Последняя роза Дивеллона

Глава Шестнадцатая. На брачном ложе

Айволин нагнал стражи в наше крыло, сам тщательным образом осмотрел наши комнаты, в который раз наказал мне не бродить одной по крепости, но доволен все равно не остался.

Однако вынужден был оставить меня отдыхать в компании Ветки. Борх отыскал на мельнице что-то настолько важное, что король был сверх всякой меры взбудоражен и деятелен.

Ветку поселили в маленькой комнатке рядом с моей спальней. Она тут же стала осваиваться, устраивать шутливые перепалки с молодыми стражниками, и развела бурную деятельность по обустройству для меня горячей ванны и ужина.

Мне как раз это и было нужно. Поев и разморившись в теплой воде, я переоделась в длинную легкую ночную сорочку из тонкого хлопка и, завернутая Веткой в тяжелый теплый халат, была переправлена в королевскую опочивальню. Где осталась совершенно одна.

Мысли мои прыгали в диком хороводе, одна опережая другую. В душе происходил торг с самой собой.

– Давай, Иммериль, будь благоразумной и рассудительной. Подумай-ка вот о чем…

К примеру о том, что это с самого начала было неизбежным. И я это знала. А еще…

Дегориан мог бы быть старым, мог оказаться больным или с уродством, или вообще такой, как Магнум. Мне вспомнилось мое видение. Ведь в нем был он, прежний король с портрета из башни, неприятный, с хищным вожделением в глазах, обрюзгший. А ведь ту милую девушку с русалочьими глазами никто не спрашивал.

Дегориан мог бы взять меня силой в первый же день и никто бы и слова ему не сказал. Но он этого не сделал. Может быть, конечно, дело не в благородных чертах характера, а в том, что у него просто было с кем делить ложе. Это было самое неприятное.

И тут же кольнуло: а вдруг он продолжает все это время видеться с Айной? А что, если он прямо сейчас с ней? Пока я тут, брожу по его комнате, как привидение? Смеются там надо мной еще, наверное.

А и неважно! А еще Флора говорила, что будет больно. Но вряд ли больнее, чем обмороженные руки? Или, чем когда твои ребра стискивают железной хваткой до треска. Если я вытерпела то, то как-то справлюсь и с этим.

Присела на край широкой кровати.

Королевская комната оказалась гораздо просторнее моей. Здесь также было немного мебели и вещей, и я поймала себя на мысли, что почти привыкла к тому, что комнаты в Излауморе не заполняются горой приятных мелочей, а просторны и имеют много свободного места.

Постель была разостлана, а над ней висела небольшая гитара с корпусом из темного гладко отшлифованного дерева. Я провела по струне пальцем и та, задрожав, негромко зазвучала. На столике у кровати лежала раскрытая книга, и я обрадовалась, что король тиульбов тоже любит книги, и тут же опечалилась: страницы успели покрыться небольшим слоем пыли. Я аккуратно приподняла ее и прочла на обложке: “Измышления Падма Мирохиса о построении конницы, типах лошадей и видах упряжи”. Да уж, увлекательнее некуда!

Вскоре я, покорившись велению своего тела, прилегла под пуховое одеяло и сомкнула веки. Усталость мгновенно взяла свое, позволив мне, не прибегая ни к каким ухищрениям, крепко-крепко заснуть, повернувшись к стене.

Проснулась от того, что перина рядом со мной просела, и одеяло потянули на себя. Нос уловил знакомые ароматы. Кожа и дерево. Явился. Я собралась в один комок в ожидании неизбежного, но вида, что не сплю, не подала. Замерла.

Рука Айволина аккуратно потрогала меня через ночную рубашку, затем нащупала и принялась тянуть завязки на шее, которые я накануне невольно завязала чуть ли не до самого подбородка. Сон как корова языком слизала.

Завязки с трудом, но поддались, и шнуровка на груди расползлась в разные стороны самым бесстыдным образом. Нахальная рука по-хозяйски прошлась по моим прелестям, пробуя на вес и легонько сжимая. Затем несчастная тряпица и вовсе была стянута с моего плеча. Какой ужас! Хоть вставай и беги за крепостные ворота!

