После всех этих лет

Глава 21

— Пожалуйста, — умоляла я Стефани, — не зови полицию. Клянусь, я не причиню тебе никакого вреда.

— Рози невиновна, — сказала Касс. — Я ручаюсь за нее.

— Как ты можешь? — спросила Стефани.

Ее лицо было мертвенно-бледным. Даже в полумраке видно было, как на виске пульсировали жемчужно-синие вены. Над правым глазом дергался мускул. В какую-то секунду мне показалось, что она мне подмигивает. Но нет.

— Я не думала, что она убила его до сегодняшнего вечера. Но сегодня она прокралась ко мне! Я так испугалась, Касс, особенно после того, что она сделала с Картером.

— Прошу за это прощение, — я шептала, как соблюдая осторожность, так и из-за простуженного горла. — И извини за то, что я сбежала. Не знаю, почему я так поступила.

— Она это сделала, потому что у нее сдали нервы, — вмешалась Касс. — Посмотри на нее.

Если пренебречь природными данными, в тот момент я выглядела, пожалуй, лучше, чем Стефани. И вовсе не только из-за бледности ее лица. Ее руки были запачканы от работы в оранжерее, ногти поломаны, а на подбородке и вокруг рта прилипли кусочки грязи.

В конце концов Стефани осмелилась взглянуть на меня.

— Я вызвала полицию, — сказала она.

— Знаю. Здесь их не меньше сотни.

— А что ты думаешь, я должна была сделать? Когда ты сбежала в лес…

— Как ты могла подумать, что я виновна? Ты же юрист, Стефани. Ты же должна уметь логически мыслить. Если бы я убила Ричи, зачем мне надо было залезть в машину к Картеру, чтобы получить хоть какую-нибудь информацию.

— Не знаю, — ее голос эхом отозвался в каменных сводах ее прихожей.

— Т-ш-ш! — прошептали мы с Касс одновременно.

Прихожая напоминала сводчатый холл, который освещала только свисавшая с потолка люстра, да окно из цветного стекла, расположенное прямо напротив, двери.

— Простите, что говорила слишком громко, — прошептала она.

— Миссис Тиллотсон? — это был полицейский, находившийся, должно быть, в музыкальной комнате.

— Скажи, что это соседи, пришедшие проведать тебя, — сказала я.

Стефани глотнула.

— И, пожалуйста, Стефани, поубедительнее. Она взглянула на Касс, ища поддержки. И Касс поддержала меня.

— Давай, Стефани.

Стефани повторила все, что я ей говорила, но не очень убедительно. Ее голос слишком дрожал. Она вытерла руки о садовый комбинезон, оставив на нем темно-коричневую полосу.

— Скажи, что тебе надо подняться наверх принять душ и переодеться, — настаивала я. — Таким образом, мы сможем поговорить. Побыстрее.

Мы уже подошли к лестнице, когда я поняла, что комната, в которой мог находиться полицейский, была расположена прямо напротив главной лестницы. Я оглядела огромный пустой холл.

— Миссис Тиллотсон! — снова крикнул полицейский.

— Сюда! — я потащила их в стенной шкаф и за секунду до того, как полицейский повторил снова: — Миссис Тиллотсон! Где вы? — я закрыла дверь.

— Миссис Тиллотсон, — его голос звучал теперь где-то совсем рядом. — Вы здесь?

Громче! Голос Гевински! Наконец, послышался звук удаляющихся по направлению к лестнице шагов.

Я чуть приоткрыла дверь, чтобы проникал хоть какой-нибудь свет. Похоже, Касс и Стефании чувствовали себя как в преисподней. Мне же после багажника казались, что я нахожусь в мюзик-холле Радио-Сити. Касс отступила в угол. Стефани же уткнулась в свое пальто из рыжей лисы и не могла двинуться дальше. Я закрыла дверь и крепко сжала ручку, чтобы дверь не открылась.

— Нам Нужно кое-что узнать, Стефани.

— Я ничего не знаю.

— Расскажи нам о Мэнди.

— Опять? Я уже вам рассказала, обеим!

— Как она выглядит? Поверь мне, — сказала я, может, несколько холодно. — Я знаю. Я знаю, что у нее была связь с Ричи.

— Рози, я говорила тебе, что Ричи не стал бы иметь ничего общего с женщинами типа Мэнди, — она не казалась рассерженной, но по тому, как она выпалила эту фразу, было понятно, что она была в ярости. — Ты можешь оставить эту тему?

— Нет. Не могу. Послушай, Стефани. Не думай о том, что ты можешь причинить мне боль. Мне нужна только правда. Расскажи мне об этой связи.

— Я не знаю ничего об этой связи. Даже если она…

— Не бойся огорчить Рози, — вставила Касс. — Она уже достаточно настрадалась, но выжила же. Она сумеет справиться и с этим.

