Послушный до дрожи

Глава 10. Позволено спорить

Айвена сидела за столом у панорамного окна. Спина прямая, колени чуть разведены — поза не столько женственная, сколько властная. Свет скользил по тонкому хрусталю бокала в её руке, падал на шею, заставляя рубины колье вспыхивать алым.

В кабинете стояла та самая тишина, где любое слово звучит громче, чем надо.

Марлен вошёл без поклона. Приблизился плавно, без спешки — но с той хищной уверенностью, что всегда отличала его движения.

Наклонился, коснулся губами её запястья. Медленно. Задержался слишком долго — так, что это уже не выглядело как обычное подчинение.

Его взгляд скользнул по её ногам, по пальцам на подлокотнике кресла, по линии плеч. Улыбка была слишком самоуверенной.

— Опоздал, — сказала Айвена тихо. Голос мягкий, но в нём звенела сталь.

— Проверял, как дела внизу.

Он не опустил взгляд.

Айвена чуть наклонила голову. Её губы дрогнули — не улыбка, но что-то опасно близкое к ней.

— Снова ведёшь себя так, будто весь дом принадлежит тебе?

Он подался ближе, опёрся ладонью на подлокотник рядом с её рукой. Дышал почти в упор, и этот жест был слишком откровенным для роли подчинённого.

Она не отстранилась. Позволила ему нарушить дистанцию — чтобы посмотреть, как далеко он осмелится зайти.

— Разве не я приношу тебе половину его дохода?

Айвена медленно подняла глаза. Их взгляды встретились. Тишина тянулась, пока воздух в комнате не стал гуще.

— И поэтому решил, что можешь гонять моих мальчиков, как своих?

Айвена позволила паузе задержаться. Потом спокойно:

— Уверенность и самодовольство — разные вещи.

Марлен навис над ней, наклонившись так близко, что его тень легла на ее плечи. Тепло его тела заполнило воздух между ними.

— Тогда тебе со мной повезло. Я умею быть и тем, и другим.

Айвена улыбнулась чуть хищно, как кошка, почувствовавшая чужую самоуверенность.

— Мне донесли, наконец-то нашёлся тот, кто напомнил тебе, что ты не хозяин.

Марлен усмехнулся.

— Напомнил? Скорее попытался.

Марлен прищурился, усмешка стала жёстче.

— Пока не прогнулся, — бросил он. — Скоро я поставлю его на место.

— Этот дышит иначе, — её голос стал тише, но в этой тишине звенел металл. — Ломать нельзя.

Пауза.

— Нейта трогать не будешь. Он — для меня.

— К тому же, он верно сказал. Здесь всё принадлежит мне.

Марлен выдохнул коротко, почти смешком, но глаза блеснули темнее.

— Ты знаешь, что я всегда проверяю границы, госпожа.

Айвена отставила бокал на стол и чуть подалась вперёд в кресле. Её рука скользнула вверх, по линии его груди, и сомкнулась на горле. Хватка была твёрдой, но ещё не бесповоротной. Он не дёрнулся. Улыбка краем губ, сбитое дыхание — и взгляд всё так же прямой.

— Ты слишком дерзок, — произнесла она почти ласково, усиливая давление пальцев.

Он с хрипом втянул воздух и ухмыльнулся.

— Потому… и интересен, — выдохнул он, и голос сорвался.

Она придвинулась ближе, их губы почти соприкоснулись. И тут же отпустила.

Он вдохнул рывком, грудь дрогнула, и всё же он смотрел ей прямо в глаза — так, словно дыхание подчинялось ей, но не взгляд.

— Интересно наблюдать, сколько времени займёт, прежде чем твоя дерзость тебя погубит.

Он склонился ниже.

— Но ведь ты держишь меня именно ради неё?

Айвена держала паузу, словно давая ему время осознать, что слова — риск. Потом медленно провела кончиками пальцев по его подбородку, вниз — к шее.

— Если захочу — сломаю.

Он чуть склонил голову, позволив ей провести ногтями по коже. Вздохнул тихо, но не отстранился.

— А если захочешь — оставишь.

