Потерянное сердце

Глава 18

Я, наверное, объехал сегодня весь штат. Мне просто нужно подумать, но прошло уже несколько часов, и мне необходимо увидеть Гэвина. Я никогда не оставлял его на ночь, не говоря уже о целом дне.

Повернув к подъездной дорожке у дома Хантера, я вижу Олив и Лану, стоящих у двери. Они так и подпрыгивают от нетерпения и машут мне, чтобы я поторопился.

Я выпрыгиваю из грузовика и бегу к входной двери.

— Это что же так взволновало моих любимых племянниц? — спрашиваю я.

— Гэвин вот-вот сделает первый шаг! Быстрее! Я его учу с тех пор как пришла домой из школы, и у него скоро получится.

Олив и Лана были вроде как старшими сестрами Гэвина с того дня, когда он родился. Каждый раз, когда девочки остаются с ним, они пытаются научить его, как они говорят, новым трюкам.

— Не шутишь? — восклицаю я, уже мчась по дому.

Мы ждали, когда Гэвин пойдет, вот уже несколько месяцев, и я начал немного волноваться, учитывая, что ему уже год и четыре месяца. Я думал, что все дети к этому времени уже умеют ходить, но, наверное, он просто наслаждается этим беззаботным счастливым временем.

Оказавшись в общей комнате, я обнаруживаю Гэвина. Он стоит у края дивана и улыбается во все зубы.

— Па! — он возбужденно приседает и машет мне рукой. — Па!

— Гэвин, готов? Давай покажем па, что мы умеем, — говорит Олив.

Она хватает пульт от телевизора. Это любимая игрушка Гэвина — неудивительно, он ведь мой сын. Олив встает в нескольких метрах от дивана с вытянутыми руками.

Гэвин тянется за пультом, и я осознаю, что едва ли не молюсь о том, чтобы у него получилось. Мне нужно хоть что-то хорошее. Я встаю на колени и машу ему.

— Давай, дружок!

— Ты сможешь, Гэвин! — визжит Лана.

Гэвину невероятно нравится поток эмоций, который постоянно дарят ему девочки.

Он смеется и делает шаг, и другой, и еще один, затем еще три, а потом падает Олив в объятия и валит ее на спину. Они оба смеются. Гэвин, делающий первые шаги, одновременно радует и разбивает мне сердце.

— Позвони тете Тори! — вопит Олив. — Она захочет это увидеть.

Ее слова совершенно ненамеренно становятся последней каплей, и я падаю на спину, стараясь изо всех сил сохранять самообладание, но внезапно у меня не остается этих самых сил. Я разваливаюсь на части.

Мне тяжело дышать. Я слышу, как Олив зовет меня, но кажется, будто она за несколько километров от меня. Слезы наполняют глаза и текут по моим щекам, размывая все вокруг... я совсем разбит. Я не хотел ребенка по двум причинам: первой был страх потерять его или ее снова, а второй были Хантер и Олив, и их жизнь после того, как умерла Элли. Я не мог позволить себе оказаться в их ситуации, но, кажется, так и вышло.

И вот он я... один страх оказался неправдой, но другой — истинный и реальный. Олив проходит мимо меня, Гэвин извивается в ее руках, и через несколько секунд — как мне кажется — я чувствую на плечах руки. Они поднимают меня и толкают на диван — или я сам падаю на диван, не уверен.

— ЭйДжей, — говорит Хантер, глядя мне в лицо, хлопая меня по щекам и встряхивая. — Возьми-ка себя в руки, братишка.

Я стараюсь дышать глубже, но, кажется, не могу. Такое чувство, будто я пытаюсь дышать через соломинку. Закрываю глаза и с трудом сглатываю, пытаясь успокоиться. Какого черта со мной сейчас происходит? Со мной такого не бывает. Я не расстраиваюсь и не злюсь вот так.

— Прости, — едва слышно шепчу я.

— Какого черта происходит? Шарлотта, ты можешь принести ЭйДжею стакан воды? — кричит Хантер.

Шарлотте понравилась Тори, когда я впервые привел ее в наш дом, чтобы познакомить с семьей, но это, может быть, потому, что Шарлотта и Хантер тогда жили вместе всего год. После того как они поженились, Шарлотта начала выражать свое мнение. Она не приукрашивает правду. Она очень напористая и иногда немного властная. Я люблю ее. Она моя невестка, но честности иногда было слишком много. Хотя, если бы я прислушался к ее трезвому мнению, возможно, глаза у меня раскрылись бы чуть раньше.

— Что случилось? — взволнованно спрашивает Шарлотта, появляясь в комнате со стаканом воды.

— Я не знаю, — говорит Хантер, забирая стакан из ее руки. — Выпей это.

Он протягивает мне воду и садится рядом со мной на диване.