Говоря это, Касс сняла свитер. Я не заметила, как она сделала это, но сейчас он был накинут ей на, плечи, завязанный тем особым узлом, который знают только те, кто посещал подготовительную школу.

— Где живет Мэнди? — спросила я.

Шкаф благоухал абрикосовым ароматом. Стены были украшены позолоченным орнаментом. Абрикосового цвета ткань закрывала вешалки. Крохотные мягкие подушечки с абрикосовым ароматом в форме кружочков и сердец свисали с маленьких медных крючков.

— В Эйкрс. Я уже говорила. На Крэбэпл.

— Ты можешь проводить нас туда? — потребовала Касс.

— Что? — Стефани выглядела озадаченной.

— Не сейчас, Стефани, — быстро проговорила я.

Касс слишком настаивала. Было бы слишком грубо заявить сейчас Стефани, что она лжет. Я считала, что наша старая дружба растопит лед между нами и что, когда мы соберемся к Мэнди, мы отправимся туда как три мушкетера.

— Она работает в Нью-Йорке?

— Да. Ее сделали совладельцем. Она занимается банкротствами.

— Верно. По-моему, ты мне это говорила.

— А как она ездит туда? — спросила Касс, как только Стефани немного пришла в себя. — На поезде или на машине?

— На машине, — ответила Стефани. — Обычно мы ездили вместе, пока я не бросила работу на фирме.

— Могла ли быть у нее какая-нибудь причина появиться здесь в ночь убийства Ричи? — спросила Касс.

Хороший вопрос, однако, мне не стоит пока расслабляться.

— Понятия не имею, — сказала Стефани. — Я не видела ее уже вечность. Она только работает, работает и работает.

— А что делает ее муж, пока она работает? — спросила Касс.

— Тоже работает.

— А где?

— На фирме Кендрик и Макдоналд. Это большая фирма. Более пятисот адвокатов.

— А вечерами они возвращаются домой вместе?

— Нет.

Мое сердце без причины начало колотиться. «Нехватка воздуха», — подумала я. Отблеск панелей делал Стефани похожей на позолоченную статую.

— У них разные часы работы, и он работает на Уолл-стрит.

— Другими словами… — начала Касс.

— Подожди, — прервала я ее. — Не торопись, Касс.

— Я не тороплюсь, и, пожалуйста, не прерывай меня.

— Может мы выйдем отсюда, — предложила Стефани. — Послушайте. Этот сержант ищет меня наверху, — мы уже слышали его тяжелые шаги. — Идея! Мы можем проскользнуть через кухню в то крыло, где находится бассейн и спрятаться в сауне.

— Минутку! Ты сказала, что обычно ездила вместе с Мэнди, когда ты еще работала?

— Да, — безнадежно поглядывая на дверь, ответила Стефани. — У меня начинается клаустрофобия.

— Ты работала тогда в фирме, где работает Форрест Ньюэл, на Парк-авеню?

— Да! — клаустрофобия и разъяренность. Слишком сладкий запах уже перезревшего персика.

— Итак, — настаивала я, — Мэнди — партнер Форреста Ньюэла.

Стефани кивнула уже в полном отчаянии.

— Это становится интересным, — произнесла я.

— Рози, ты теряешь время. Я уже слышу его шаги. В любую минуту он будет…

— Не волнуйся.

— Я не должна волноваться.

— Стефани! Как она может быть партнером Форреста Ньюэла? Ты же говорила, что она работает в фирме Кендрик и Макдоналд.

— Я этого не говорила.

— Говорила.

Она посмотрела на Касс, а затем на меня.

— Ее муж, Джим работает в Кендрик и Макдоналд, — твердо сказала она.

— Он там не работает, Стефани.

Я почувствовала, что она застыла. Касс в своем углу замерла.

— Мне нужна правда. Пришло время рассказать всю правду.

Внезапно Стефани метнулась к закрытой двери. Она была сильной, но я, являя угрозу обществу в течение целой недели, была к этому готова.

— Не делай этого, Рози. Не держи меня здесь. Ты не имеешь права.

Я схватилась за дверь, толкнула Стефани со всей силы внутрь и крикнула Касс:

— Держи ее!

— Рози! — запротестовала Касс.

— Держи ее, черт возьми!

Касс схватила Стефани за бретельки комбинезона с извинениями:

— Мне очень, очень жаль. — Не извиняйся, Касс, — сказала я, пока Стефани сопротивлялась, — Прямо сейчас мы с тобой можем отправиться в Шорхэвен Эйкрс и постучать во все двери на Крэбэпл-роуд. Мы можем позвонить также в Джонстон, Пламли и Уитбред и в Кендрик и Макдоналд, и знаешь, что? Мы не найдем там никакой Мэнди Андерсон.

