Антон
Я стою как вкопанный, руки дрожат — сжаты в кулаки, и вижу, как моя дочь, моя Алиса, улыбается этому ублюдку.
— Дядя Миша, — звонко, на радостях, без тени подозрения… а у меня внутри вскипает.
Жар бьёт в лицо, щеки горят, тело будто бы отключается от разума. Я не чувствую ног, но чувствую ненависть. Ледяную. И одновременно кипящую.
Даша тоже в ступоре. Глаза её — то на меня, то на него. Она не ожидала. Даже она. Интересно… раз он отец ребенка, как она говорит…
— Миша? — находится первой, но я ловлю, как голос её вздрагивает.
— Хотел поздравить Алису, — бормочет этот урод, голос его мягкий, мерзкий, липкий, как тёплая пена на грязной посуде. — Но я, кажется, не вовремя…
Да, точно ты не вовремя, ублюдок. И вообще забудь дорогу в сторону моей дочери…
Он бросает осторожный взгляд на меня. Но осторожность у него в глазах — от страха, не от уважения.
— Папа, это же мамин старый друг! — заливисто пищит Алиса и вырывается из моей руки, как птица — к открытому окну, не понимая, что там — хищник.
Я не могу её остановить. Я парализован. Потому что она бежит к нему. С доверием. С радостью.
— С днём рождения, Алиса! — протягивает он пакет. — Ты говорила, мечтаешь о квесте. Там билет — вам с мамой. И ещё что-то внутри…
А потом — ещё один удар. Протягивает букет.
— Это тебе, Даш. День рождения дочери — это ведь и твой день…
Даша заминается. Опускает взгляд. И принимает. Берёт букет. Даже если с неловкостью. Даже если словно сжав зубы — всё равно берёт.
А внутри меня… впечатывается ярость. Я считаю себя взрослым, спокойным, разумным.
Но сейчас… Я чувствую, как будто меня предали. Оба. Алиса счастливая хлопает руками:
— Вау! Спасибо! — улыбка до ушей. — Моё желание сбылось! Бабушка, посмотри — я пойду на тот страшный квест, как хотела!
Она достаёт билет, показывает бабушке. Мать Даши смотрит на меня, понимает, чувствует тишину перед бурей. И, не говоря ни слова, забирает Алису, отводит к машине.
— Миш, спасибо… Но не стоило… — оправдывается будто Даша, глядя на меня. На мой яростный взгляд. Она правильно понимает, что я очень зол. Как она могла познакомить мою дочь с этим…
— Да, не стоило! — вступаю я в их милую беседу и подхожу ближе. — Ты что-то попутал?! Это моя дочь! И подарки могу дарить ей только я! — грохочу я на всю улицу.
— Антон… Не надо… — хрипло произносит Даша. — Спасибо, Миш, ещё раз. Я позвоню… — меняется в лице и поднимает подбородок.
— Твоя, твоя… Только дочери твоей что-то не хватает тебя… — выплевывает этот урод, поверив вдруг в себя.
— Зря ты пасть открыл! — сжимаю зубы. Тебе сказали — проваливай! Хотя, знаешь… Пришло время всё выяснить… Это от него ты залетела, Даша?!
Следующая секунда — как кадр из фильма. Я вцепляюсь в куртку этого типа, грубо, резко, и лицо его оказывается в сантиметре от моего. Дышим друг в друга. Не человек в человека — ярость в ярость.
— Да пошёл ты! Не тебе меня учить! И только попробуй обидеть Дашу! — он отталкивает ловко мою руку, и я получаю удар в солнышко. Сгибаюсь от боли и неожиданности. Зверею ещё больше. И понимаю, что сейчас будет настоящая драка.
— Остановитесь! Алиса всё видит, хватит! — орёт во весь голос Даша, когда я замахиваюсь кулаком в морду этого ублюдка, но он успевает увернуться.
— Прости, Даша. Я зря приехал… Но я его не трогал… Просто очень больно за вас… — отвечает этот «дядя Миша».
