После всех этих лет

Глава 11

Я бежала на запад от Центрального парка, надеясь затеряться в толпе. Во вторник в два часа дня на улице были в основном женщины с сумками на колесах и ученики младших классов, главным образом испанцы, под присмотром монахини. Чтобы сохранить оставшиеся силы, я замедлила бег и перешла на быстрый ход.

Кто-то засвистел. По своей провинциальной тупости я сразу же вспомнила футбольную тренировку — и, посмотрев через плечо, ожидала увидеть апоплексическое лицо тренера Крамера, готового ударить одного из ребят. Но вместо него я увидела швейцара Джейн, быстро бежавшего — или пытавшегося бежать — по Восемьдесят восьмой улице, преследовавшего меня с криком: «Остановитесь именем закона!». Задыхаясь, бедный старый гномик отстал, он свистел в свисток, пытаясь привлечь внимание полиции.

Я снова увидела его, и вдруг с ужасом вспомнила, что я оставила свою сумочку в доме Джейн. Я так растерялась, что, ничего не видя перед собой, чуть было не бросилась прятаться в мусорный контейнер, до отказа забитый использованными бумажными полотенцами.

Швейцар опять закричал, что-то вроде «Убийство!». Маленький седой свистун был от меня на расстоянии в полквартала, и это расстояние сокращалось. Я уже могла расслышать, что он кричал: «Убийца!». Я шла вперед, стараясь казаться если не беспечной, то, по крайней мере, не походить на склонного к убийству человека. Голос швейцара начал затихать. Я не оборачивалась, я все еще слышала его крики, хотя все тише и тише — какие-то квакающие звуки: «Уби…». Я молилась, чтобы сердце этого старого человека выдержало, потому что, если он умрет, это будет на моей совести.

О, Боже, что я буду делать без моей сумочки? В ней было все, что я имела. Я не могу постучать в дверь к Джейн и потребовать ее назад. Я могу только двигаться в сторону Колумбийского университета, все увеличивая скорость. Я прошла Восемьдесят девятую улицу, оставив позади старинные аристократические особняки с последними в этом году хризантемами в каменных вазах у окон. Демонстрируя грациозность, о которой я и не подозревала, я ловко обходила пластиковые пакеты с мусором и, привязанные к фонарным столбам, велосипеды. Несколько секунд я была возбуждена и шла так быстро, что даже испытала какое-то чувство радости.

И, как всегда бывает, в тот момент, когда я превратилась в Джеки Джойнер-Керси, реальность напомнила о себе. Полицейская машина затормозила у края тротуара.

— Леди? — низкий бас с испанским акцентом, принадлежавший очень высокому полицейскому. — В чем дело?

— Что?

— Я спрашиваю, что случилось?

Надо было увести полицейских с этого места. В любую секунду голос швейцара опять будет слышен.

— Моя сумочка! — я часто и тяжело задышала. — Парень…

Я положила одну руку на грудь, чтобы успокоить сердцебиение, другой указала в сторону Центрального парка, куда он якобы убежал.

— Все, что я имела, было в той сумочке!

Полицейский бросил взгляд на своего партнера, который внимательно осматривал меня. Я не была в том свитере, который делал мою фигуру, похожей на девичью, и хотя смотреть было не на что, я произвела на него впечатление. Он пососал кончик большого пальца, видимо, подумав: «Что происходит с этой женщиной?».

Внезапно, ни говоря ни слова, высокий полицейский вышел из машины и открыл боковую дверцу.

— Садитесь, — пророкотал он.

Перед сиденьем была проволочная перегородка — передвижная тюремная камера.

— Проходите, леди, — сказал он настойчиво.

Знаете, как персонажей в детективах парализует от страха? Так вот, я на самом деле и не могла сдвинуться в места.

— Не бойтесь меня, — промычал он. — Если это только произошло, может, мы сможем догнать его?

Комок подступил к горлу, глаза мои увлажнились.

— Спасибо, — почти облегченно зарыдала я, карабкаясь в машину.

Он воспринял мои эмоции, как благодарность.