— Она спятила, — крикнула Стефани Касс.

— Тише, — проговорила Касс.

— Никакой Мэнди нет, — сказала я.

— Не слушай ее, Касс, — умоляла ее Стефани.

— Что ты хочешь сказать? — повернулась ко мне Касс.

— Все, что мы знаем о Мэнди, исходит от Стефани. Так, Стефани?

Касс продолжала держать ее за бретельки.

— Мне нужна правда, Стефани. И она мне нужна сейчас.

На мгновение нога Стефани дернулась, Я решила, она хочет ударить меня. Но она вдруг перестала сопротивляться. Она подняла голову, обращаясь как бы к трем абрикосового цвета шляпным коробкам на полке.

— Да, никакой Мэнди нет, — призналась она коробкам, — Мне нужен был предлог, чтобы уходить из дому по вечерам. Когда мы жили в городе, я обычно бегала вечером в парке, но Картер ненавидел это. И тогда я выдумала Мэнди.

— А почему ты нам-то рассказала, историю о Мэнди? — спросила Касс. — Ты думаешь, Рози или мне не все равно, одна ты бегаешь вечерами или нет.

— Я боялась! Как я могла признаться вам, что я обманываю мужа?

— Итак, не было никакой Мэнди, — заключила я.

— Мне не надо было обманывать, — сказала Стефани, разглядывая теперь свои носки. Видимо, она оставила свои башмаки в оранжерее. — Это была маленькая ложь, которая, однако, росла и росла.

Она взяла в руки подушечку в форме сердечка и вдохнула аромат.

— Мне очень жаль, Рози.

Я начала говорить очень осторожно.

— Позволь мне разобраться. Женщина здесь, в Шорхэвене, с которой у Ричи была связь.

— Это была не Мэнди, — заключила она успокоено. — Мэнди не существует.

— Забавно, не так ли? — заметила я.

— Что забавно, — спросила Касс. — Рози, выражайся яснее.

— Забавно то, — продолжила я, — что при том, что Мэнди не существует, кто-то звонил Ричи в офис, называя себя Мэнди?

— Действительно, — откликнулась Касс.

— Мэнди не одна в мире, — мягко сказала Стефани.

— Из того, что я поняла, — сказала, ей Касс, — секретарь Ричи, которая долгое время была его любовницей, почувствовала, что эта женщина, Мэнди, имела к Ричи особый интерес. Она была абсолютно убеждена, что Мэнди звонила, чтобы договориться о любовном свидании.

Стефани не произнесла ни слова. Тогда я повернулась к Касс:

— Стефани как юрист занималась разрешением спорных вопросов. Она получала деньги за то, что разбирала тяжбы, устраивая очные ставки. Неужели ты думаешь, что ей надо лгать Картеру, чтобы просто бегать по вечерам?

— Нет, — ответила Касс. — Она просто бы это делала и все.

— Ты абсолютно права, Касс. «Мэнди» нужна была вот для чего: Стефани выдумала эту историю, чтобы, не вызывая подозрений, сбегать из дома. Она что-то там плела своим скандинавским слугам, надевала спортивные тапочки и сбегала. Через час, улыбаясь, возвращалась домой.

— Нет! — закричала Стефании.

— И что из того, что иногда она возвращалась немного растрепанной, — говорила я Касс, — а иногда задерживалась больше, чем на час, и приползала совершенно обессиленная уже после прихода Картера. Ничего! Картер разогреет себе состоящий из четырех блюд ужин, который она уже приготовила в микроволновой печи. Конечно, она немного запыхалась — но какой румянец! Может она и говорила ему: «Картер, какая прекрасная тренировка!» Ты поняла теперь, Касс? Мэнди — это Стефани. И Стефани убила Ричи.

Стефани вскрикнула, и через секунду дверная ручка буквально вылетела из моей руки — сержант Гевински! Его пистолет был направлен прямо мне в переносицу.

— Выходите! — приказал он.

Но пистолет Теодора уже оказался в моей руке — и он был направлен в сердце Стефани.

— Только после вас, — ответила ему я.

Это был мой день, а потому мы спокойно посидели минут пять.

— Где доктор Тиллотсон? — спросила я Гевински.

— Он с ребенком. У моей матери, — объяснила Стефани.

Она сказала это настолько дружелюбно, что посторонний мог бы подумать, что мы собрались сюда, чтобы испечь ореховый пирог.

— Он всегда заезжает туда, чтобы поцеловать ее на ночь, даже если она уже спит.

Она казалась прежней Стефани: располагающей к себе, яркой, но не вызывающе, собранной, великолепной Стефани. Я должна была еще раз напомнить себе: «Это просто уловка. Не окажись простофилей во второй раз. Эта приятная во всех отношениях женщина, с которой ты привыкла месить тесто, предала тебя и убила твоего мужа».

