Потерянное сердце

Глава 20

Ощущая себя по-настоящему дерьмовым отцом, я привез Гэвина на ночь домой, чтобы он, наконец, после нескольких дней в гостях мог поспать в своей собственной кроватке. Я просил Кэмми поехать со мной, но она сказала, что, поскольку я все еще женат на женщине, с которой владею этим домом, это будет выглядеть странно. Мне не хотелось быть вдали от Кэмми и Эвер, тем более сегодня, ведь завтра они уедут. Я сказал, что встречусь с ними в отеле в семь часов утра, чтобы подвезти их до компании по прокату автомобилей.

И вот я лежу в кровати, которую два года делил со своей женой, и эхо ее простых, но разрушительных слов все еще отдается в моей голове.

Ей нужно уехать от меня.

Даже если не брать в расчет Кэмми, представить, что на этой неделе она не приезжала в город, не знаю, смогу ли когда-нибудь простить Тори за то, что произошло. Слова Тори и ее поведение сегодня утром, заставили меня почувствовать себя так, словно я отравляю ее жизнь. Словно Гэвин отравляет ее жизнь. Теперь его безопасность и благополучие, как и мои, в моих собственных руках.

Может быть, я заставил ее сделать то, чего она не хотела, но не смогу просто забыть, что произошло сегодня. Никогда. И я понимаю, как звучит это «никогда», но даже физическое избиение могло бы ранить меня меньше, чем слова, которые слетали с губ Тори так легко и почти беспечно. Возможно, ее накачали наркотиками, но не думаю, что в этом гребаном мире найдется наркотик, который заставит меня пожалеть о том, что у меня есть Эвер или Гэвин.

Прохладное дуновение воздуха словно навевает на меня горькие мысли. Я хочу думать о Кэмми и о том счастье, что она принесла мне в эти дни, но все это скрыто за маской темных мыслей. Я все еще женат и ощущаю себя, словно грешник, запертый в чистилище. Как я должен справиться с этим? Как могу решать проблемы своего брака, когда мою жену удерживают в психушке?

Я все лежу и думаю, и сон не приходит, хотя уже три часа утра. Теперь я боюсь, что не проснусь вовремя, чтобы доставить Кэмми и Эвер туда, где они должны быть. Измученный и какой-то пустой, я рву наши с Тори фотографии. Бросаю ее чертовы декоративные подушки в шкаф поверх беспорядка, который остался там с прошлого раза, стаскиваю с вешалок ее платья, сваливая их в гигантскую кучу. Прохожу комнату за комнатой, пока не устраняю любые напоминания о своем браке, а их, кстати, не так уж много. Между нами вообще было хотя бы что-то нормальное? Как я мог быть настолько глуп, чтобы думать, что было?

Отношения, построенные на лжи или скрытом прошлом, не могут быть нормальными. Я должен был это знать. Я должен был вытащить свою голову из задницы и понять, в какую лажу ввязываюсь. Это моя вина. Это я виноват, что Эвер забрали у ее настоящих родителей, и это моя вина, что у Гэвина никогда не было матери. Кто, черт возьми, доверил мне мою собственную жизнь? Да что со мной?

Со мной все не так. Все. Я так сильно облажался и причинил боль стольким людям, и вот он я. Сам себе противен.

Теперь, сидя у дальней стены в гостиной, я не отрываю взгляда от темного окна, за которым медленно поднимается солнце. Его свет озаряет беспорядок, который я сотворил, помогая осознать, что значит… свобода. Но я свободен только вне этого дома. Здесь, внутри, меня ждет ванная комната, в которую я не могу войти, не заметив, что повсюду лежат флаконы с таблетками, не наткнувшись на наполовину заполненную ванну, готовую к тому, чтобы в ней утонуть. Моя спальня наполнена воспоминаниями о любви к женщине, которая использовала меня в качестве барьера для своего прошлого. Комната Гэвина напоминает мне о том, как Тори сидела на полу, пытаясь поменять ему подгузник, одновременно раздумывая о новом способе покончить с собой. Я живу в этом темном доме с Тори и ее демонами так долго, что забыл, как прекрасны лучи солнца. И сегодня я словно увидел восход в первый раз. Даже зная, что Кэмми и Эвер покидают меня сегодня, я чувствую, что пришла пора нам с Гэвином выйти из этого дома и начать все с чистого листа.