— Вот за этим мы здесь и находимся.

Мы сорвались с места со скоростью выстрела.

Если бы я не была на грани истерики, поездка доставила бы мне удовольствие — погоня на машине с двумя прекрасными парнями и гудящей сиреной. За одним исключением — я была, как в баскетбольной корзине. Я должна была исполнять роль отважной и благодарной им горожанки в то время как я только пыталась прийти в себя от моего ловкого побега от Джейн Бергер и из Галле Хэвен. Что за черт — с тех пор, как я занялась делом, я и забыла о душевной травме от того, как я нашла тело Ричи. А тот удар, который нанес мне Ричи своим уходом?

Однако надо посмотреть фактам в лицо. Моя выходка могла открыться с минуты на минуту. Я говорила себе: «Сейчас появится сообщение о маньячке в состоянии климакса. Эти два парня пока не объединяют меня с ней — пока. В любой момент по радио могут гнусавым голосом объявить точное описание моих слаксов и свитера, данного Джейн».

Высокий парень повернулся в мою сторону. Его голова под фружакой казалась похожей на головку чеснока.

— Как он выглядит?

— Он белый, — сказала я. — Одет в черное.

Это прозвучало очень драматично, было похоже на Гамлета в исполнении Лоренса Оливье.

— Лет тридцать — тридцать пять. Волосы зачесаны надо лбом.

Мы проехали одного белого, одетого в черное, но он был скорее похож на воздушный шар, чем на Оливье, потому мое «нет» прозвучало достаточно убедительно.

— Я его нигде не вижу, — сказала я и добавила, что мы вряд ли его отыщем.

— Откройте пошире глаза, — пророкотал высокий. — И не отчаивайтесь!

— Пару минут мы поездим по парку, — добавил его партнер.

Город был скучный, плоский, серый, но Центральный парк был огромным и разноцветным! Ярко-зеленая, как клюшка для гольфа, трава, пылающие пурпуром и золотом на фоне светло-голубого неба деревья. Возможно, я вижу эту красоту в последний раз! В любую минуту радио может сообщить: «Разыскивается убийца. Возможно, вооруженный и очень опасный». Они могут увезти меня в тюрьму прямо в той камере, где я находилась.

— Будьте любезны, — пробормотала я. — Большое спасибо. Но я опаздываю на прием к врачу.

Я понизила голос:

— К специалисту.

— Никаких проблем, леди, — сказал высокий.

Они высадили меня на Пятой авеню, где, как я сказала, находится кабинет доктора. Когда они спросили мою фамилию, я уже готова была сказать «Молл Флэндерс», но подумала, что может быть, моя полоса везения уже прошла и я наткнулась на полицейского, работающего над диссертацией о Дефо, — тогда я назвала им девичью фамилию и имя моей матери и адрес, тот адрес, где я жила в детстве в Бруклине. Я поклялась, что позвоню в участок через час, чтобы окончательно оформить протокол.

Бруклин произвел должное впечатление. Когда я вышла из машины, следом за мной вылез и высокий. Он вытащил из кармана пригоршню монет, покопался в ней и дал мне жетон на транспорт.

— Вот, Перл, — сказал он. — Теперь вы сможете вернуться в Ошен-авеню.

Мне некуда было идти. Казалось, полудню не будет конца. Я прошла квартал, потом еще один. Я шла по тротуару, внимательно глядя по сторонам, стараясь затеряться среди жителей Нью-Йорка.

К четырем часам я просто умирала от голода. Мне так хотелось гамбургера! Или сэндвичей. Или чего-нибудь из китайской кухни. Горячего французского лукового супа с хрустящей корочкой сыра. Я прошла мимо лотков с продуктами и сосредоточила свое внимание на груде сухих крендельков с солью.

Холод усиливал мои страдания. Я засунула руки в карманы брюк, но в этом было мало приятного, так как мои пальцы помимо моей воли искали там забытую монетку или пластинку жвачки. К этому времени я уже прошла около двух миль и добралась до читального зала Нью-Йоркской публичной библиотеки. Я шла, пошатываясь, будто заново училась ходить после тяжелой болезни.