Нежная улыбка светилась на круглом, как луна, лице Гевински, пока Стефани говорила. Секундой позже он уставился на меня. Он смотрел на меня так, как, очевидно, предписывала ему полицейская инструкция смотреть на вооруженных психопатов.

— Миссис Мейерс, — сказал он очень спокойно.

Он посмотрел на свой пистолет, который лежал теперь на столе под моей левой рукой.

— Пару часов назад из полицейского управления звонил ваш адвокат. Я знал его раньше, — это хороший, юрист. Он сделал пару любопытных замечаний. Может, я где-то неверно оценил ситуацию. Может, вы сможете дать убедительное объяснение тому, что здесь происходит.

— Смогу, ответила я.

— Отлично.

Мы выглядели, как четверо старых друзей, собравшихся за карточным столиком в игровой комнате Стефани, чтобы поиграть в скрэббл. Да, за исключением того, что при нас были пистолеты. И несмотря на то, что, как ни старалась Стефани быть предельно любезной, она покрылась испариной так, что капля пота, скатившись с ее лица, упала прямо на стол.

— Я бы хотел выслушать ваши объяснения, — повторил Гевински.

— А я бы хотела их вам предложить.

— Единственное, о чем я прошу, — с серьезной торжественностью произнес он, — чтобы вы положили ваш пистолет на стол. Вы будете контролировать тогда оба, но мы сможем немного расслабиться…

— Нет.

— Послушайте, в любой момент кто-нибудь из моих людей может войти.

— Скажете ему, что вы заняты.

— Вы, думаете» он поверит?

— Тогда скажете ему, что я держу под прицелом всех троих. Это немного охладит его пыл. А мы тем временем побеседуем.

Я положила руку с пистолетом на темно-красное сукно карточного столика. Мы находились в шорхэвенских усадьбах, а потому это был не обычный карточный столик — это был столик восемнадцатого века. Сукно в нескольких местах было потертым, и это еще больше усиливало впечатление старины. За исключением кожаной кушетки и электрического канделябра из биллиардной какого-нибудь герцога, в комнате больше не было мебели. Биллиардный стол, о котором мечтала Стефани, стоил, по крайней мере, четырех операций по увеличению груди и месячной работы над химическими эпиляциями, а для нее важнее были пока стулья в стиле Чипэндейл для столовой и ковер для гостиной.

— Позвольте я начну с истории о бриошах Стефани, — сказала я. — Это замечательная история. Обычно мы пекли их вместе. У меня это получается хорошо, но у нее так просто дар.

Гевински не придал большого значения моим словам, поскольку его внимание было сосредоточено на пистолетах, поэтому я взяла его пистолет в руки и крепко зажала.

— Послушайте меня внимательнее. Бриоши — это французское блюдо. Обычно их делают маленькими, размером с небольшую чашечку, с небольшой завитушкой теста наверху. Они подаются к завтраку.

— Рози, — попыталась остановить меня Касс.

— Я обнаружила тело Ричи около половины четвертого утра. Ты, — я обратилась к Касс, — была у меня где-то в четверть седьмого, после того, как сержант Гевински допросил меня. Ты встретила Стефани и Маделейн, чтобы пойти на прогулку, но, узнав, что случилось, отправилась прямо сюда. Примерно через час ты ушла, так как тебе надо было в колледж, но я все еще была не в себе.

— Да.

— Поэтому, немного позже, около половины девятого или девяти я поднялась на склон. Я надеялась, что смогу немного прийти в себя у Стефани.

Я повернулась к Гевински.

— Но прежде чем я пошла туда, я увидела двоих ваших подручных. Как вы их там называете?

— Эксперты, — промямлил он.

— Так вот. Они замеряли следы от шин около машины Ричи. Они сосредоточили все свое внимание на «ламборгини», хотя там были и другие. Проверьте — вы убедитесь, что там были, отпечатки двух разных типов шин.

Он кивнул, не выразив удивления, что я перевела разговор на следы от шин. Я знала, что он действительно уже разговаривал об этом со своим начальством и Винни.

— Одни следы принадлежали «ламборгини», это были шины «пирелли». А другие шины были «мишелин», которые могли принадлежать любой из дорогих машин: «ягуар», «мерседес», БМВ.

Стефани прочистила горло:

— Такие машины имеются почти во всех усадьбах. У Касс и у меня БМВ, у тебя…

— Это не диалог, Стефани, — это монолог, — я снова взглянула на Гевински. — У меня появилась идея. Когда вернется домой доктор Тиллотсон, попросите кого-нибудь из ваших экспертов проверить его «мерседес» — и ее БМВ. Следы от шин так же уникальны, как отпечатки пальцев. Вы увидите, что у одной из их машин шины «мишелин», те самые, которые оставили следы около машины Ричи. Назвать чьи?