Я никогда не хотел быть Хантером — потерявшим жену, одиноким. Я наблюдал за ним слишком долго. Я не хотел такого для себя. Но теперь это кажется единственным вариантом.

Когда останавливаюсь перед отелем, Кэмми и Эвер уже ждут снаружи. Они обе усаживаются на переднее сиденье, и не трудно заметить, какой несчастной выглядит Эвер.

— Итак... — говорит Кэмми, усаживаясь поудобнее, — я считаю, мы должны показать Эвер твоим родителям до того, как уедем.

Почему-то это меня шокирует. Я хотел сделать это, я много чего хотел, но не в эти несколько дней. Эгоистично, но все свое время я хотел проводить только с Кэмми и Эвер.

— Правда? — спрашиваю я. — Я... хм. Я не рассказал родителям о том, что случилось на этой неделе.

— Сейчас подходящее время, не лучше и не хуже любого другого дня, — говорит Кэмми, глядя вниз на свои пальцы. Я вижу, что она все еще носит кольцо, и хотя не расспрашивал Кэмми об этой части ее жизни, может быть, мне стоило. Кстати, и мое обручальное кольцо все еще на мне. Возможно, пора осознать, что за последние четыре дня все кардинально изменилось.

— Я должна все рассказать и моим родителям.

Я не завидую ей. Родители Кэмми не казались мне понимающими.

Не знаю, как сказать «нет» Кэмми, особенно когда Эвер сидит между нами. Не хочу, чтобы она думала, будто я не хочу рассказывать маме и папе о ней и о ситуации с Тори. Я очень надеюсь на длинный язык Хантера. Вряд ли он удержит в себе то, что я выдал ему вчера. Я знаю, он бегает к маме и папе каждый раз, когда с кем-то из нас случается какая-то неприятность. Может, сам Хантер и не знает, что я знаю, но это так. Обычно я не рассказываю ему то, о чем не хочу рассказывать маме и папе. Потому и держал существование Эвер в тайне. Хантер держит свои чувства за семью печатями, но с удовольствием рассказывает о моих.

— Хорошо, — говорю я. — Но ты вроде хотела уехать пораньше?

— Я не горю желанием бросаться в омут с головой. С удовольствием оттяну момент.

Могу с этим согласиться.

— Если бы я мог сделать так, чтобы вы не уезжали, — говорю я им.

— Почему он не может поехать с нами? — спрашивает Эвер Кэмми.

— Это сложно, — быстро отвечает Кэмми.

Так ли это? Мне кажется, что причин у Кэмми больше, чем те, которые она озвучила.

— Ты хорошо выглядишь, Эвер, — говорю я ей.

Темный макияж за последние несколько дней медленно исчез с ее лица. Эвер одета в новую одежду, которую, полагаю, прикупила ей Кэмми, зачесала волосы от лица, и я вижу ее такой впервые. Взгляд притягивает родинка под ее ухом, похожая на падающие звезды. Так странно видеть этот знак на ее коже спустя столько лет.

— Это потому что ты больше похожа на меня без всей этой косметики, понимаешь?

Она смотрит на меня, и я понимаю, что если бы растил ее, то уже привык бы к этому выражению ее глаз, но поскольку это не так, с каждым таким взглядом люблю ее все больше.

— Мои родители немного странные, — предупреждаю я.

— То есть, такие же, как вы? — отвечает Эвер, явно гордясь своей колкостью.

— Именно, — говорю я, закатывая глаза и ухмыляясь в ответ.

Мы подъезжаем к дому, и меня почти не удивляет, что Хантер уже здесь. Как будто он знал, что мы приедем, а может просто заезжает сюда каждое утро перед работой, не знаю. Но это было бы странно. Он женат и все такое.

— Сначала я зайду один, ладно?

— Конечно, — говорит Кэмми, тревожно вздыхая.

Достаю Гэвина с заднего сидения и вхожу в дом. Все сидят в гостиной, глядя на меня так, словно я вдруг заявился домой голым.

— Гм, доброе утро?

— ЭйДжей? Что ты здесь делаешь? — спрашивает Хантер, и голос его звучит виновато.

— Привет, дядя!

— Олив, разве ты не должна быть в школе? — спрашиваю я.

— Нет! — кричит Лана с кухни. — Сегодня день учителя, поэтому мы решили немного побыть здесь.

Ну, по крайней мере, есть реальная причина, почему они здесь. Я уж предположил, что Хантер помчался сюда, чтобы рассказать маме и папе о том, что должен был сказать им я. Но я знаю, что он это уже сделал.

