Почти каждое утро я просыпаюсь от голоса Брендона, напевающего одну из его обычных песен, которые потом застревают у меня в голове...
— С добрым утром, с добрым утром. Мы на наших местах с улыбками на устах. И так мы начинаем новый день! — Это кого угодно сведет с ума.
Но не сегодня. Сегодня меня будит не брат Киары, а разносящийся по коридору голос Тука.
— La cucaracha, la cucaracha, ya no puede caminar, porque no tiene, porque le falta,[67] я не знаю дальше слов ля ля ля!
И поскольку я знаю, что Брендон не пытается действовать мне на нервы, жизненной целью Тука, скорее всего, является выводить меня из себя.
— Ты когда-нибудь затыкаешься? — ору я, в надежде, что он слышит меня там в коридоре.
— Эй, amigo[68] , — говорить Тук, открывая дверь, — проснись и пой!
Я поднимаю голову с подушки.
— Разве я не запирал дверь, чтобы избежать таких людей как ты?
Он показывает мне искривленную скрепку у себя в руке.
— Ага. Но к счастью для меня, я знаю как использовать волшебный двере-открыватель.
— Убирайся отсюда.
— Мне нужна твоя помощь, amigo.
— Нет. Убирайся.
— Ты так сильно меня ненавидишь потому что я нравлюсь Киаре больше, чем ты?
— Это ненадолго. Вали отсюда к чертовой матери. Сейчас же, — говорю ему я. Парень не двигается.
— Окей. Серьезно, я не знаю, правда это или нет, но я слышал, что люди которые ругаются матом, просто пытаются компенсировать нехватку… ну, размера.
Я сдергиваю с себя одеяло и спрыгиваю с кровати в погоне за ним, но он исчез.
Дверь в комнату Киары подозрительно открыта.
— Где он? — спрашиваю ее я.
— Эм... — говорит она.
Я сканирую ее комнату, затем открываю ее шкаф. Как я и думал, Тук стоит внутри.
— Я просто пошутил. Ты, что шуток не понимаешь, чувак?
— Не в семь утра.
Он смеется.
— Надень что-нибудь и не пугай бедную Киару своим утренним стояком.
Я смотрю вниз. И правда, прямо перед Киарой и Туком la tengo dura[69] .
Черт. Я хватаю первую попавшуюся в руки вещь и закрываю нижнюю часть себя от их глаз. Это оказывается одна из плюшевых игрушек Киары, но сейчас у меня нет большого выбора.
— Это талисманчик Киары, — говорит Тук, смеясь, — Талисманчик, догоняешь?
Не говоря ни слова я тороплюсь в свою комнату и кидаю Талисманчика на пол. Киара, скорее всего, заставит меня купить ей новую игрушку.
Я сажусь на кровать и размышляю над тем, как я собираюсь стать ближе к Киаре с Туком, постоянно вьющимся рядом, и вообще почему я хочу быть к ней ближе. Мне нравится ее целовать, вот и все. Стук в дверь прерывает мои мысли.
— Чего тебе надо? — говорю я, но слова звучат, как рычание.
— Это Киара.
— …и Тук, — говорит другой голос.
Я открываю дверь.
— Он хочет извиниться, — говорит Киара.
— Мне очень жаль, что я открыл твою дверь без разрешения, — говорит Тук, как будто он ребенок, которого его мать отправила извиняться. — Я обещаю больше этого не делать. Пожалуйста, прости меня.
— Ладно. — Я начинаю закрывать дверь, но Киара придерживает ее рукой.
— Подожди. Туку на самом деле нужна твоя помощь, Карлос.
— С чем?
— Моей команде по Ультимейт нужен седьмой участник. У нас трое простыли, а еще двое получили травмы в четвертьфинале и не могут играть. Киара считает, что ты сойдешь?
Сойду?
— А ты почему сама не участвуешь? — спрашиваю я Киару. — Ты в хорошей спортивной форме.
— Это не смешанная команда, — отвечает она. — Это чисто мужская.