Касс была на моей стороне. Она с трудом сдерживалась, чтобы не кивать при каждом моем слове.

— Миссис Мейерс, — осторожно начал Гевински. — Это довольно интересно. Но что из этого? Никто из них не подъезжал к вашему дому той ночью, не так ли? В деле вашего мужа был найден нож. Были следы или нет, только вы двое находились в доме той ночью.

— Сержант, и вы, и я знаем, что Тиллотсоны оба заявили, что они ничего не знают о том, что произошло той ночью. Но, если одна из тех машин остановилась рядом с машиной Ричи, это значит, что кто-то из них лжет. Не находите ли вы, что это весьма любопытно.

Гевински не ответил. Стефани надула щеки и затем медленно выпустила воздух. Я ждала, что она начнет защищать себя, но она просто продолжала тяжело дышать, обливаясь потом.

Гевински, скрестив руки, положил их на грудь.

— И какое это имеет отношение к французским булочкам?

— Успеем. Сначала, позвольте, я расскажу вам, что произошло, когда пришла сюда тем утром. Дворецкий Гуннар, он норвежец, открыл мне дверь. Он не владеет английским, но он впустил меня, услышав имя Стефани. Чуть позже его жена Ингер принесла бриоши.

— Так, — сказал Гевински.

— Это еще не все. Что случилось с Гуннаром и Ингер, Стефани?

— Они уволились. Я же говорила тебе, они уволились.

— Когда.

— Не помню.

— Это произошло всего неделю назад. Это было в день убийства Ричи? Или на следующий?

Гевински поглядел на Стефани, но пока не так, как мне хотелось бы.

— Не могу точно сказать вам, — ответила она ему. — Они нашли другую работу, им там больше платят, чем могли себе позволить мы. Они собрались и уехали, — она подалась немного в сторону Гевински. — Я не увольняла их. Она пытается представить это так, как будто это часть преступного заговора, но это всего лишь обычное явление. Слуги приходят и уходят. Гуннар поставил меня перед свершившимся фактом. Они увольняются. Я согласилась.

Она выглядела такой разумной и такой благопристойной, что Гевински глянул на меня так, будто я была идеологом заговоров и пыталась связать имя Стефани Тиллотсон с Ли Харви Освальдом.

— Как фамилия Гуннара и Ингер? — спросила я ее.

— Не знаю, — бросила Стефани. — Олсен? Йенсен? Как-то так. Спроси Картера.

— Он выписывал чеки? — поинтересовался Гевински.

— Обычно мы платили им наличными. Так им было удобнее. Но я уверена, Картер знает.

— В случае, если он не знает, — вставила я, — мы сможем выяснить это в бюро по найму. Кловерлиф? Кловердейл?

Стефани не разозлилась — напротив, она с такой готовностью кивнула, что Гевински, похоже, совсем запутался.

— Я тоже пользуюсь этим бюро. Не могли бы вы позвонить туда и проверить, уволены ли они? — спросила я Гевински. — Я думаю, она выставила их. Может, они что-то видели!

— Я позвоню туда, — заверил он меня. — Обещаю.

Но в тот момент у меня было два пистолета, а у него ни одного.

— Французские булочки? — напомнил он.

— Бриоши? Да. Когда я пришла к Стефани, она сказала, что специально для меня приготовила бриоши.

Это замечание, похоже, не вызвало замешательства за столом.

— Я подумала, как это мило с ее стороны. Но я не уловила главного. Конечно, всего пять часов назад я обнаружила тело Ричи — я не была в лучшей форме. Но сейчас — другое дело. Послушайте: я делаю бриоши, и самое быстрое — за три часа. Но Стефани никогда не будет делать кое-как.

— Хоть у тебя и пистолет, — резко вставила Стефани, — но не делай из нас дураков. Это настолько глупо, что я даже не могу поверить.

— Классический рецепт требует семи часов минимум. Тесто должно подняться три раза.

— И что здесь преступного? — закричала Стефани.

Касс посмотрела на нее.

— Если Стефани поставила бриоши в духовку в половине восьмого утра, то начать она должна была в половине первого ночи, а может и до полуночи.

Моя рука устала держать пистолет. Но тут же я поняла, секундой раньше, чем это сделал Гевински, что одним броском он сможет разоружить меня. Я взяла его снова и направила на Стефани.

— Как получилось, что ты готовила их всю ночь? Не спалось?

Она покачала головой, не столь рассерженно, сколько якобы жалея меня.

— Тесто было заморожено, — объяснила она Гевински. — Я вытащила его и поставила на полчаса в духовку!

Он кивнул.