Флора учила, что когда это будет происходить впервые, нужно постараться расслабить тело и думать о чем-то приятном. Я стала усиленно думать о цветах и бабочках.

Айволин задрал мне рубашку до пояса и поцеловал в шею, касаясь своей шероховатой щекой моей, просунул одну руку под меня и ловко перевернул на спину. Притворяться дальше было бессмысленно. Я открыла глаза и встретилась с его глазами, темными от того, что расширенные зрачки заполонили почти всю радужку. Попыталась вернуться на прежнюю позицию, которая казалась безопаснее. Но безуспешно.

Айволин покачал головой отрицательно, продолжая нависать надо мной. Его широко расставленные руки опирались о постель, отчего мышцы напряглись и фигурно прорисовались. За все время мы оба не произнесли ни слова.

Цветы и бабочки. Расслабить тело. Бабочки и цветы. Он аккуратно стал пытаться развести коленом мои бедра, но бабочки и цветы разом улетучились из моей головы. Как и результаты долгих вечерних разговоров с самой собой.

И я стиснула ноги так крепко, как только было возможно.

– Не надо, – негромко сказал он, не сбавляя напора. Но и у меня ноги словно срослись друг с другом. В итоге он резко отпрянул от меня и сел на кровати, велев мне сделать то же самое:

– Садись.

Я уселась рядом, натягивая рубашку на плечо и подтягивая шнуровку.

– Неужели ты не понимаешь, Иммериль, что это случится так или иначе? – проговорил он. – Зачем вынуждаешь применять силу? Боишься боли? Стыдишься меня, или, быть может, дело в том, что я тебе противен?

Как ответить на этот вопрос, если сама не понимаешь, что происходит в душе? И боюсь, и стыжусь. Ужас, как стыжусь. Так стыжусь, что стыдно сказать о своем стыде. Я вместо ответа лишь опустила голову.

– Ну, говори же! Вряд ли боишься. Сегодняшний день показал, что тебя саму можно опасаться. Значит стыдишься или не можешь допустить, чтобы к телу настоящей принцессы прикасался самозванец и сын шлюхи?

– Нет! Вовсе не это! – воскликнула я, возмущенная этим несправедливым предположением.

– Ну как же, не это!

– Я вообще не должна было этого всего тогда говорить, я была не в себе, можно понять почему! Я прошу прощения за эти два вырвавшихся слова.

– Тогда и ты меня прости за то, что за ними последовало, – он взял мою руку и стал ее поглаживать.

Я согласно кивнула.

– Шлюший сын! – повторил он эти ужасные слова еще раз с горечью. – Знаешь, почему меня это так злит?

Я знала, но промолчала.

– Потому что правда, – подтвердил он мои соображения. – И потому что это так или иначе на всю жизнь наложило на меня клеймо человеческого презрения и печать определенных привычек и убеждений.

Он поднялся и, совершенно не стесняясь своей наготы, зажег маленькую лампу под стеклянным колпаком и поставил ее на столик. Кромешная тьма рассеялась и по стенам поползли наши тени.

– Воды? – он звякнул глиняным кувшином, наливая себе в чашку.

– Нет.

– Я не пью ничего крепче ягодного взвара, потому что с детства ненавижу пьяные лица. И слишком хорошо помню, как там, в Дедре, вина и меда лились рекой. А еще я не держу музыкантов в Излауморе. Потому что меня, тогда еще совсем мальчишку, учили развлекать игрой на гитаре публику, что приходила туда в поисках удовольствий.

Айволин поставил чашку на пол и молниеносным движением бросил меня на постель, удерживая одновременно запястья и, поставив колени между моих ног, заглянул в мои испуганные глаза и сказал:

– И я могу легко взять то, что мне полагается по праву прямо сейчас и без лишних разговоров. Но ведь брать женщин силой ничуть не лучше, чем за деньги, верно? Однако это не значит, что нужно испытывать мое терпение. Его-то у меня всегда и недостает.