Тук складывает вместе ладони, как будто собирается молиться, и я чувствую, что сейчас полетит словесный понос.
— Пожалуйста, amigo. Ты нам нужен, Кимосабе, О, Великий и Сильнейший. Ты нужен нам больше, чем Земля, восходящая на западе.
— Солнце встает на востоке, идиот.
— Если ты на Земле. А вот если ты на Луне, Земля встает на западе.
Он делает глубокий вдох.
— Ну, ладно. Я прекращаю лебезить. Ты согласен или нет? Игра начинается меньше, чем через полчаса и мне нужно знать, выходим мы соревнования или нет. К сожалению, ты, наверное, наша последняя надежда.
Я смотрю на Киару.
— Туку правда нужна твоя помощь, — говорит она. — Я приду посмотреть.
— Хорошо, я согласен. Но я сделаю это только ради тебя, — говорю я ей.
— Подожди-ка, что… о чем это он? Он сделает это ради тебя? — Тук смотрит сначала на меня, потом на Киару, но ни один из нас ему не отвечает. — Кто-нибудь скажет мне, что тут происходит?
— Неа. Дай мне пять минут, — говорю ему я.
По дороге на игру Киара настаивает, чтобы я позвонил своему брату и попросил его прийти.
— Просто позвони ему, — говорит она. — Или это сделаю я.
— Может я не хочу, чтобы он приходил.
Она протягивает телефон.
— Может ты ужасно хочешь, чтобы он был там, но слишком упрям, чтобы это признать. Тебе что, слабо?
Ну вот зачем ей надо было это делать?
Я хватаю телефон из ее руки и звоню брату. Я говорю ему об игре и ни секунды не колеблясь, он отвечает, что будет там.
Отключившись, я кидаю телефон Киаре, Тук напоминает мне правила игры. Я фокусируюсь на главном: как только я ловлю фрисби, мне нужно остановиться и перекинуть ее одному из игроков в моей команде в течение десяти секунд.
— Это не тот спорт, в котором необходим контакт, Карлос, — напоминает мне Тук уже в десятый раз. — Так что если ты чувствуешь желание ударить, толкнуть, или подраться с кем-нибудь, постарайся сделать это после игры.
На поле Тук представляет меня команде. Но я думаю только об одном: если я помогу Туку, будет ли Киара считать меня героем?
Я практикуюсь с остальными парнями за несколько минут до начала игры. Даже учитывая то, что я не кидал диск уже несколько лет, у меня не возникает проблем с тем, чтобы заставлять его перелетать по воздуху прямо в руки ребятам из команды.
Один из парней в команде, пробегая мимо меня, подмигивает и заетем шлепает рукой по моей заднице.
Что, черт возьми, это было, какой-то местный ритуал? Я не признаю ритуалы, особенно с руками других парней на моей заднице.
Я подхожу к Туку, который делает растяжку у края поля.
— У меня глюки, или тот пацан только что заигрывал со мной?
— Его зовут Ларри. Не спрашивай меня почему, но он считает, что ты красавчик. Он не перестает пускать слюни с тех пор, как мы приехали. Просто не давай ему повода.
— Уж этого точно я не дам.
— Вот. — Тук роется в своей сумке и кидает мне футболку. — Это форма нашей команды.
Я поднимаю ее на уровень глаз.
— Она розовая.
— Ты что-то имеешь против розового?
— Это через чур по гейски.
Тук поджимает губы.
— Эм, Карлос, сейчас, наверное, самое время сказать тебе кое-что. И тебе, скорее всего, это не понравится.
Пока Тук говорит, я поближе присматриваюсь к игрокам в моей команде. Деннис, уж больно какой-то женственный. Парень, который дал мне по заднице, сейчас прикусывает губу, как будто хочет зажать меня в каком-нибудь углу. И розовая форма…
— Это команда геев, не так ли?
— Что выдало нас? Розовая форма или то, что половина команды пускают по тебе слюни?
Я втюхиваю футболку обратно ему в руки.
— Я отказываюсь от этой чести.