— Оно не было заморожено, — я повысила голос. — Она замораживает сырную соломку, буше — это такие слоеные пирожные, — но тесто для бриошей никогда. Хотя оно может храниться целую неделю. Но она следует рецептам и даже подумать не может о том, чтобы заморозить тесто.

Я убедила Касс. Но глаза Гевински чуть не перевернулись на сто восемьдесят градусов.

Стефани сложила руки как для молитвы.

— Что за чушь ты несешь? — почти прорычала она эти слова.

Наконец-то она была по-настоящему рассержена.

— Что у меня была связь с твоим мужем, я убила его, а затем вернулась домой и стала делать бриоши?

— Именно.

— Ты — единственная, на кого падает обвинение, и ты знаешь это. Ты — единственная и виновна. И ты — единственная, у кого в руке пистолет.

— Я знаю.

— Неужели ты думаешь, что сержант или прокурор, или кто-нибудь — хоть на минуту поверят в то, что бриоши являются уликой в совершении преступления. Не думаю, что меня привлекут за это, — она повернулась к Гевински. — Это какой-то садизм.

— Я — садистка? — я рассмеялась. — Садизм — заводить интрижку с мужем твоей подруги. Садизм — заколоть его насмерть и подставить ее под обвинение. Она больше не обращалась ко мне.

— Это непристойно, — сказала она Касс и Гевински.

— Был у тебя роман с Ричи? — настаивала я.

— Конечно, нет. У меня ни с кем не было никаких романов.

— Значит, когда ты узнала, что он бросил меня, чтобы жениться на Джессике, тебя это не шокировало?

— Конечно, шокировало, — обратилась она к Гевински. — Когда хороший друг бросает свою жену — это всегда шокирует.

— И ты не почувствовала себя оскорбленной, когда узнала; что Ричи влюблен в Джессику?

— Нет.

Я повернулась к Гевински. Он засунул руку за воротник и почесал шею.

— Что, если у Ричи была связь со Стефани, но в один прекрасный момент он сказал ей, что надо все прекратить, пока ни я, ни Картер ни о чем не догадались? Что, если он сказал ей, что приближается двадцать пятая годовщина его свадьбы, что он должен быть безупречен, и им обоим стоит пока залечь на дно? Ричи был бы не Ричи, если бы он просто сказал правду: что он влюбился в другую женщину. Я думаю, Стефани больше никогда его и не увидела. Конечно, она встретила его на приеме по случаю нашей годовщины, но не могла устроить ему сцену, даже когда видела, как он танцует с женщиной, с которой у ее мужа был роман — с Джессикой Стивенсон. Неужели вы думаете, что она не почувствовала себя смертельно оскорбленной?

Стефани бросила на меня взгляд и улыбнулась Гевински.

— Это смешно. Смешно, — повторила она для Касс.

— Или вы думаете, она не знала, кто такая Джессика Стивенсон? Спросите у доктора Тиллотсона, — предложила я. — Он расскажет о своем романе. Кстати, он поддерживает с Джессикой отношения до сих пор. Если он будет отрицать это, можете спросить у самой Джессики. Она не из тех, кого называют честными, но она должна будет сказать правду — слишком многие были в курсе их взаимоотношений.

Гевински ослабил галстук, и расстегнул воротник рубашки.

— На следующий после приема день, — я обратилась прямо к Стефани, — когда я позвонила тебе и сказала: «Стефани, приди, пожалуйста. Ричи бросил меня. Он хочет жениться на женщине из его фирмы. Ее зовут Джессика Стивенсон». Ты не почувствовала себя оскорбленной?

— К черту ее! Сделайте что-нибудь, — она повернулась к Гевински.

— Миссис Тиллотсон. У нее два пистолета. Спокойней!

У меня в голове стучало. Ноги горели. Я пыталась сбросить с ног туфли. А если мне придется убегать снова? И даже, если я найду для этого силы, куда мне бежать?

Резкий стук в дверь заставил всех нас вскочить. Мы трое смотрели на Гевински.

— Сержант, — произнес низкий мужской голос.

Я направила пистолет на Гевински, но он посмотрел на дверь.

— Тернер? Это ты?

— Да.

Он закрыл глаза и заложил руки за спину.

— Я занят. Дай мне несколько минут.

— Хорошо.

— Муж пришел домой?

— Еще нет.

— Постучи, когда он придет.

Он подождал, пока стихнет звук шагов.

— Миссис Мейерс, миссис Тиллотсон — адвокат. Она может сказать вам, что все, что вы нам рассказываете, это… разрозненные факты, которые не будут иметь большого значения в глазах суда.

Стефани попыталась изобразить улыбку.

— Даже если вы сможете увязать их в логичную историю, в чем я сильно сомневаюсь, то это будет таким слабым доказательством, таким незначительным, что прокурор, я уверен, будет просто смеяться над этим.

Он изобразил истеричный смех окружного прокурора.