Благотворная атмосфера библиотеки немного оживила меня. Я не распевала там песенки, когда Ричи и Митч создавали Дейта Ассошиэйтед — я была хорошим, может быть, даже первоклассным исследователем. И сейчас у меня там было дело. После пяти минут объяснения, как я потеряла сумочку с библиотечной карточкой и всеми документами и сорока пяти минут ожидания, помощник библиотекаря с американским флагом и словами «Благослови, Боже», вытатуированными на руке, принес мне справочники «Кто есть кто из американских женщин» и «Кто есть кто в финансах и промышленности».

Итак, что я знаю о Джессике Стивенсон? По справочникам — ничего, что говорило бы о ее склонности к убийствам. «Место рождения: Дейтон». «Родители: Артур и Пенелопа (Уинтербургер) Куигли». Не означает ли это, что она была замужем за мистером Стивенсоном? Интересная деталь, потому что как раз перед тем, как появиться в Дейта Ассошиэйтед, Джессика ужинала со мной и Ричи и очень сокрушалась о том, что никогда не была замужем и не имела детей. Я поддакивала, стараясь при этом не проявлять своего превосходства. И если она пыталась скрыть свое замужество, почему об этом так ясно сказано в «Кто есть кто»? И если действительно был мистер Стивенсон, который сделал ее своей миссис, зачем ей лгать, что у нее никогда не было мужа?

Когда я потеряла свою сумочку, я потеряла все, но по крайней мере я помнила номер моей телефонной кредитной карточки. Сидя в телефонной будке, я с трудом подавила желание позвонить Бену и Алексу. Мне хотелось просто услышать их голоса и сказать, что со мной все в порядке. Я не стала звонить и Касс, по которой я очень соскучилась: все знают, какими близкими друзьями мы были, — ее телефон может прослушивать полиция.

Вместо этого я позвонила всем Куигли из Дейтона. Стараясь говорить одновременно оживленно и убедительно, я представилась Мэри Куигли из Орландо во Флориде, разыскивающая своих родственников. Все безуспешно. Мне либо отвечал автоответчик, либо Куигли, не имевшие представления ни об Арте, ни о Пенни, ни о маленькой Джессике.

Потом я стала Мэри Уинтербургер из Дейтона и начала обзванивать Уинтербургеров. Первая кузина Пенни сказала мне, что она и Арт оба умерли. Она от рака, он от несчастного случая на пикнике во время приготовления барбекю. «Ужасно, ужасно», — посочувствовала я. — «А что касается Джессики, она вышла замуж сразу же по окончании колледжа. Затем развелась. О, да, и ребенок!» — «А где ребенок?» — «На востоке, с Джесс», — предположила она.

Я бродила по начинавшим темнеть улицам. Предположения согревали меня. А что, если Ричи все узнал? «Лгунья! — закричал он. — Только подумать, что я оставил такую замечательную женщину, как Рози, ради тебя!». Может, он угрожал ее уволить? Возможно, она поспешила убить его, пока он не убил ее карьеру?

С наступлением сумерек мои фантазии перестали бороться с прохладой. Порывы холодного ветра поднимали с земли песок, гравий, газеты. Что за ужасная погода в октябре! Какое-то время я отогревала свои уши в вестибюлях зданий, изучая списки служащих, но, боясь привлечь к себе внимание со стороны охраны, я не задерживалась там и возвращалась на холодные, но более безопасные улицы.

Меня мучила жажда. Голод становился непереносимым. В сумерках каждое здание на Лексингтон-авеню казалось похожим на ресторан или продуктовый магазин с пестрой рекламой баров Кит Кэт. Я прошла мимо зеленой лавки с горой прекрасных, выставленных на улице яблок, но владелец лавки, маленький кореец в длинном белом фартуке, должно быть, заметил мое состояние, потому что, скрестив руки на груди, сторожил свои фрукты, пока я не ушла.