Она улыбнулась едва заметно. Потянула за воротник к себе — так, что он вынужден был наклониться ближе.

Её пальцы задержались на шее, словно проверяя пульс. Сила и ритм под её контролем.

— Ещё одно слово — и я напомню тебе, кто здесь хозяйка.

Марлен улыбнулся уголком губ.

— Напомни. Может, ради этого я и здесь.

Её толчок в грудь был резким, точным. Он удержался на ногах, но шаг назад всё равно сорвался — вынужденный, с глухим сдвигом подошвы по ковру. Воздух в комнате дернулся вместе с ним, как будто конец натянутой ткани, который отпустили.

Айвена выпрямилась в кресле, взглядом вернув себе пространство.

— На колени.

Марлен замер, уголок губ дёрнулся в усмешке. Во взгляде скользнуло что-то опасное. Но он всё же опустился.

Колени коснулись ковра так резко, что в движении была не покорность, а вызов. Он положил ладони ей на бёдра — без разрешения. И задержался.

— Ты забываешься, — её голос звучал мягко, но глаза сверкнули.

Айвена наклонилась, взяла его за подбородок и заставила поднять взгляд.

— А ты это любишь, — отозвался он, пальцы чуть сжали ткань её платья.

Взгляд снизу вверх — не смирение, а игра:дальше рискнёшь?

Между ними вспыхнуло напряжение, будто воздух уплотнился.

Она склонилась над ним, схватила его за подбородок и прижалась к его губам — жёстко, властно.

Он потянулся вверх, перехватил её за затылок и притянул к себе.

На миг ей вспомнилось, как другой дышал под её ладонью — неровно, живо. А этот — дерзко, но горячо. Каждый служил по-своему.

Вцепившись руками в талию, Марлен рывком поднял её и усадил на стол.

Поцелуй вышел не из разряда дозволенных — наглый, почти грубый. Она ответила, прикусив его губу, и в этом тоже была борьба.

Платье задралось по бёдрам. Она обхватила его шею, ногти вонзились в кожу. Он рванул ткань — не заботясь о цене — и поцелуй стал почти дракой: дыхание, зубы, столкновение языков.

— Думаешь, я позволю тебе вести? — выдохнула она.

— Думаю, ты хочешь проверить, смогу ли, — его пальцы прошлись по её бёдрам.

Она выгнулась, но тут же рванула его за волосы, заставила запрокинуть голову, прикусила шею, оставив яркий след.

— Запомни: в этом доме командую я.

Он отстранился на секунду, дыхание горячее:

— Когда ты дрожишь рядом со мной, власть тебе не нужна.

Её ладонь взметнулась и ударила его по лицу.

Удар звенел в воздухе хлестко, звонко, будто отбил такт.

Он на миг задержал дыхание — и этого было достаточно, чтобы она снова улыбнулась. Баланс восстановлен.

Марлен усмехнулся, будто этого и ждал. Повёл плечом, словно приглашая ещё.

Она притянула его обратно, уже сама решая, где кончается вызов и начинается игра, и в этом движении было больше власти, чем в ударе.

Её ногти оставляли на коже тонкие красные полосы, когда он вдавил её в столешницу. Дыхание сбивалось, но она не теряла контроля: ладонь сжала его горло — не давая целиком взять инициативу.

Он поймал её руку, прижал к столу. Их движения были резкими, почти драка в каждом рывке.

— Я сказала: я — командую, — её голос сорвался на полустон.

— Тогда прикажи, — хрипло ответил он, и это прозвучало так, будто он сам загонял её в эту игру.

Айвена усмехнулась, выгнулась навстречу, и его толчок сорвал с неё короткий вскрик — не слабость, а признание: он на её уровне.

Ткань платья рвалась под его руками, его рубашка сползала с плеча, мокрая от пота. Они оба держались до последнего: она кусала его губы, он впивался в её шею, оставляя метки.

В какой-то момент он сорвался на смех — низкий, рваный.

— Вот так ты любишь, госпожа? Когда я ломаю дыхание тебе, а не твоим мальчикам?

Она зашипела, пальцами снова вцепившись в его волосы, заставила его голову склониться, чтобы поцеловать — не поцеловать, укусить, оставить алый след на его губах.