— Я прав, миссис Тиллотсон?

— Вы правы, — Стефани была слишком хорошо воспитана, чтобы попытаться как-то обольстить его, но она послала ему улыбку, но не слишком пылкую, чтобы просто показаться искренней и благодарной.

Несмотря на это, именно в этот момент я почувствовала, что атмосфера в комнате изменилась. И думаю, это почувствовали все. Это не означало, что Гевински начал верить мне, может, я просто разрядила обстановку, описывая особенности приготовления бриошей. И это не означало, что он понял, что Стефани лжет. Это означало просто, что в нем зашевелилось любопытство. Даже если бы у меня в руке больше не было пистолета, он бы продолжал слушать меня.

— Итак, вы говорите у вас есть убедительная версия?

— Есть.

— Давайте.

— Я провела собственное расследование. Я могу представить вам его результаты.

— Соединяя разные детали в единое целое, — внезапно вставила Касс.

— Она заведующая кафедрой английского языка и литературы, — пояснила я Гевински.

— Я уже имел несколько бесед с доктором Хигби, — ответил он. — Я знаком с ее манерой выражаться. Давайте ваши результаты.

— У Стефани был роман с моим мужем. Я не знаю, когда он начался, но в феврале он был в самом разгаре. Она убегала из дома по вечерам, заявляя, что она бегает со своей подружкой — адвокатом Мэнди. Она призналась нам с Касс, что Мэнди она выдумала.

— Ричи обычно оставлял свою машину, там, где ее обнаружили. Может они занимались любовью прямо в машине, что, знай моего мужа, вполне допустимо, но зная Стефани, вряд ли. Вероятнее всего, они забирались в ближайший мотель.

— В один из тех на Нозерн-Булвар, без сомнения, — добавила Касс. — Ни один нормальный человек не ляжет на их простыни.

— Не сомневаюсь, что если вы спросите кого-нибудь в тех мотелях, они вспомнят и внешность Ричи, и его машину, — сказала я Гевински. — А если вам повезет, то, может кто-нибудь вспомнит и Стефани.

— Ты насмотрелась слишком много детективов, — фыркнула Стефани.

— Второсортных детективов, — поправила я ее. — В любом случае, в апреле фирма Ричи переехала в другое здание в Санта-Фе. У меня был завал на работе, и я не смогла пойти на прием. В тот вечер он влюбился в Джессику. Он влюбился в нее по уши. Все без исключения это утверждают. Таким образом, зная дату переезда, можно определить, когда Ричи порвал отношения со Стефани.

— Что вы хотите сказать? — Гевински наморщил лоб. — Что миссис Тиллотсон заманила его в ваш дом и…

— Нет. Я уверена, она не имела никакого представления, что он приедет. Я расскажу вам, зачем ему надо было проникнуть в дом. Он приобрел безумно дорогую картину — в три миллиона долларов — и подарил ее Джессике. Но появились кое-какие осложнения.

— Мы что, должны..? — закричала Стефани.

Гевински понизил голос до шепота, будто бы обращаясь только к ней:

— Лучше всего дать ей выговориться, — и снова повернулся ко мне.

— Джессика захотела продать картину. Она ей надоела. И Ричи ей надоел тоже, но это уже другая история. Но сделать она этого не могла до тех пор, пока Ричи не представит чек о покупке, подтверждающий право владения. Он так торопился бросить меня, что оставил его среди каких-то документов.

Снаружи в холле пробили часы. Они были не очень слышны, но прервали разговор. Было одиннадцать или, скорее, двенадцать. Мы все поглядели на дверь.

— Мы с Ричи не были в идеальных отношениях, поэтому ему было трудно позвонить мне и напроситься в гости. Он также беспокоился, что я выведаю о картине — это добавило бы три миллиона к нашим совместным владениям и поставило под сомнение законность подарка.

— И? — спросил Гевински.

— И… я не знаю, когда точно он пришел, потому что я легла спать, в девять, или в половине десятого, или в десять. Я предполагаю, что это было около половины одиннадцатого.

— Если ему надо было проникнуть в твой дом, — спросила Стефани, — зачем ему приезжать так рано?

— Потому что он знал, что перед школой я рано ложусь спать. Он знал мои привычки. Если света не было, значит я уже спала или, по крайней мере, была в спальне. Он также знал, что собака умерла, так что никто бы не залаял. А дом наш настолько велик, что пока не зазвенит сигнализация, я не услышу ничего, что происходит в кухне. И даже если по какой-то причине, я спустилась бы вниз, думаю, что Ричи был уверен, что сможет что-нибудь придумать — сказать, что он стосковался по дому, — а я бы подумала, что он стосковался по мне. И он, чтобы доказать это, мог бы даже заняться со мной любовью.