И только я почти смирилась со своей участью, как он просто освободил меня из захвата, вновь сел на постели, демонстрируя спину, покрытую страшными кровоподтеками и черными синяками, полагаю, приобретенными сегодня, зевнул, и забрался под одеяло. А спустя мгновение задышал глубоко и ровно, как спящий крепким и спокойным сном человек.

Я же, наоборот, в недоумении села и уставилась на его широкую спину, полуприкрытую одеялом, а затем, мучимая внезапной жаждой, подошла к кувшину, залпом выпила чашку воды и вернулась к своему краю кровати. Заняла его и стала беспокойно ворочаться. Видно, успела выспаться.

Промаявшись так почти до самого утра, я сделала глубокий вдох, решительно стянула с себя ночную рубашку, плотно прижалась всем обнаженным телом к телу Айволина и зажмурила глаза.

Со скоростью хищника в засаде, к которому жертва имела неосторожность подойти слишком близко, он тут же развернулся и подмял меня под себя, накрывая мой рот своим и жадно целуя, и прижимая к постели. И я была уверена, что видела, как в слабом свете лампы, в его глазах отражаются отблески торжества, и почему-то чувствовала себя одураченной.

Насладившись вдоволь моим ртом, он будто с сожалением оторвался от него, и отправился ниже, мечась от холмиков грудей к животу, от живота к бедрам, мягко отводя мои руки, иногда стыдливо пытавшиеся прикрыться. Оттуда возвращался снова к лицу.

И в моем теле вдруг нашлась, задрожала и зазвенела та самая струна, вынуждая поддаваться этим безумным ласкам, подставлять им себя и пытаться отвечать на поцелуи, как получалось и чувствовалось.

Ошалевшая от неизведанных ранее ощущений, я внезапно почувствовала что в меня настойчиво упирается нечто твердое и, замерла, вновь напуганная. Спасибо Флоре, если бы не ее учение о мужском естестве, я бы и вовсе с визгом соскочила с кровати, вспомнив об избиении жён жуткими палками. Но пока что просто настороженно затаила дыхание.

Айволин убрал от моего лица прилипшую тонкую прядку волос и завел ее за ухо, нежно целуя в висок, а затем чуть продвинулся внутрь. Я выдохнула, потому что ощущение было неприятным, но он взял меня ладонями за лицо и, продолжая сосредоточенно глядеть в мои глаза, сделал еще два толчка и пробормотал:

– Теперь тебе будет полегче.

Внутри меня забилось тревожное: “Неужели, это еще не все?”. Я со всей силы уперлась в его твердую грудь обеими ладонями, пытаясь вытолкнуть из себя, но он не позволил, удерживая меня руками, и начал быстро двигаться, пока не затрясся, как больной падучей болезнью, что меня и вовсе привело в ужас, и улегся рядом.

– Ну вот и все, – сказал он, целуя меня в спину. – Не страшнее, чем бегать у снежной пропасти, верно?

Я сдвинула брови.

– Ты обманул меня, да? Сыграл на моем чувстве вины и сделал вид, что спишь? А сам ждал?

– Нет, – широко улыбнулся он. – Я просто очень чутко сплю А как от такого не проснешься. Мне точно невинную деву привезли? Невиданная прыть…

– Святые веды! – я соскочила с постели, отыскивая и надевая ночную рубашку, вглядываясь в следы на постели. – Нужно спрятать простыни. Утром придут убирать, и увидят этот все! И по всему Излаумору будут шептаться и всякое про меня говорить.

– Ложись, отдыхай, – засмеялся Айволин, задувая огонек в лампе. – Шептаться будут, если вот этого всего не увидят.

Я с сомнением посмотрела на него и легла рядом. И конечно же ни на каплю больше не уснула, в отличии от своего теперь уже законного мужа, который положив на меня свою тяжелую руку, крепко спал.

Но вряд ли ему удалось выспаться, пскольку не успело в опочивальне немного просветлеть, как в нашу дверь настойчиво застучали. Айволин соскочил с постели, с недовольным ворчанием натягивая штаны, и выглянул за дверь. Я, конечно же, напрягла слух.

– Аторхи, ваше величество. Идут к Излаумору! – донесся мужской голос.

– Да не может быть, – удивился Айволин. – Сколько?