— Замолчи, — выдохнула она.

Он вогнался в неё глубже. И в её стоне было то самое — признание силы. Но и он, глядя ей в глаза, понимал: не победил, а только добился того, что она сдаласьпо своей воле.

Когда он схватил её за талию, подняв с края стола, она обвила его ногами и сама с силой вогнала в себя — уже без слов.

Они оба знали: это игра. И именно поэтому обоим хотелось продолжения.

Она стянула его рубашку резким движением, ногти снова врезались в кожу на спине. Его грудь прижалась к её груди, и между ними не осталось ни воздуха, ни пауз.

Каждый толчок был вызовом: он держал её так, будто хотел подчинить, а она отвечала, выгибаясь навстречу, будто сама загоняла его глубже.

Её дыхание рвалось в ухо — горячее, прерывистое. Он поймал её лицо ладонью, заставил смотреть прямо, и вошёл жёстче, глубже. Её тело дернулось, но она не позволила себе крика — только низкий стон, в котором слышался вызов:ещё.

Их движения становились всё резче, до треска дерева под ними. Она царапала его плечи, оставляя красные следы, он сжимал её талию так, что кожа белела под пальцами.

Айвена резко перехватила инициативу: развернулась, толкнула его в кресло, сама оседлала сверху. Взгляд её горел — хищный, холодный, и в то же время весь в огне.

— Теперь слушайся.

Она взяла ритм себе, заставляя его следовать. Каждый её вдох был командой. Каждый его выдох — ответом на приказ.

Он вцепился в её бёдра, пытался ускорить, но она ударила его по рукам и сжала ногами сильнее.

— Терпи, — прошептала она, и сама выгнулась, двигаясь медленно, нарочно мучительно.

Он застонал, впервые потеряв контроль, и она рассмеялась коротко, низко.

— Вот так. Вот ты настоящий.

Когда она позволила ускорить темп, оба уже были на грани. Она впилась зубами в его плечо, он обхватил её бёдра и вогнался до предела. Их стоны переплелись, превратились в единый рваный ритм.

Финал накрыл их обоих резко — так, что Айвена выгнулась и вцепилась в его волосы, а Марлен стиснул зубы, сдерживая крик.

Некоторое время они оставались спаянными, оба дышали тяжело, горячо. Её ладонь скользнула по его груди, успокаивая биение сердца — не ласка, а словно отметка:моё.

Он поймал её руку, поцеловал пальцы — тоже не ласково, а как вызов.

— Скажи теперь, кто сильнее.

Айвена усмехнулась, спускаясь с его колен, поправила выбившуюся прядь волос.

— Я. Но тебе позволено спорить.

Он держал её запястье крепче, чем позволялось. Пальцы впились так, что на коже проступил след.

— Тебе всё слишком легко достается, госпожа, — сказал он негромко, почти касаясь её дыхания.

Айвена вырвалась будто срывала кандалы, и в этом резком движении было больше жара, чем злости. В глазах сверкнуло — тонкая искра, опасная, живая.

Она выпрямилась, поправляя испорченное платье.

— Играешь на грани, Марлен, — бросила она. — Но не забывай, чья рука эту грань рисует.

На краю стола тонко дрогнул бокал. Вино качнулось, оставив алый след на стекле — словно память о прикосновении.

Айвена подняла взгляд, усмехнулась краешком губ и направилась к двери. За спиной остался тихий звон — как дыхание, которое она всё-таки не успела поймать.

Когда дверь за ней закрылась, бокал медленно опрокинулся. Алое пятно растеклось по столу — как метка, как подпись. Марлен смотрел, как оно стекает вниз, и усмехнулся: в этом доме даже вино знало, кому принадлежит.

Он понимал: она позволяла ему дерзить не из слабости — из удовольствия.

Но именно в этой игре рождалось то, ради чего стоило рисковать: пламя, жар которого был их общим. И ровно столько она оставляла ему воздуха, насколько хотела почувствовать вкус этой игры.

Потому Марлен снова и снова касался черты — не ради победы, а ради того, чтобы быть рядом там, где воздух дрожит от напряжения.