: он морщит личико, смешно шевелит губами, а крошечные ручки тянутся к этому огромному новому миру. Сердце сжимается от нежности. Я беру его в объятия, ощущаю тепло его кожи и подношу к груди. Он успокаивается, а я просто дышу… дышу вместе с ним.

Мир будто исчезает: нет ни боли, ни усталости — есть только мы. Я и мой сын. Наша первая встреча. Начало новой жизни.

— Любимая, поздравляю! — выйдя из роддома с маленьким свёртком в руках, я вижу довольного Антона. Он держит букет и пытается заглянуть в конверт, чтобы увидеть сына.

— Спасибо… — произношу тихо, почти шёпотом. Слова застревают в горле, не находя выхода.

Я и не могла запретить ему прийти. И пусть сердце протестует, пусть внутри всё сжимается от воспоминаний, я знаю: ребёнок не должен расплачиваться за ошибки взрослых.

После того как Антон узнал, что Карина не его дочь, он сильно изменился. Он не отходил от нас, помогал во всём, был рядом, как будто хотел искупить прошлое. Иногда мне даже казалось, что я смогла простить… но достаточно было одного взгляда, одного напоминания — и перед глазами вновь всплывали его измены, боль, бессонные ночи, отчаяние.

Отрицание оказывалось сильнее любых доводов. Я понимала, что у нашего сына есть отец, но рядом со мной этот человек больше не мой.

Антон осторожно касается моей руки, взгляд скользит по лицу малыша.

— Он похож на тебя, — говорит тихо. — Можно мне подержать моего сына?

Я чуть киваю и отвожу взгляд в сторону. Может быть, когда-нибудь я снова научусь доверять, но не сегодня. Сегодня я просто мама, и у меня на руках вся моя жизнь.

— Давай уже потом, Антон… — устало отвечаю и, перехватив малыша поудобнее, отхожу к маме.

— Даш, ну что ты от него так стороной? — шепчет мама, чуть наклоняясь ко мне. — Он же отец, в конце-то концов! Они с Алисой тебе так красиво дома всё украсили… Может, стоит хотя бы сегодня разрешить ему остаться?

— Мам, пожалуйста… — тихо прошу я, стараясь не выдать раздражения. — Не сейчас.

Мама тяжело вздыхает, понимая, что убеждать меня бесполезно.

После выписки мы все поехали домой. Я давно мечтала оказаться в своих стенах — там, где пахнет уютом, а не больничными коридорами. Едва я открыла дверь, сердце дрогнуло: комната была украшена воздушными шарами, гирляндами, на столе стоял небольшой торт с надписью «Добро пожаловать, малыш!»

— Мам, смотри! — тоненький голос Алисы заставил меня улыбнуться. Она бегала по комнате, заглядывала в колыбельку, заглядывала в лицо брату, не веря, что он настоящий.

— Какой он крошечный! — пискнула она и осторожно протянула руку, будто боялась случайно его задеть.

— Да, малышка, — улыбаюсь, целуя её в макушку. — А ведь ты сама ещё меньше была, когда родилась.

Алиса удивлённо вскинула глаза:

— Правда?

— Конечно, — смеюсь я, укладывая её братика в кроватку. Он тихо посапывает, сжимая крошечные кулачки.

Я включаю радио-няню и выхожу на кухню. Оттуда доносится аромат еды и приглушённые голоса.

Антон, надев фартук, возится у плиты. На столе — салат, суп, тёплый хлеб, аккуратно накрытые приборы. Он поворачивается ко мне, чуть нерешительно улыбается:

— Любимая… Мы с Алисой старались. Приготовили тебе лёгкий ужин — я помню, тебе пока нельзя ничего тяжёлого, ты же кормишь.

Он говорит мягко, осторожно, будто боится спугнуть моё настроение.

Я на секунду замираю, наблюдая за ним. Когда-то именно такие мелочи — забота, внимание, его улыбка — делали меня счастливой. Но теперь всё иначе. Между нами словно невидимая стена.

— Спасибо, Антон, — тихо произношу и сажусь за стол. — Правда, очень красиво.