— Успокойся, Карлос. То, что ты играешь в команде геев не делает геем тебя. Не будь гомофобом. Это так политически некорректно.
— Спроси меня, если мне когда-либо было дело до того политически корректен я или нет.
— Подумай о всех тех фанатах, что ты огорчишь. О Киаре… и своем брате.
Я не уверен то ли мой брат смеется, то ли щурится: все, что я четко вижу с того места, где он сидит, так это как он показывает мне два больших пальца. Бриттани тоже явилась сюда. Киара и Бриттани склонили головы друг к другу, разговаривая о чем-то.
Я знаю, что мне не стоит спрашивать, но не могу удержаться.
— Как называется наша команда?
— Последние из геев, — говорит Тук и начинает смеяться.
Я, с другой стороны, не смеюсь.
— Что, тебе не нравится наше название? Ты один из нас, Карлос.
Я все еще не смеюсь.
Он ловит пас одного из игроков и возвращает обратно.
— О, и чтоб ты знал, перед выходом на поле, мы все обнимаемся и очень громко кричим "Геи вперед"!
Ну все.
— Я вне игры.
Я начинаю уходить с поля. Если кто-нибудь из дома увидел бы меня, меня пинали бы от Атенсинго до Акапулько и обратно.
— Я просто шучу, чувак, — кричит мне в след Тук.
Я останавливаюсь.
— И наше название не "Последние из геев", — он поднимает руки в знак капитуляции. — Окей. Окей. Мы не кричим "Геи вперед", хоть Джо, вон тот, что с ежиком на голове, предлагал делать это в начале сезона. Наша команда называется просто "Последние". Мы не могли придумать ничего оригинального, поэтому Ларри придумал "Последних", вот так мы и назывались с тех пор. Доволен?
Я качаю головой и снова хватаю футболку.
— Ты по гроб жизни будешь мне должен за это, — говорю я, стягивая свою футболку через голову и заменяя ее на розовую.
— Я знаю. Назови свою цену, amigo.
— Назову. Но позже. — Я бросаю взгляд на Киару. — У Киары когда-либо был парень?
Он стучит себя по подбородку указательным пальцем.
— Она не рассказывала тебе о Майкле?
— Что еще за Майкл? — спрашиваю я.
— Парень, с которым Киара встречалась летом.
Она никогда не упоминала его.
— Как серьезно это было?
Тук широко улыбается.
— Оп-ля, а нам интересно.
— Ответь на вопрос.
— Он сказал ей, что любит ее, а затем бросил по смс.
— Вот урод.
— Именно. — Тук указывает на другую сторону поля, где практикуется команда противников. — Этот высокий пацан, что поднимает бутылку с водой, на его спине написано Барра.
— Тот, что в зеленой бандане?
— Ага, это он, — говорит Тук. — Майкл Барра, смс-кидатель.
— Он что, лысый?
— Нет, Барра защищает свои бесценные волосы от спутывания во время игры. — Тук кладет руку мне на грудь, чтобы привлечь мое внимание. — Но помни о том, что я тебе сказал в машине по дороге сюда, когда объяснял правила. Это спорт без контакта, Карлос. Нас штрафуют за грубость без необходимости.
— Ага, — я наблюдаю, как на другой стороне бывший Киары, отпив, кидает свою бутылку в сторону, даже не придавая значения тому, что он почти попадает ею по собаке одного из зрителей. Я ненавижу этого придурка, хотя даже ни разу до этого его не встречал.
Когда начинается игра, Деннис отводит руку и перекидывает диск нашим противникам. Игра идет нормально, пока один из парней из другой команды не бубнит мне комментарий про педиков за то, что я перехватил его пас. Кровь в моих жилах вскипает так же, как она делает обычно, когда меня называют грязным Мексиканцем.
Я люблю соперничать, я крепок и готов надрать им задницу в Ультимейт.
Интересно, стоит ли сейчас дать Туку знать о том, что ему следует ожидать совершенно необходимую грубость от чрезвычайно выведенного из себя Мексиканца.