Гевински сделал вид, что он якобы, этого не слышал:

— Ваш рассказ не убедил меня, зачем ему понадобилось приезжать так рано, почему бы не подождать до более позднего часа?

— Потому что он надеялся пораньше вернуться в город. Он знал, что у Джессики есть кто-то еще…

— У нее был другой? — пробормотал Гевински.

— …и Ричи боялся оставить ее хотя бы на одну ночь. Он очень торопился, стараясь, как можно скорее, подписать наши документы о разводе, и быть свободным. У Джессики были очень жесткие брачные условия, и он боялся, что она найдет способ разорвать их помолвку. Так или иначе, предположим, что он приехал в половине одиннадцатого, Это не противоречит результатам вскрытия о времени, когда наступила смерть?

— Нет, — ответил он не слишком неохотно.

— И в это время Стефани вернулась домой.

— Что ты болтаешь? — возмутилась она, — я была дома.

— Ты была в клубе садоводов.

Она откинулась на стуле и кивнула Гевински:

— Да, я была там. Я забыла об этом. Извините.

— Ничего, — он улыбнулся ей.

— Она поднималась в гору, — продолжила я, — когда уголком глаза заметила отражение рефлекторов задних фонарей машины Ричи. Уверена, что в тот момент ее сердце забилось от радости. Она направила машину в дальний угол стоянки. Не забудьте, вам еще предстоит проверить шины.

Я ждала, что Стефани прервет меня, но она как манекен молча сидела за столом.

— Она, должно быть, ожидала, что он выскочит из машины, чтобы поприветствовать ее. Но ничего этого не произошло. Она вышла и заглянула в его машину. Никого. Может, она окликнула его: «Ричи».

Стефани не могла усидеть на стуле.

— Это все россказни, — с негодованием бросила она Гевински.

— Да, верно, россказни, — согласился он.

Касс ухватилась за край столика. Все выпрямились.

— Россказни — это выдумка, — сказала она. — А это не выдумка.

— Стефани должна была встретиться с Ричи, но она была одета для вечера в садоводческом клубе. Она вернулась домой, переоделась и, может, сказала Ингер, которая понимает по-английски, что Мэнди сегодня закончит раньше, и они собираются бегать.

— Уверена, она прочесала все окрестности в поисках Ричи. Куда он мог деться? Очевидно, в свой собственный дом, то есть, в мой дом; Может, Она пошла по дороге. Или срезала путь, пройдя через пляж. Но все равно ее могли бы заметить. Ее мог засечь Картер по пути домой, если бы он зажег задние фары или выглянул в окно. Я предполагаю, что она решила срезать дорогу, пройдя лесом. Если кто и знает этот лес, так это Стефани. Она часто ходит туда собирать ягоды. Или сосновые шишки для своих композиций. Так или иначе, она подошла к моему дому и увидела свет.

— В кухне? — спросил Гевински. — Не знаю, где в тот момент был Ричи. Он не оставлял счет за ту картину на кухне, там была моя епархия. Но в любом случае, он должен был войти в дом через кухню, этот вход расположен дальше всего от моей спальни. И ему не надо было бояться зажечь свет. Я его не увижу, как, впрочем, и кто-либо другой — дом стоит совершенно изолированно.

— Может, она постучала в окно, и он впустил ее. Может, она вошла сама. Или ждала, когда он откроет дверь, чтобы выйти. Но разговор, должно быть у них все же состоялся. Длинный и неприятный. А может короткий, типа: «Ты что спятила? Я оставлю Джессику? Ради тебя?».

— Стефани бросила работу без особого сожаления. Предполагаю, ей сказали, что она немногого там добьется. Ее жизнь дома стала такой обремененной делами — и такой пустой. Но Ричи умел завести женщину. За те месяцы, что они были вместе, она смогла понять, что значит по-настоящему жить.

Стефани бросила взгляд на мой пистолет. Я сжала его крепче.

— Когда он бросил ее, что у нее осталось? Кадки с пальмами, миксер с взбитым тестом, ребенок, который совершенно не интересует ее — и муж, который любит кого-то другого. Когда Ричи бросил ее, это разрушило всю ее жизнь. И в ту последнюю ночь он отнял последнее, что у нее оставалось, — надежду. И Стефани схватила нож и всадила его прямо в живот Ричи.

Стефани издала звук, который должен был означать фырканье, но это было всхлипывание — то было молчаливое признание. Но Гевински не услышал его. Он сидел со скрещенными руками, будто ждал, когда, наконец, я закончу.

— Это все, что ты хотела сказать? — спросила Стефани, ободренная реакцией Гевински.

Надо признать, она все еще сохраняла самообладание. Всхлипывание донеслось откуда-то из самой глубины.

— Это весь твой рассказ?

— Нет, — ответила я. — Это только пролог.