— ЭйДжей, — говорит Шарлотта. — Ты в порядке? Господи, ты в слезах. Человек, который не плачет. Наверное, все плохо.

Я молчал о большей части проблем с Тори. У Хантера наверняка были догадки, тем более, что именно он мне в трудные минуты и помогал, но детали я скрывал. В основном из-за того, что они могли бы осудить меня, и я не был готов услышать их осуждение.

— Так много всего, что я не знаю, с чего начать. — Ко всему прочему, я виноват. Мы с Хантером всегда были очень открыты друг с другом, и не знаю, как он воспримет правду, которую расскажу сейчас. — Я жил во лжи.

— Девочки, отведите Гэвина в гостиную и поиграйте с ним, — говорит Хантер.

— Но я хочу знать, что не так, — говорит Олив. Она говорит совсем не как девочка ее возраста. Оливия — маленький взрослый, которая должна быть в курсе новостей, иначе наступит конец света — ну, по крайней мере, ей так кажется.

— Сейчас же, — говорит Хантер, жестом указывая на выход.

Олив стонет. Они с Ланой забирают Гэвина и уходят в другую комнату.

— Валяй, — говорит Хантер.

Шарлотта встает и хлопает Хантера по плечу.

— Дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится.

— Ты можешь остаться, — говорю я ей. — Лучше, если я не буду повторять это дважды и не стану вынуждать кого-то делать это за меня. Мне все равно придется сказать маме и папе, и это будет отстойно.

Шарлотта кажется немного удивленной, услышав, что я хочу, чтобы она осталась, и садится на диван напротив нас.

Я провожу руками по коленям, чувствуя, как в животе все скручивается от того, что должен вывалить на них все эти проблемы.

Снова пытаюсь сделать еще один глубокий вдох, и теперь у меня в легких немного больше места, поэтому делаю еще один глубокий вдох и снова, пока не нахожу в себе силы закрыть глаза и сосредоточиться на том, что нужно сказать.

— Может быть, начнем с того, почему ни с того ни с сего вдруг появилась Кэмми, — говорит Хантер.

— Она только часть этого, — говорю я ему. — Все плохо, Хант. Очень плохо.

— Кто-то умер? — спрашивает он слабым голосом.

— Нет. — Я вдыхаю и выдыхаю еще пару раз, прежде чем, наконец, открыть глаза и посмотреть брату прямо в лицо. — Кэмми родила сразу после выпускного.

— Да, я знаю, — смеется он. — Весь город знал.

Он говорит это обыденным тоном, но затем я вижу, как выражение его лица меняется.

— Она родила от меня, Хант.

— Черт возьми, — выпаливает Шарлотта. Спасибо, Шарлотта.

Хантер откидывается на спинку дивана и пробегает пальцами по волосам.

— Офигеть. Я думал… Разве она не отдала ребенка на усыновление?

— Да, я был против, но у меня не было права голоса. Родители заставили Кэмми отдать ребенка.

— К чему ты клонишь, ЭйДжей?

Он начинает беспокоиться, и я не знаю, куда заведет его разум, но могу сказать, что почти вижу, как от стен отскакивают его мысли.

— Люди, которые забрали нашу дочь, погибли в авиакатастрофе, поэтому она решила отыскать Кэмми.

— Кэмерон, — исправляет он меня. Ясно, эти двое говорили. — Эта та авиакатастрофа несколько недель назад, в которой погибли восемь человек?

Он сосредотачивается совсем не на том, и мне еще тяжелее.

— Да, в любом случае, Кэм… она приехала сюда, чтобы найти меня. Она приехала, чтобы познакомить меня с нашей дочерью. У меня есть дочь, Хантер. Ей тринадцать. Она потрясающая. И она моя. Кэмми выясняет, как сохранить наши родительские права.

Шарлотта сидит с открытым ртом. Хантер тоже, он чешет свой заросший подбородок.

— Вот дерьмо.

— Это не дерьмо, — говорю я ему.

— Почему… что... как ее зовут? — спрашивает он.

— Эвер. — Я чувствую себя немного лучше теперь, когда половина карт выложена на стол.

— Красивое имя, — говорит Шарлотта. — Где они сейчас?

— Занимаются кое-какими делами в гостинице в центре города.

— Почему они там? — спрашивает Хантер. — Они могут остаться здесь. У нас есть место. Боже, им не обязательно жить в гостинице. Я конечно понимаю, Тори наверняка не хочет, чтобы они остановились у вас, но мы-то рады помочь.

Не знаю, как выглядит мое лицо, когда Хантер говорит это, но он отводит взгляд и сглатывает.

— А это другая часть... всего, — говорю я.

— Всего? — переспрашивает Хантер.

— Вчера у Тори был еще один эпизод, — объясняю я.

Хантер закрывает лицо ладонями и упирается локтями в колени.