— Ничего. Всё равно спасибо, Алиса довольна. Ты тоже прости за моего бывшего! — говорит это так, будто бы на мне уже давно поставила крест. Но я ведь отец её дочери…
— Это ребенок — твой сын, Антон! Твой! — кричит, будто вне себя, Даша. Слёзы заполняют её глаза. Миша с волнением смотрит на неё, пытаясь выразить своим взглядом сочувствие.
А я ощущаю, как же мне сейчас больно оказывается узнать о сыне… О моём сыне… Который пока ещё не родился, но уже моё место пытается занять кто-то другой…
— И ты молчала?! Но как ты могла?! — становлюсь я в позу, продолжая задыхаться от невыносимой боли в груди.
— Миш… Правда, поезжай. Всё нормально. Нам с Антоном нужно поговорить. Спасибо за букет, он и правда красивый… — тихо произносит Даша, внутри её голос, как засов, закрывающий дверь.
Он что-то ей шепчет, а она кивает. Просто, спокойно — как будто я уже в прошлом, а он — в будущем, или уже в настоящем.
Он уходит. Медленно, но с достоинством. А она смотрит ему вслед… И только потом — на меня. Прямо. Жёстко.
— Да, молчала, — голос её уже не дрожит. — А что я должна была сделать? Я узнала о своей беременности в тот день, когда ты сказал мне, что уходишь.
Щелчок. Раз — и всё срослось. В моей голове звучит, как вытрезвляющий удар. Я всасываю воздух, сталкиваясь с тем, от чего всё это время бегал.
Она смотрит мне прямо в глаза. Там столько обиды, столько сломанных ожиданий. Слёз уже мало — но боль кричит. Молча.
— Но… — почти шепчу, словно глотаю занозу. Скованность в горле. Очередной ком. Давит. Не даёт высказаться.
И ведь… всё так. Я был с Наташей. Я был увлечён её беременностью, лелеял мечты о «новой семье». Пока мой сын уже жил в ней — в Даше. Наш сын. О котором я мечтал. Слагал планы.
О наследнике. О том, кто будет гордиться, что я — отец. А вышло… что предал его ещё до рождения.
— Антон, это уже не важно, — прерывает она. — Я бы всё равно не вернулась. Ты предал. Не только меня… но и Алису.
И вот тут — щёлкает внутри что-то совсем иное.
— Ты бы видел её слёзы перед сном… — голос срывается, руки сжимаются в кулаки. — Она до сих пор не может понять: почему ты выбрал ту девочку… Она никогда не поймёт, что у её папы были "чувства" к кому-то ещё. И плевать на меня, Антон… Но за дочь — за дочь я пойду горой.
Каждое слово шпилькой под рёбра. И всё справедливо.
— Я не люблю Наташу, Даш… Не люблю… Правда… — вырывается у меня, и я делаю шаг к ней.
Смотрю на её живот. Мой сын. Мой… сын. А цветы, которые всё ещё в её руках словно насмехаются: "Опоздал".
— Серьёзно? — вдруг смех. Горький. Резкий. Громкий. — А ушёл зачем, Антон? Уничтожить?
Я опускаю глаза. Страшно. Но говорю.
— Из-за беременности, Даш… Я… я очень хотел ребёнка…
— Не ври! — резко. Яростно. Палец — прижат ко мне, ко рту. — Тссс… Молчи… Я не хочу больше это слушать, — глаза снова блестят. Не от любви. От финала. От конца. — Да, это твой сын, но это уже ничего не значит.
И поворачивается. Уходит. Просто. Как будто больше нечего. Как будто всё сожжено. И нечего спасать.
— Это всё из-за него, Даш?! Ты влюбилась в этого ублюдка?! — ору я ей вслед — от отчаяния, от бессилия. — Только к сыну моему он не посмеет подойти! Ты слышишь?! — кричу. Кричу в пустоту.
Но она уже не слышит. Не хочет. Не должна. Она садится в машину. Плавно. Как будто это не побег, не злость… а решение. Принятое давно. И окончательно.
А я остаюсь один, посреди улицы, пустой, с тысячей слов, которые не успел сказать. С болью, от которой сводит сердце, как во сне — когда бежишь, но стоишь на месте.
Из машины Алиса машет мне. Улыбается. Не знает. Не понимает. Сколько в этом прощании не сказано… Но дома меня ждет Карина, и она тоже моя дочь…