Он садится напротив. Молчание тянется между нами, и только звук радиоприёмника доносит из детской ровное дыхание малыша.

— Ладно, дорогие, — мама отодвигает стул и наклоняется к Алисе. — Я пойду, — целует внучку в щёку и переводит взгляд на меня. — Мне ещё нужно заехать на работу. Завтра обязательно загляну, Даш, помогу тебе по хозяйству. А сейчас отдыхайте, вам обоим нужно прийти в себя.

В её взгляде читается нечто большее, чем просто забота: этим «отдыхайте» она будто специально оставляет нас с Антоном наедине. Я ловлю её лёгкую улыбку и понимаю — всё это она делает с намерением «помирить».

После ужина я прошу Антона ненадолго присмотреть за сыном, чтобы спокойно принять душ. Он, конечно же, не отказывает — кажется, даже рад возможности провести время с малышом.

Остывшая вода приятно скользит по коже, смывая усталость последних дней. В роддоме не было ни минуты покоя, а здесь, дома, наконец приходит тихое чувство уюта. Я стою, закрыв глаза, слушая, как капли стучат по плитке, как будто мир снова выравнивается.

Когда выхожу из ванной, завёрнутая в халат, в коридоре стоит удивительная тишина. Я заглядываю в комнату и замираю.

Антон сидит в кресле у окна, придерживая на руках Сашу. Осторожно покачивает его и тихо, почти шёпотом, приговаривает:

— Мой любимый сынок… Как же я тебя ждал…

Его голос дрожит — не от слабости, а от чувства, которое нельзя притворить.

Я невольно задерживаю дыхание. В нём есть что-то новое, чужое, но в то же время до боли знакомое.

Антон замечает меня и чуть смущённо улыбается, будто застигнут на месте преступления.

— Ты сам взял его с кроватки? — не сдерживаю лёгкую тревогу.

— Конечно, — спокойно отвечает он, чуть наклоняя голову к сыну. — Не волнуйся, я же ходил на курсы, помнишь? И ещё кучу роликов пересмотрел, так что я осторожен.

Он поднимает глаза на меня, мягко, почти шутливо добавляет:

— Тебе нужно отдыхать. В роддоме ты ведь даже ночью не спала. Я посижу с ним.

Я стою, прислонившись к дверному косяку, и наблюдаю, как Антон укачивает нашего сына. Тихие покачивания, лёгкий напев, тёплый свет ночника — всё это будто застеклено в одном коротком мгновении. И впервые за долгое время я не хочу спорить, не хочу защищаться, просто хочется дышать.

Потом я заставляю себя оторваться от этой картины, ведь нужно уже отпустить Антона домой. Подсушиваю волосы, делаю все свои привычные процедуры — механически, будто повторяя движения, которые должны вернуть привычный порядок. На душе странное спокойствие, смешанное с усталостью и чем-то похожим на грусть.

Когда возвращаюсь в комнату, Антон всё ещё сидит у кроватки, но Саша уже спит. Под его крошечным носиком дрожит дыхание; он сладко посапывает, изредка чмокая губами. Я невольно улыбаюсь.

— Уснул… — тихо говорю, подходя ближе. Мой голос едва слышен, словно боюсь потревожить покой сына.

Антон поднимает взгляд и тоже улыбается — устало, мягко, с какой-то тихой благодарностью. Я наклоняюсь, поправляю одеяло, и в этот момент чувствую, как к талии прикасаются его холодные руки.

Я вздрагиваю. Сердце делает короткий рывок. Антон не отпускает, наоборот, чуть прижимается ближе. Его дыхание касается моей шеи, следом — лёгкий поцелуй, осторожный, как просьба.

— Прости, — шепчет он. — Мне очень тебя не хватает…

Его голос звучит глухо, почти надломлено. В этих словах нет уверенности, только боль и сожаление.

Мне хочется что-то ответить, но губы не слушаются. В груди всё переворачивается: теплотой от старых чувств и холодом от новых ран.

Я стою молча, не двигаюсь, чувствуя, как прошлое тихо подбирается всё ближе. И понимаю — этот момент может всё изменить… или окончательно разрушить то, что от нас осталось.