— Ты должен быть на работе только через час, Хант. Рановато ты сюда заехал, не так ли? — спрашиваю брата, сверля его взглядом, показывая, что точно знаю, почему он здесь. Этот ублюдок сдал меня.

— Просто хотел начать пораньше, — говорит он.

— Ты…

— О, ЭйДжей, — говорит мама, поднимаясь со стула и направляясь ко мне. — Могу я с ней познакомиться?

— Серьезно? — спрашиваю я, глядя на Хантера. — Сейчас семь тридцать утра. Ты, видимо, едва не помер от напряжения за ночь, удерживая в себе столько информации.

— Точняк, — говорит Хантер, ухмыляясь.

— Я знал... — подает голос папа из угла гостиной, опускаясь в кресло с виноватым выражением лица.

— О чем вы говорите?

Что именно он знал? У Хантера было достаточно времени, чтобы рассказать им и о Тори, и об Эвер.

— Я знал, что ты сделал ребенка этой девушке. Слышал, как ты разговаривал с ней ночью, когда я был в ванной. Знаешь, какая тонкая стенка между ванной и твоей спальней?

— Да, пап, я знаю. И я тоже иногда слышал гораздо больше, чем хотел бы слышать.

— ЭйДжей! — возмущается мама.

— Почему ты мне не говорил? — спрашиваю я отца.

— Потому же, почему не говорил твоей матери.

Мама выглядит разозленной, и она не стесняется своей злости.

— Как ты мог скрывать это от меня? — спрашивает она. — Я его мать!

— Это был не мой секрет, дорогая. Я посчитал, что наш сын придет к нам, когда будет готов. Я не думал, что это будет тринадцать лет спустя, но знал, что в конце концов он придет.

Не могу поверить, что папа так долго хранил мою тайну. Видимо, длинный язык достался Хантеру от мамы.

— Ты собираешься… — начинает мама, а затем замолкает.

— Мы хотим попытаться отменить удочерение. Ее приемные родители погибли.

Мама обхватывает себя руками и что-то бормочет себе под нос.

— Это возможно? — спрашивает она.

— Я не знаю, мам. Но это долгий процесс. Кэмми везет ее в Пенсильванию, чтобы разобраться со всем этим.

— А ты не едешь? — в голосе папы слышится гнев.

— Кэмми не хочет, чтобы я уезжал.

Мама проходит мимо меня, чтобы сесть на диван рядом с Хантером.

— Это и так уже слишком много для меня, чтобы принять сразу, но я должна знать… Хантер начал говорить о Тори, когда ты приехал. Она в порядке? Ей явно это не понравится.

Повезло. Хантер не зашел так далеко.

Я качаю головой.

— Это еще более длинная история.

— Она бросила тебя, да? — спрашивает папа.

— Гарольд! — возмущается мама. — Почему ты сразу думаешь про что-то подобное? Я уверена, все можно уладить.

Если бы это было так просто.

— Слушай, я не хотел беспокоить вас своими проблемами с Тори, но да, она бросила меня, и не без причины, — начинаю я.

— Из-за Кэмерон? Я не понимаю, — говорит мама в растерянности.

— Кэмерон тут ни при чем. Просто время так совпало. Тори сейчас в больнице. Она была в депрессии какое-то время. Очевидно, она больше не хочет меня видеть.

— Мы можем как-нибудь это исправить? — невинно спрашивает мама. — Может быть, у нее просто плохое настроение или послеродовая депрессия. Сейчас это так распространено.

— Она пыталась... покончить с собой. Дважды, мама.

Тяжело было видеть эти попытки, и выражение ужаса на лице мамы не облегчает сказанного.

— Я понятия не имела, что все так плохо, — тихо говорит она. — Мне жаль, что ты прошел через это с ней. Мне жаль, что она так сильно страдала. Хотела бы я что-то сделать.

— Единственное, что можно сделать, это позволить ей уйти. Она винит меня. Что я могу сделать? — спрашиваю я, снова ощущая, как сердце болезненно сжимается. Как я могу причинить кому-то столько боли?

— А что насчет Гэвина? — в глазах мамы настоящая паника. — Вы должны разобраться с опекой. Это серьезно. Ты собираешься разводиться?

Мама сыплет вопросами, и я знаю, это потому что она озабочена, но мне особо нечего сказать в ответ.

— Может быть, могут помочь семейные консультации или что-то в этом роде. В смысле, развод не должен быть единственным решением.