Было около семи. Я дрожала от холода. Выбора не было. Я воспользовалась полученным от полицейского жетоном на поездку на автобусе, чтобы согреться и дать отдохнуть ногам. Поездка в автобусе помогла, но не очень. На последней остановке в Гринвич-Виллидж я зашла в Вашингтон-Сквер-парк. Совсем стемнело. Из посетителей остались только торговцы наркотиками с безобразными волосами до плеч да еще несколько таких же, как я, бездомных. Женщина в порванной жилетке и шерстяном берете, чтобы сохранить тепло, сидела, скрестив ноги, на скамейке. Она обхватила себя руками и убаюкивала себя, как ребенка. Она была моего возраста.

Я услышала сзади шаги. Подошел мужчина. Я почувствовала его дыхание на своем лице, когда он произнес: «Бэби, у меня есть то, что тебе нужно».

Я ускорила шаг. Ноги болели, каждое движение причиняло боль. Я подумала, привыкают ли бездомные к своим страданиям или они не утихают никогда?

Я попала в группу возвращавшихся со службы одетых в армейскую форму мужчин, затем направлявшихся в вечернюю школу мальчишек, в джинсах и с рюкзачками. У меня уже не осталось сил выбраться из этой толкотни. «Надо быть понахальнее, — сказала я себе. — Будет еще хуже». Но я не была готова к такой жизни. Я слишком долго была мягкой, провинциальной, богатой. Запах пищи и вонь раздражали меня, транспорт пугал, люди настораживали.

Было около половины девятого. Я бродила, не зная, как убить время, и вдруг краем глаза заметила что-то красное. Большой пакет Бургер Кинга в руках девушки в джемпере с эмблемой нью-йоркского университета. Она стояла перед витриной книжного магазина, рассматривая книги по научной фантастике. На вид ей было лет восемнадцать. Прямые волосы, изысканная поза, стройная фигура балерины.

Клянусь, я ничего не планировала, потому что, если бы я даже подумала об этом заранее, одна мысль убила бы меня. Но я не успела ни о чем подумать. Я просто схватила пакет и побежала. Она, пораженная, а, может, и нет, не стала меня преследовать. Она только вскрикнула громко и пронзительно, но — я оглянулась назад — не побежала к телефону вызывать полицию. Очевидно, то, что на Лонг-Айленде расценивается, как серьезное преступление — кража бутербродов, — на Манхэттене считается незначительной досадной неприятностью.

Пакет обдал теплом мою грудь, аромат мяса с луком согрел мою душу. Я отошла еще на несколько кварталов от места моего преступления. Затем я кое-как уселась на буфер припаркованной небольшой повозки и съела мой ужин.

Где-то между рыбой, жареной по-французски, и яблочным пирогом я представляла себе друга балерины, ругающего ее за потерю ужина — джемпер с надписью нью-йоркского университета возник перед моими глазами. Этот образ тут же напомнил мне единственного человека из нью-йоркского университета, которого я знала, моего любимого неуспевающего ученика Денни Риза.

В школе Денни играл на бас-гитаре в ансамбле вместе с Алексом, потом поступил в нью-йоркский университет. Как-то я слышала, что Алекс говорил Бену, будто Денни занялся прибыльным делом — продажей фальшивых удостоверений личности своим приятелям-студентам, которые жаждали иметь возможность болтаться по барам, пить и блевать до того, как достигнут совершеннолетия. Это новое рискованное занятие было продолжением его предыдущей работы: торговли марихуаной в раздевалке для мальчиков в средней школе Шорхэвена.

Денни Риз был испорченный, но удачливый: ни арестов, ни судимостей. Он был более чем удачливым — он был умным, очень обаятельным и привлекательным. И за его острым плутовским умом, за его легкой улыбкой я всегда чувствовала доброту. Может, не доброту, но доброжелательность. И ни в коем случае не подлость. Ребенок был испорченным, но добрым.