— Нет, — выдыхает он. — Как не вовремя.

— Да, было ужасно. Вчера вечером я солгал, когда сказал, что мы идем ужинать. Я просто использовал это как оправдание, чтобы ты присмотрел за Гэвином.

— Не волнуйся об этом, — говорит он. — Что… Итак, что происходит?

Мне снова тяжело дышать. Я так взволнован, что больше не могу контролировать свои чертовы легкие.

— Мне пришлось вызвать «скорую». И сегодня утром первым делом я пошел в больницу, чтобы посмотреть, как у нее дела.

— И? — Хантер поднимает голову. — Как она?

Я дотягиваюсь до своего кармана и подаю ему крошечный чертов конверт. Хантеру требуется секунда, чтобы открыть его и заглянуть внутрь, прежде чем передать его Шарлотте. Он закрывает глаза и снова опускает голову.

— Черт.

— Она переезжает в Айдахо, чтобы найти своего отца и чтобы уехать от меня и Гэвина. Очевидно, мы — причина ее суицидальных эпизодов.

Хантер издает смешок.

— Это самое нелепое, что я когда-либо слышал. Тори не может просто так уйти, но после того, что я видел в последние пару лет... Не знаю, что и думать.

— Да, я тоже не знаю, что и думать, — говорю я ему.

— Какая мать… — Хантер встает, его лицо покраснело. — Какая мать добровольно оставит своего ребенка? Ей тяжело, да. Боже, это не совсем то же самое, что выбросить старое полотенце. Она не может... нет, она не может этого сделать.

Я знал, что это причинит ему боль. Он так же привязан к Гэвину, как и я к Олив, и большой разницы между любовью, которой я люблю этих двоих, нет. Они оба — моя кровь. Хантер переживал за Олив — он все еще переживает за дочку, лишившуюся родной мамы. Теперь нам обоим предстоит переживать это из-за Гэвина. Снова.

— Почему, черт возьми? — кричит он, и Шарлотта встает, чтобы успокоить его, как делает всегда, когда все выходит из-под контроля.

— У нее было тяжелое детство. Ее мать повесилась, и сестра… Тори видела, как ее сестра погибла через несколько дней после смерти матери. Очевидно, она винит себя. Вот почему она никогда не хотела иметь детей.

— Люди говорят это все время. Это не означает, что надо бросать своего ребенка, — спорит он.

Я знаю это. Я все это знаю. Я не хотел ребенка, а теперь я не могу жить без него. Я наблюдаю за эмоциями гнева, обиды, понимания и боли на лице брата. Проходит несколько минут, и он глубоко вздыхает и садится обратно.

— Это тяжело, братишка. Тяжело принять. Очень.

— Почему ты мне ничего не сказал? Ты же знаешь, я всегда рядом с тобой. Таким братья обычно делятся, разве нет?

Я знал, что ему будет больнее.

— Я не знаю. Мне было страшно. В обеих ситуациях.

Хантер тяжело дышит и потирает руками лицо.

— Хорошо, мы справимся. Мы справимся с этим.

Отчасти по этой причине я держал все в себе. Нет никакого мы. Есть только я. Не то чтобы я не ценил его поддержку, но я сам должен со всем справиться.

— Я ценю, что ты это сказал, но тут особо не с чем справляться. Тори уехала, может быть, навсегда, кто знает, и Кэмми уезжает в Коннектикут, чтобы заняться вопросами опеки над Эвер.

— Как все это могло случиться за одну неделю? — спрашивает Шарлотта.

— Наверное, одно спровоцировало другое…

Я чувствую себя виноватым за то, что вызвал приступ у Тори, но в то же время немного рад — в этот раз она не причинила себе вреда, и я узнал правду. Сейчас, а не через несколько лет, когда я был бы еще более нечастным.

— Охренеть, — говорит Хантер. — Черт, я не знаю, что тебе сказать.

— Да, я тоже не знаю, что сказать.

— Мне очень жаль, ЭйДжей. Хотелось бы надеяться, что Тори изучила все выходы, прежде чем принять это решение. Я хочу верить. Может, если ты будешь в это верить, тебе станет легче это принять, — говорит Шарлотта, явно пытаясь облегчить ситуацию. — Несмотря на все это, мы с тобой, нужна тебе наша помощь или нет. И ты это знаешь, правда? Мы семья, и ты всегда был рядом с нами, особенно с Хантером.

Я бы с удовольствием согласился с Шарлоттой, но не уверен, что даже она сама согласна с тем, что говорит, я вижу это по ее взгляду. В конце концов, я не уверен, что смогу это принять.

— Шарлотта, можешь дать нам минутку, — просит Хантер.

— Конечно. — Она встает с дивана и выходит из комнаты. — Я уже знаю, что ты собираешься сказать, Хантер. — Ее голос доносится до нас из центральной части дома.