Похоже, она не слышит меня, или не хочет осознавать сказанное. Мама обычно носит розовые очки, и иногда мне хочется видеть жизнь такой, какой видит ее она.

— Тори не хочет быть рядом с Гэвином. Она винит и его тоже.

Давно не видел, как у мамы раздуваются ноздри. Это происходит только тогда, когда она разозлена или расстроена до предела.

— Он всего лишь ребенок. Может, ты ее неправильно понял, ЭйДжей. Это не может быть правдой. Я знаю, Тори материнство далось нелегко, но не думаю, что она сделала бы это с Гэвином. Какая мать смогла бы?

Я проглатываю свою боль и закрываю глаза, чтобы не встречаться с мамой взглядом.

— У меня нет другого ответа. Я знаю только то, что Тори ясно дала мне понять.

— Я не понимаю, — растерянно говорит мама.

Я чуть не забыл о Кэмми и Эвер, ждущих меня в грузовике.

— Мам, я знаю, что на данный момент это очень много, но не можем ли мы отложить дискуссию, чтобы я мог познакомить вас с Эвер? Мне нужно пока переключить свои мысли с Тори. — Я громко выдыхаю, пытаясь переключиться. Боже, это тяжело. — Поверь мне, я не планировал, чтобы все это случилось сразу. Это больше, чем я могу вынести.

— Эвер? — спрашивает мама, немного успокаиваясь. Ну, мне так кажется.

— Моя дочь, — отвечаю я.

— Это ее имя? — всхлипывает мама. — Это… это самое красивое имя, которое могу себе представить.

— Пожалуйста, полегче. Эвер сейчас нелегко, и она злится из-за этого.

— Конечно, — говорит мама, поднимаясь с дивана.

— Я познакомлюсь с ней? — подскакивает Олив, хлопая в ладоши. — Ура!

О, Боже. Это будет ужасно.

Отдаю Гэвина Хантеру и бегу обратно, чтобы привести своих девочек.

— Берег чист, — говорю я с беззаботным смехом, чтобы немного снять напряжение.

Эвер и Кэмми следуют за мной в дом, и Эвер почти наступает мне на пятки, прячась от присутствующих.

— Мистер и миссис Коул, приятно видеть вас снова, — говорит Кэмми, наклоняясь, чтобы обнять маму.

Мама не хочет отпускать ее, и я готов вмешаться, чтобы спасти Кэмми. Я прочищаю горло и притягиваю Эвер к себе, заставляя показаться. Не знаю, каким было мое лицо, когда я впервые увидел Эвер — когда она родилась или на прошлой неделе — но если бы мое лицо было таким, как мамино, папино или лицо Хантера, я бы, вероятно, плакал, глядя в зеркало. Они все выглядят удивленными, но такими счастливыми. Впервые в моей жизни все молчат, и я не знаю, что сказать, чтобы сломать этот лед.

— Боже мой, — говорит Хантер. — Ты похожа на отца, я имею в виду, на ЭйДжея.

— У нее идеальный маленький носик Кэмми, — говорит мама.

— У тебя глаза Коулов, — смеется папа. — Повезло.

Эвер ничего не говорит. Наверное, она чувствует себя не в своей тарелке, оглядывая своих новоиспеченных родственников. Я не знаю, как она держалась всю эту неделю. Интересно, когда она узнала, что ее удочерили, и при каких обстоятельствах? Я этого не спрашивал. Я так многого не спрашивал, и теперь, кажется, у меня заканчивается время.

— Ты абсолютно, потрясающе красива, — добавляет мама. — Я знала, что если вы двое будете вместе, у вас будет прекрасный ребенок. Я просто не знала, что это уже произошло.

Мама всхлипывает, и я понимаю ее. Я сбросил настоящую атомную бомбу на свою семью.

— Ты не хочешь, чтобы ЭйДжей поехал с тобой в Пенсильванию? — спрашивает папа, и наплевать, что это не его дело. Он никогда не заботился о том, чтобы держаться подальше от чужих дел, так что это не удивительно.

Кэмми садится в ближайшее кресло, скрещивая ноги. Ей явно неловко.

— Я хочу начать процедуру удочерения. Одна. Я не упоминала об ЭйДжее в качестве родителя из-за обстоятельств, в которых мы тогда находились. Плюс, папа готов был убить того, кто сделал мне ребенка. Ситуация может усложниться, если там будет ЭйДжей.