В юношеские годы, когда, несмотря на тщательно продуманные причины — включая деликатные записки от врача, — Денни был на грани провала на экзамене по «Введению в театральное искусство» у Касс, потому что не написал итоговое сочинение за семестр, я после репетиции их ансамбля пригласила его домой вместе с Алексом. Под предлогом, что мне необходима их помощь в перестановке мебели на террасе, я объясняла им суть «Стеклянного зверинца». Алекс нашел мою лекцию не просто скучной, но смертельно скучной, чтобы слушать ее в тишине, и затянул какую-то мелодию. А Денни прекрасно понял, что я затеяла. Он слушал внимательно, а через два дня получил на экзамене «отлично», и это дало ему необходимую сумму баллов, чтобы закончить курс — к большой досаде Касс. Я надеялась, что мое вмешательство даст Денни еще один шанс — поможет поступить в колледж и использовать это как базу для развития его антрепренерских способностей.

Хотя у меня и не было денег, я подумала, что справочная Манхэттена даст мне домашний адрес Денни. Я узнала, где он живет — на захудалой маленькой улочке недалеко от Гудзона. Была уже почти полночь. Здание имело форму куба. На нем была вывеска «Даун Л. Януччи. Косметолог-электролог. Эпиляция», которая болталась над давно заброшенным складом и означала, что весь первый этаж занят этой фирмой. Было нацарапано что-то еще, но у меня хватило ума не читать.

Поскольку полночь для Алекса это еще день, а Алекс с Денни были друзьями-полуночниками, я не боялась, что разбужу его. У меня были сомнения относительно самого Денни. Привлекательный? Без сомнения. И бесчестный, как черт. Однако каждый любитель детективов знает, что замешанная в убийстве средних лет дама не должна быть очень разборчива в людях, с которыми имеет дело. Я хотела позвонить, но звонка не было. Я постучала в дверь, потом сильнее. Маленькая полоска света виднелась на втором этаже. И я сделала то, что делали в Бруклине, когда хотели привлечь чье-то внимание.

— Денни! — заорала я во всю силу своих легких. — Денни!

И когда кто-то из другого дома завопил в ответ: «Заткнись!», — окно на втором этаже открылось. Денни был без рубашки, темные волосы падали ему на глаза. Похоже, он не был в восторге от появления компании. Он поднял раму повыше, чтобы высунуться еще больше и лучше рассмотреть меня.

— Денни, — сказала я и встала под уличный фонарь. — Это я.

Ни признания. Ни ответа. И поскольку я теперь стала героиней радиорепортажей, я не могла назвать своего имени.

— Это мама Алекса.

Окно с шумом захлопнулось. Через секунду он, пробежав через склад, открыл дверь.

— Я не решилась заходить к тебе так поздно, — сказала я, — но было бы очень сложно объяснить все по телефону.

Он схватил меня за руку и, втащив внутрь, повел к лестнице в задней половине дома.

— Э-э… — начала я. — Ты слышал?

Денни кивнул. К нему вернулось хладнокровие. В школе он был невысоким и плотным подростком. Сейчас он был ненамного выше меня, но похудел, сформировавшись в идеальный широкоплечий мужской треугольник.

— О вас только что сообщили в одиннадцатичасовых новостях, — сказал он. — Они использовали чью-то любительскую видеозапись на выпускном вечере в школе. Вы, смеясь, разговаривали о чем-то с доктором Хигби и мистером Пересом, а когда заметили камеру, помахали рукой.

— Я не хочу доставлять тебе неприятности, — сказала я. — Но мне некуда идти.

— Пошли наверх.

Я была признательна уже за то, что он не сказал: «После вас» — мои мышцы так болели, а ноги так ныли, что я была вынуждена схватиться двумя руками за перила и буквально тащить себя по лестнице, как старуха. Однако я предпочла смотреть на упругий зад Денни Риза в потертых джинсах Ливайс, чем он смотрел бы на мой во французских слаксах и, без сомнения, заметил бы, что он давно лишился прежней упругости.