Наверняка я выгляжу так же растерянно, как и чувствую себя. Приподняв брови, я жду, что скажет Хантер.

— Брат, — начинает он, — может быть, я попаду в ад за то, что скажу, но я должен сказать это: Тори приняла решение. Ты должен сосредоточиться на Гэвине и на том, что у вас с Кэмерон и Эвер. Все сразу принять тяжело, — говорит он со вздохом. — Боже, я догадывался, что что-то будет. Когда появилась твоя секси-бывшая Кэмерон и спросила о тебе, ее лицо светилось, как будто она получила долгожданный подарок на Рождество. Она сказала, что скучала по тебе и выглядела более чем разочарованной, когда я сказал, что ты женат и у тебя есть ребенок.

Хантер проводит руками по лицу, вероятно, ощущая лишь толику того разочарования, которое ощущаю я.

— Не хочу даже спрашивать, но знает ли она, что сейчас происходит с Тори?

— Да, она знает, — говорю я, чувствуя себя виноватым и за это тоже. — В любом случае, я рад, что мы поговорили.

— ЭйДжей, — решительно говорит он. — Ты несчастлив уже почти два года. Я терпел, когда ты цеплялся за свою жену, которая постепенно превращалась в полнейшую незнакомку, терпел, когда она превратилась в того, кто не думает о своей жизни и о твоей тоже. Ты растил Гэвина почти в одиночку, и у тебя целых полтора года мешки под глазами от усталости. Ты не шутил, и ты едва ли улыбнулся за последние несколько месяцев. Я скучаю по своему брату, и хотя то, что происходит с Тори, ужасно для вас с Гэвином, часть меня благодарна за то, что теперь ЭйДжей может стать собой. Ты заслуживаешь счастья.

— У него не будет матери, — зло рычу я.

— У него есть чертов отец, и мы оба знаем, что это не конец жизни — я думаю, по моему примеру это видно.

— Я не знаю, — протестую я, хотя аргументов у меня нет.

— Ты хочешь бороться, вернуть ее? — спрашивает Хантер. — Хочешь попробовать сделать что-то, чего раньше не делал? Ты думаешь, это сработает?

Смотрю сквозь него в поисках ответа на вопрос.

— Она моя жена, — ухожу я от ответа.

— А что насчет тебя? — спрашивает Хантер.

— Думаю, мне нужно подумать, — говорю я, вставая с дивана.

— Ты завтра будешь на работе? — спрашивает он.

— Да, с Гэвином на буксире.

— Я могу посидеть с ним завтра днем, если надо, — кричит Шарлотта.

— Разве она не вышла, чтобы не слышать меня? — смеется Хантер.

— Женщины говорят, что не хотят слушать всякую фигню, но они всегда подслушивают. Всегда.

— Это чертовски точно, — соглашается Хантер.

— Очень смешно! — заявляет Шарлотта. — Да, оставь завтра Гэвина здесь. Мы разберемся со всем, ЭйДжей. Не волнуйся, ладно?

Я киваю и направляюсь в гостиную, чтобы собрать вещи Гэвина. Он прыгает по Олив, кидает в нее малину, и она ест ее.

— Нам пора, Олли-Лолли и Лана-Банана.

Девочки поднимаются и заключают меня в медвежьи объятья.

— Мне жаль, — говорит Олив. Я не собираюсь спрашивать, о чем она сожалеет, потому что знаю, что в этом доме вирусом подслушивания заражены все.

Я смотрю на нее, приподняв брови.

— Хорошо, что я люблю тебя, малышка.

— Я встречусь с ней? — спрашивает она тихо. — Эвер. Она моя кузина, верно?

Я киваю, пытаясь спрятать улыбку.

— Вы скоро встретитесь, точно.

Тихое: «да!» срывается с ее губ, и она начинает кружиться. Ей бы понравилось, если бы наша семья стала на сто человек больше... она совсем как Элли.

— Ты дочь своей матери. Это точно, — говорю я, взъерошив ее кудри.

— Дядя! — кричит она. — Не лохмать мне волосы!

Выхожу из дома с Гэвином на руках, но едва делаю пару шагов, как начинает звонить телефон. Внутри все сжимается. Кто это и чего хочет? Тори уехала? Это Кэмми? Она хочет меня видеть? Она передумала?

Это Кэмми, и мне становится немного спокойнее.

— Алло.

— Эй, — говорит она. — Где ты?

— Делюсь горячими новостями с Хантером, — говорю я с тихим смешком. — Только что ушел от них вместе с Гэвином.

— Ты можешь приехать в гостиницу? Нам надо поговорить.

В груди снова появляется эта тяжесть, и в миллионный раз за этот день легкие превращаются в мешки с цементом.