Почему это всплыло только сейчас?

— О чем ты? Даже после того, как все будет сказано и сделано, и мы докажем наше — твое родительское право, Эвер все равно не будет считаться моей дочерью?

Она — моя дочь. Господи, да посмотрите же на нее!

— Честно говоря, я не знаю, как все будет, — говорит Кэмми.

— Разве ты не адвокат? — спрашиваю я, и злость в моем голосе уже не спрятать.

— Да, но я адвокат по недвижимости, а не по семейному праву. — Даже не знал, что есть разница. — ЭйДжей, я хочу, чтобы ты тоже был ее законным опекуном, но ты сейчас женат, и не на мне, и поэтому не знаю, как все это решится. Я не вижу причин, почему суд должен предоставить родительские права паре, которая даже не живет вместе. Может быть, будет проще, если сначала на Эвер буду претендовать только я.

Эвер кажется такой потерянной, и если бы не она, я бы, вероятно, уже выбежал из дома и кричал во всю глотку от ужасной боли, сжавшей сердце.

Олив встает с кресла и подходит к Эвер.

— Хочешь пойти посмотреть сад? Он крутой. — Олив смотрит в сторону кухни. — Лана, давай выйдем на улицу с Эвер!

— Да, хорошо, — говорит Эвер, следуя за Олив. Лана идет за ними.

— Мы теперь двоюродные сестры, — говорит Олив, и дверь закрывается.

Тишина заполняет комнату. Мы все смотрим на только что закрывшуюся дверь и перевариваем то, что сказала Олив.

— Она права, — говорит мама, прерывая молчание. — Кэмми, это очень умное решение.

— Отлично, — бормочу я. — А как насчет ДНК-теста?

— ЭйДжей, все это — часть процедуры, и мы справимся с этим, когда придет время, но пока подумай о том, что все и так слишком сложно, — говорит Кэмми, громко вздыхая.

— Если ты хочешь вернуть себе Эвер, лучше не впутывать в это дело органы опеки, — говорит Хантер. Органы опеки? Ну да. Я все еще в браке с Тори, а не с Кэмми.

Почему все против меня?

— Тогда зачем ты вообще сюда приехала? — спрашиваю я Кэмми. — Раздразнить меня?

Знаю, что мои слова ранят ее, но никак не могу понять, почему она проделала весь этот путь, чтобы показать мне нашу дочь, а через несколько дней забрать ее.

— Я сказала тебе зачем, — напоминает Кэмми. — Как ты можешь сомневаться в этом, ЭйДжей? — Она встает и смотрит в окно, вероятно, высматривая Эвер. — Было очень приятно снова увидеть вас всех, — вежливо говорит она. — Уверена, мы скоро увидимся снова.

Кэмми выходит из дома, оставляя меня под взглядами трех пар глаз.

— На этот раз дело не только в тебе, ЭйДжей, — говорит папа. — Если бы я был тобой, то потратил бы время, чтобы выяснить, что за херня у тебя творится с Тори. А потом бы выяснил, что за херня у тебя творится с Кэмми, потому что мы все видели, как ты смотрел на нее, когда увидел в нашей гостиной. Может быть, если все это решится, дела пойдут на лад.

Все это звучит так просто, но одновременно кажется концом света.

Без единого слова я забираю Гэвина из рук Хантера и покидаю дом, следуя за Кэмми и Эвер.

— Пожалуйста, отвези нас в компанию по прокату автомобилей, — говорит Кэмми. — Если ты не хочешь, я попрошу Хантера или твоего отца.

— Я довезу, — ворчу я.

На полпути Кэмми наконец-то нарушает тишину.

— Я приехала сюда, чтобы найти тебя, потому что хотела этого. Потому что хочу, чтобы ты был частью жизни своей дочери. Я приехала сюда не для того, чтобы разрушить твою жизнь, брак или твои отношения с семьей. Тем не менее, именно это я и сделала.

— Во-первых, пожалуйста, не вини себя за мой брак. Я уже говорил, что это не имеет к тебе никакого отношения. Во-вторых, сейчас у тебя все не намного лучше, — напоминаю я. — Твой жених вернулся в Вашингтон, помнишь?

— Мне все равно, — говорит она. — Он мне изменял, ЭйДжей. Он думал, я настолько глупа, что он может обманывать меня.

— Так ты знала? — спрашиваю я.

— И ты знал? Это так похоже на тебя.