Он закрыл дверь квартиры и, заперев на три замка и задвинув намертво засов, приставил на место прикрепленный к полу металлический прут. У Денни было много чего, что надо было охранять — конечно, это не относилось к его старой с торчащими пружинами кушетке, на которую он предложил мне сесть. Каким электронным богатством он обладал! Телевизор с огромным экраном, два видеомагнитофона, огромное количество стерео и аудиоаппаратуры, микрофоны.

— Миссис Мейерс, — он произнес мое имя медленно, выделяя каждый слог.

Я предположила, что это новая меланхолическая манера приветствия.

— Денни.

— Предположим, я не буду спрашивать, что у вас нового, — произнес он.

Он был не слишком воспитанным и не стал дожидаться моей реакции. Вместо этого он исчез в другой комнате и вернулся, застегивая манжеты черной шелковой рубашки. Сама рубашка осталась расстегнутой. Он застыл в дверном проеме, сложив руки на груди, и внимательно посмотрел на меня.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он.

— Ничем.

Опершись руками о колени, я пыталась приподняться. Но не могла.

— Я напрасно пришла сюда. Извини. Сейчас, еще минутку.

Он неторопливо прошелся по комнате и сел рядом со мной.

— Я так устала, что не могу собраться с мыслями. Я увидела девушку в джемпере нью-йоркского университета и вспомнила о тебе. Что ты единственный, кто не выдаст меня полиции.

— Миссис Мейерс.

— Да.

— Вы неправильно рассуждаете.

— Неправильно?

— Да, как и любой, кем интересуется полиция. Вам следует рассуждать так: подружка мистера Мейерса — или кто-либо из его фирмы — могут предложить денежное вознаграждение за информацию, которая поможет поймать вас. Далее вам следует рассуждать так: если это вознаграждение уже назначено, то Денни Риз как раз тот тип, который продаст бабушкину каталку прямо из-под самой бабушки.

Он положил одну ногу на кофейный столик, другую на перевернутую корзину для бумаг. На нем были ковбойские ботинки. Ботинки весьма преуспевающего ковбоя: кофейно-коричневого цвета из крокодиловой кожи.

— Я так о тебе не думаю. Я знаю, Денни, ты можешь свернуть с правильного пути. Но не настолько.

— Вы действительно так думаете?

— Я думаю, что тебе абсолютно все равно, убила я мистера Мейерса или нет, хотя даю слово, что нет. Я надеюсь, что ты поможешь мне, потому что вы с Алексом были друзьями. Или потому, что ты считаешь меня хорошим человеком. Или потому, что сам, как… — у меня не хватило мужества договорить.

— Продолжайте. Как кто?

— Как человек, нарушающий закон…

Он откинул голову на спинку кушетки. Мимолетная улыбка пробежала по его губам и тут же исчезла.

— Я помогу вам, — сказал он.

— Спасибо, Денни, но я обязана предупредить тебя… У тебя могут быть неприятности. Ты ведь знаешь об этом.

— Конечно. За укрытие преступника.

— Ты стал читать детективы, Денни.

— Нет, миссис Мейерс. Не стал. Я тот, кем вы меня назвали, — он одарил меня улыбкой, вызывавшей у школьниц головокружение. — Источник нелегальных услуг. Мой адвокат называет меня нарушителем закона. Но даже он признает, что я — классный нарушитель закона. Осторожный нарушитель закона. Такой нарушитель закона, который никогда не попадет в лапы полиции.

— Да, но они обвиняют меня не в продаже фальшивых денег в раздевалке.

Я видела, как он борется с желанием скрыть свое изумление.

— Я хороший учитель. Я знаю своих учеников и знаю все про них. Я знаю про деньги. Я знаю про таблетки. И если кто-то скажет мне, что ты продавал тонну кокаина, я не умру от неожиданности.

— Я покончил с этим.

— Отлично!

— Я связан с изготовителями фальшивых удостоверений личности. Не паспорта или что-то вроде них. Паспорта, валюта — это опасно, если твои клиенты связаны с государственными или художественными ценностями. Но я знаю парня…

— Мне не нужен паспорт, не нужны фальшивые деньги. Неужели я похожа на двадцатилетнюю девицу из колледжа, пытающуюся сбежать с одним из ваших музыкантов, или что мне требуется лицензия на право вождения машины?

