Нейт опустил взгляд, чтобы хоть на миг спрятаться в тени — выровнять дыхание, вернуть себе тело.
— Смотри на меня, — сказала она тихо.
Приказ прошёл по коже, как ток. Она не позволила даже этого — ни паузы, ни передышки.
Нейт поднял глаза снизу вверх. В горле пересохло от волнения, но он удержал её взгляд, хотя все внутри дрожало.
Айвена не спешила снова заговорить. Пауза длилась ровно настолько, чтобы сердце выбилось из ритма.
Он знал этот момент — когда дрожь ищут в паузе, как сбой в ритме.
Дыхание стало рваным, но он заставил себя выровнять его — вдох, пауза, выдох. Так учили в Лунном доме: дыханием держать тело.
Уголок её губ чуть тронуло движение — не улыбка, скорее отметка.
Он понял: заметила. Выдержал дыхание, выдержал паузу — и это тоже вошло в счёт.
Тишина чуть раздвинулась. Воздух между ними стал плотнее, как перед прикосновением.
Айвена наклонилась и провела ногтем большого пальца по его нижней губе.
Губы невольно дрогнули. Он приоткрыл рот, и её палец вошёл внутрь. Нейт обхватил его губами, послушно, красиво. Влага заполнила рот сразу, тепло прошло по телу как озноб.
Второй палец лег рядом; дыхание сорвалось, но он не отстранился, раскрываясь шире. Влажный блеск остался на губах, тонкая нить слюны натянулась, когда она вынула пальцы — и тут же вернула глубже. Ритм нарастал без спешки, как проверка: где сорвётся.
Её ладонь мягко легла ему на горло, приглушая каждый вдох. Большой палец упёрся под челюсть, остальные обвили сбоку — будто давая понять, кому принадлежит воздух.
Такого опыта у Нейта не было — когда-то показывали, но никогда не держали по-настоящему. Глаза распахнулись на миг, плечи дрогнули — она заметила. Не отпрянула, просто зафиксировала.
Давление стало ощутимым — вдох стал хриплым; на ресницах выступили слёзы. Он держал форму, фиксировал спину и кисти, как будто от этого зависело право дальше дышать.
Айвена сняла ладонь, будто отмечая предел.
Грудь рвано поднялась. Нейт шумно вдохнул. Воздух прошёл внутрь горячей волной, голова закружилась от внезапной свободы дыхания.
Но она не дала отдышаться — снова вложила пальцы. Глубже, до хриплого всхлипа.
Воздуха не хватало. В паху пульсировало. Она вынула — и тут же вернула. Он захлебнулся звуком. Ритм стал жестче, глубже. Влага блестела на подбородке, тонкой дорожкой стекала по шее. Нейт не пытался вытереться: всё, что происходило с ним, было её.
Член напрягся, бёдра чуть подавались навстречу каждому движению. Он дрожал, но держал форму. Руки оставались на бедрах, поза — безупречной. Принимал, широко открываясь, подчиняясь её ритму, даже когда глаза уже не различали света от слёз.
Когда пальцы вышли, воздух ворвался шумно, грудь выгнулась, рот остался приоткрытым. Слёзы задержались на ресницах, подбородок блестел от нитей слюны.
Айвена протянула руку к столику. Взяла тонкую белую салфетку.
Она поднесла её, будто собиралась передать, но рука чуть замедлилась. Вместо того чтобы вложить в ладонь, госпожа медленно провела по лицу: стерла слёзы, промокнула губы, подбородок.
Её движения были спокойными, почти нежными. Для него же каждое прикосновение было как благословение. Он ощущал сквозь ткань её пальцы, и это было не заботой, а мягкой безоговорочной властью.
— Хорошо, — сказала госпожа тихо. — Послушный.
Слова обожгли сильнее любого удара. В груди стало жарко, глаза снова защипало — теперь уже от облегчения. Он жил ради этой похвалы.
И вдруг носок её туфли скользнул к его паху и коснулся. Не удар, не толчок — лишь касание, отметка. Лёгкий, почти невесомый жест, но тело взорвалось откликом. Член дёрнулся. Он качнулся навстречу, но удержал позу.
Касание длилось мгновение и исчезло, но оно отпечаталось в теле сильнее, чем всё, что было до этого.
В груди жар, а внутри — тишина:она отметила. Увидела его желание и коснулась как собственности.
Похвала, салфетка и даже этот лёгкий жест — всё вместе значило больше, чем любое удовольствие.
Это была её власть. И его — послушание. Слёзы, дрожь, возбуждение — всё принадлежало ей. И он ясно почувствовал, что находится на своем месте.
Айвена провела пальцем по его щеке, оставив блестящую влажную дорожку.
— В этом доме ты будешь дышать только тогда, когда я позволю.
Он кивнул слишком поспешно — и сразу понял это, замер.
Айвена чуть склонила голову, едва заметно улыбнулась — скорее отметила с лёгким удивлением, чем поощрила.
Слишком живой.
Но госпожа не поправила его, позволила ему остаться в этом отклике — смотрела долго, прямо.
— Ты создан, чтобы угождать.
Сказав это, она словно потеряла к нему интерес. Откинулась в кресле и углубилась в чтение.
Больше не смотрела на него — и именно в этом была проверка. Он знал: теперь важно не действие, а выдержка.
Нейт остался на коленях. Грудь ещё рвано поднималась. Горло помнило её пальцы — саднило приятно, напоминая: он всё ещё в её руках, даже когда она молчит.
Поначалу он удерживал форму привычно: прямая спина, ровный наклон головы, неподвижные руки. Но минуты тянулись вязко, и тело, уже надломленное сценой, начало сдавать быстрее.
Каждая минута — как служение, каждый вдох — как взнос за право быть здесь.
Колени немели, бёдра ныли от напряжения, спина налилась свинцом. Дрожь в плечах возвращалась каждый раз, когда он пытался вдохнуть глубже.
Тишина звенела.
Она принадлежала ей. Он — тоже.
Когда напряжение стало походить на пытку, Айвена отложила книгу, взгляд её скользнул по нему — и этого было достаточно, чтобы его усилия обрели смысл.
Лёгкий жест рукой, и его отпустили:
— На сегодня достаточно.
Нейт поднялся, колени дрожали, но не от слабости — от счастья выдержанной проверки.
Он поклонился и вышел, унося с собой её ритм в своем дыхании.
Комната встретила его строгостью: кровать, зеркало, шкаф — голые стены. Но для него всё пространство свелось к ощущению: её пальцев внутри и горечи дыхания, которое она отбирала.
Нейт опустился на край кровати. Ладони дрожали. Губы пересохли, и, проведя по ним языком, он снова ощутил вкус её кожи.
В памяти вспыхнуло: «В этом доме ты будешь дышать только тогда, когда я позволю». От этих слов внутри всё сжалось, дыхание снова сорвалось, словно она всё ещё держала его за подбородок.
Тело ответило так же, как всегда откликалось на власть: пульсом, жаром, желанием. Он сжал простыню, будто её ладонь. Мысли возвращались к руке госпожи — к тому, как она входила, удерживала, проверяла.
Это не было лаской — это было испытанием. Но именно в проверке Нейт ощутил покой.
В груди стало странно легко — не от похвалы, а от того, что он выдержал.
Он не подвёл хозяйку Лунного дома. Оказался достоин места, на которое его поставила Элира Морвен.
В этом и было его спокойствие — когда знаешь, кому принадлежишь, и кто держит твоё дыхание.
Нейт выдохнул с облегчением — и воздух показалсяей.