— Он выпалил это в тот день, но я не хотел использовать это как оружие, чтобы заставить тебя быть со мной. Я не хотел манипулировать тобой, не хотел добиваться твоего интереса таким образом, и не думал, что это мое дело.

— ЭйДжей, ты не перестаешь удивлять меня. — Я не знаю, что она имеет в виду, но это не очень хорошо.

Может, Кэмми все равно, что Каспер бросил ее, но мне небезразлично все то, что случилось на этой неделе. Мне не все равно, что моя жена в больнице. Не все равно, что я должен был покончить с этим браком еще год назад, когда осознал, что не смогу помочь Тори.

— К твоему сведению, мне не все равно, что произошло на этой неделе, и я точно знаю, что не хочу потерять вас двоих после того, как вы вернулись в мою жизнь.

— ЭйДжей, послушай, пожалуйста. Я не собираюсь говорить тебе, что делать, но тебе надо разобраться со своей жизнью здесь, и потом у нас троих появится какой-то шанс.

— Например, какой? — Знаю, какой отчет хочу получить, но не могу думать о будущем, пока не закрою эту главу своей жизни.

— Я все еще люблю тебя, ЭйДжей. Помнишь наши планы насчет побега?

— Я думаю об этом каждый день, — говорю я, сжимая руки на рулевом колесе.

— Эта история еще не закончена. Нам просто нужно расчистить путь, прежде чем мы двинемся по бездорожью вперед.

Я — внедорожник, а она — навигатор. Как всегда.

— Бездорожье означает неизведанный путь, Кэмми.

— Не в этом случае.

Может быть, здесь я и ошибался. Мои стереотипы стали причиной настоящей катастрофы. Может быть, длинная извилистая дорога, по которой придется ехать в два раза дольше — это и есть лучший путь.

Эвер молчит, пока мы не останавливаемся у прокатной компании. Выйдя из машины, она обхватывает меня руками, прижимая голову к моей груди.

— Я знаю, что ты мой отец, — говорит она. — Я хотела узнать тебя с восьми лет. — Эвер пожимает плечами. — Знаю, сейчас это значит не очень много, но спасибо, что боролся за меня. Никто и никогда не боролся за меня.

Я боролся за тебя, Эвер. Я боролся за тебя с того дня, как ты появилась на свет.

Эвер забирает из грузовика свою сумку с вещами и целует Гэвина в щеку.

— Увидимся, братишка. Не волнуйся, я научу тебя, как злить нашего папочку.

Я едва не плачу — это, может быть, лучшее, что я когда-либо слышал в своей жизни. Слезы вот-вот покатятся по моим щекам, и если Кэмми подойдет еще на шаг, я расплачусь.

И Кэмми подходит ко мне. Протягивает руки и гладит мое лицо.

— Посмотри на меня, — просит она.

Так и выходит. Слезы текут из моих глаз, и я почти не вижу ее.

— Делай то, что лучше для тебя и Гэвина. Независимо от того, кто имеет права, Эвер всегда будет твоей дочерью — нашей дочерью. Юридическая волокита — это просто... оставь это мне, хорошо?

— Что насчет нас, Кэм?

Она смотрит на мою руку.

— Я хочу, чтобы ты думал о том, что хочешь сам. Даже если тебе особенно не о чем сожалеть, притворись, что сожалеешь — о том, что не можешь принять другое решение. Оплачь то, что есть, и чего не будет. Излечись. И когда все будет сказано и сделано, если ты сам этого захочешь, мы сможем продолжить с того места, где остановились тринадцать лет назад.

— На качелях возле фермерского дома? — спрашиваю я, пытаясь выдавить смешок.

— Это ужасно, тебе не кажется? — спрашивает Кэмми, тоже пытаясь рассмеяться.

— Может, для тебя.

Кэмми приподнимается на носочки и целует меня в щеку.

— Я буду держать тебя в курсе дел. Обещаю.

Она скользит рукой по моему лицу и улыбается, прежде чем наклониться и заглянуть в салон. Затем проводит тыльной стороной ладони по щеке Гэвина.

— А ты, малыш. Если тебе что-то понадобится, знай, я буду рядом. Просто пригляди за папой некоторое время, хорошо?

Я не умею прощаться. Я ненавижу молчать. Не могу смотреть, как люди, которых люблю, уходят от меня. Это уже второй раз, когда я теряю женщину, которую люблю. Второй раз, когда дочь забирают у меня, и мне больно, как будто это первый раз.