Послушный до дрожи

Глава 7. Айвена

АЙВЕНА

Ночь была тихой.

Айвена выключила верхний свет, оставив только лампу у изголовья кровати. Спальня была обставлена так, как она любила: ничего лишнего, всё на своих местах, пространство слушается.

Она собрала волосы, включила панель — привычка перед сном, коротко просмотреть записи дня.

На экране возникла запись прибытия новенького мальчика.

Сколько их уже было: безупречные, дорогие, обученные до последнего вздоха. И почти все — одинаково скучны.

Приватники из Лунного дома умели быть зеркалом. Склонить голову, дрогнуть плечами ровно в нужный момент, дышать красиво. Их покорность выглядела дорого и эстетично. Зеркало блестело — но за отражением не было тепла.

Она быстро чувствовала фальшь: наигранную трепетность, старание понравиться. По методичке — идеально и скучно.

Другие — «корректированные» до безупречности — напоминали кукол. В идеальной форме без малейшего изъяна. И всё равно мёртвые.

Бывали и те, кто служил слишком долго. Предугадывали желания, прежде чем ты их сформулируешь, — и этим утомляли. С ними невозможно оступиться — и нечего ловить.

Нейт был другим. Не шлифованный, не доведённый до образца.

Он отзывался дыханием, дрожью, пульсом — спонтанный...неправильный. Даже в подчинении не играл в стойкость, а оставался живым.

На аукционе она увидела сразу — редкость, и потому перебила последнюю ставку.

Интерес— слово, к которому она давно остыла, — коротко дрогнул внутри и... не погас.

Теперь он был в её доме.

Эл встретил его, как она и велела. Нейт смотрел на особняк чуть насторожено, будто тот казался слишком большим, — а на Эла — с лёгким восхищением. Всё читалось на лице.

На записи появлялся Марлен — шаг, взгляд, оценка. Эл, как всегда, склонил голову. Нейт — нет. Просто стоял, спокойно, даже слишком. Айвена едва заметно усмехнулась.

Он чувствует субординацию и не склоняется там, где это не обязательно. Любопытно. Но Марлен не забудет.

Интересно посмотреть, что из этого выйдет. Иногда полезно, чтобы кто-то напомнил ему, что он тут не хозяин. В доме возникнет новое напряжение — тонкое, как запах перед грозой.

На экране Марлен присмотрелся к новенькому внимательнее. Взгляд — знакомый: лёгкое сомнение. Но если Элира Морвен выставила этого мальчика, значит, он того стоил. Её мнению Айвена привыкла доверять.

Двое других её мужчин тоже попали к ней через Элиру.

Когда понадобился управленец для клубов, та посоветовала Марлена: «С характером, но работать умеет. Дай рамку — и он не подведёт». Так и вышло. Резкий, прямой, дерзит миру, но не ей. Этого было достаточно.

Эл появился позже. «Мальчик, который безупречно держит форму» — так его рекомендовали. Слишком ровный, без искры — зато идеально встроился в её код. До понижения Эл был искусствоведом, и именно это сыграло решающую роль.

Когда Айвена только вошла в круг меценатов, Эл оказался находкой. Он знал, какие имена поддерживать, какие выставки формируют вкус, где стоит показаться, а где — просто быть упомянутой. Айвена не стеснялась использовать его ум так же, как и тело. Милость, которой он, впрочем, достоин.

Марлен — её руки. Эл — форма и вкус.

Иногда она думала о них двоих: первый — дерзкий, с острыми углами; второй — безупречен, ровен, как отшлифованная линия. В них было равновесие: жар и форма, движение и тишина. Айвена ценила это равновесие. Оно держало дом в нужном ритме.

Но сегодня в этом доме появился третий — тот, кто дышал иначе. Дрожал, откликался — так, что женщина, привыкшая управлять дыханием, вдруг ощутила его в ответ.

Айвена закрыла панель. Тишина стала плотнее. Лампа у кровати давала ровный круг света, остальное тонуло в мягкой темноте. Она сняла ожерелье, положила на подставку, откинулась на подушки.

Тело обычно быстро отпускало день. Сегодня — нет: под кожей жила едва заметная вибрация, как от упрятанного в ткань метронома.

Воспоминание пришло не мыслью — кожей. Как он стоял у двери: ровно. Как опускался на колени. Как она сказала: «Красиво, но не моё», — и раздвинула ему пальцы, раскрыла ладони, лишая привычной защиты.

Нейт не прятался. Дрожал — и не гас. Сердце билось громко, дыхание сбивалось — и он снова его выравнивал, будто цеплялся за ритм, чтобы не утонуть.

Она редко возвращалась к сценам. Но сейчас память упорно держала один и тот же жест.

Пальцы у него во рту — послушно, широко, красиво. Горло сжимается, глаза блестят, слёзы на ресницах — и всё равно раскрывается. Её темп, его воздух.

Она ожидала паники или тупой покорности, вместо этого дрожь стала ярче. Он не гас, а разгорался.

Опасная покорность: та, где согласие добровольно, а не из выучки. Форма доведена до уязвимости — и под ней живое.

Салфетка.

Обычно она не вытирала. Зачем? Но на тот раз рука задержалась.

Внутри что-то дрогнуло. Не удовольствие — скорее любопытство. Поймала себя на том, что ей нравилось прикасаться к нему и смотреть на эту уязвимость.

Никакой игры. Чистое «да».

Стерла слёзы. Движение — мелочь, но слишком бережное, чтобы свести всё к гигиене.

Он принял это как милость. Было заметно по глазам.

И ещё — носок туфли, лёгкий касательный жест. Для неё — отметка собственности, но он отозвался вспышкой. Тепло поднялось так быстро, что она это отследила не сразу.

Нейт создан для послушания — и именно в этом было что-то неправильное. Тепло под кожей, будто от слишком близкого огня.

Опаснее, чем любое сопротивление.

Айвена перевернулась на бок. Ткань прохладная, простыня — шелковая. Пальцы скользнули по складке — как будто искали ту точку, где ещё держится его дыхание.

Она остановила движение. Усмехнулась краем губ: хватит. Контроль — тоже часть ритуала. Без него не существует власти.

Обычно после таких сцен в теле оставалась тишина — сделано, закрыто, забыто. Сейчас — не тишина.Движение.

Едва слышимое, как след воздуха в комнате, когда кто-то дышит рядом.

Она закрыла глаза. В темноте всё ещё слышалось, как он выравнивает дыхание для неё. Перед ней.

И только когда поймала себя на том, что думает оприватникеперед сном, позволила этому факту прозвучать внутри — коротко, без оценки. Потом — тишина. И его дыхание в этой тишине.