Он спустил ногу с корзины для бумаг.

— Не подумайте, что я невежлив, или что еще, но чего вы хотите?

— Мне нужно место, где бы я смогла выспаться сегодня ночью.

— О, в этом не сомневайтесь.

— А сможешь ли ты сообщить Алексу, что я в порядке, и выяснить у него, что происходит дома? Телефонная линия прослушивается.

— Без проблем.

— Нет, лучше не звони домой!

— Послушайте, — прервал он меня. — Вы думаете, я позвоню Алексу и скажу: «Я точно знаю, что миссис Мейерс жива и здорова и хорошо выспалась в Гринвич-Виллидж?» Нет. Я позвоню Алексу и скажу, что очень сожалею по поводу случившегося с его стариком. Мы поговорим о музыкальном мире Сиэтла, вспомним о прошлом ансамбля, о нем, как ведущем певце, и обо мне, как ударнике…

— Но ты же играл на бас-гитаре?

— Это знаете вы. Это знаю я. И это знает Алекс. Но полицейские этого не знают. И, если у него не куриные мозги, он сообразит, что ему надо позвонить мне по другому телефону.

Он остановился и, аккуратно заправив джинсы в ботинки, прошел в свою комнату. Оттуда он вернулся с подушкой и стеганым одеялом, которые, вероятно, были белыми, когда он начинал учебу в университете четыре года назад.

— Если вы хотите провести так всю ночь, опасаясь, что я выдам вас, давайте посидим. Но на вашем месте я бы лег спать.

Он не очень колебался, прежде чем добавить:

— Вы выглядите ужасно!

Я была слишком измотана, чтобы возмущаться следами губной помады и коричневыми пятнами на наволочке. Я порезала голень обломком компакт-диска, застрявшим между подушками кушетки: в рану, наверное, попадет инфекция от собравшейся годами грязи. А пол! Даже в слабом уличном свете я увидела промасленную бумагу от коробок для пиццы, использованные бумажные носовые платки, банки от пива, винные бутылки и грязь.

Грязь. Засыпая, я увидела грязь на полу кухни Галле Хэвен, Грязь на полу от двери до ботинок Ричи. Ботинок или ботинка? Я осмотрела подошвы. Много грязи в бороздках на левом ботинке. И почти нет на правом. Может, потому что грязь с правого ботинка осыпалась на пол? Или только одна нога попала в грязь, когда он парковал машину?

Я повернулась на спину. «Мне надо постирать мое белье», — подумала я. Но я была настолько усталой и слабой, что не могла даже подумать, что мои ноги еще когда-нибудь встанут на грязный, замызганный пол жилища Денни.

«Грязь, — говорила я себе. — Думай о грязи. Думай об отпечатках шин. Там, где Ричи оставил свою машину, он не должен был попасть в грязь. Он наступил…» Я прищурила глаза, чтобы лучше представить то место. «Он наступил на узкий ковер осенних листьев. Сухих листьев. Они и должны были быть сухими. Дождя не было дня два или три до этого. Один шаг. Его следующий шаг уже должен был быть на дорогу. Каким образом его ботинки могли попасть в грязь?».

«Почему полицейские не задали себе этого вопроса? Брали ли они образцы почвы с ботинок Ричи и сравнивали ли ее с грязью на полу? Они должны были сделать это. А с грязью, где парковалась машина? Конечно. И грязь со всех трех мест должна быть одинаковой».

«Но они брали пробы только с отпечатков его шин — а не следов на кухне. Не было никаких следов ног рядом с машиной Ричи. Откуда появилась грязь на полу в кухне? От того человека, кто был с ним, или который следовал за ним и наследил в кухне? От того человека, кто видел след грязи от двери и понял, что на ботинках Ричи не было грязи, значит, надо их замазать, чтобы было ясно, что Ричи был один. И, значит, только один человек может быть подозреваемым, и этот подозреваемый находится в Галле Хэвен».

Подозреваемый человек крепко спал.