Первый порыв — бежать со всех ног и искать Киру повсюду. Но я вовремя беру себя в руки, понимая, что только зря время потеряю. Поэтому несусь к кабинету службы безопасности, по пути набираю Лену, чтобы сообщила охранникам, что мне нужна помощь.
Подруга отвечает мгновенно: “все будет”, поэтому я без труда получаю доступ к камерам видеонаблюдения, по которым мы с легкостью определяем, что Кира направилась на крышу.
На крышу…
Желудок ухает вниз, горло перехватывает, страх ледяными мурашками проносится по позвоночнику.
Не даю ему сковать тело. Всего мгновение стою, не двигаясь, а в следующее — бегу к лифтам.
Пока поднимаюсь на крышу, стараюсь, ни о чем не думать. Но непрошенные наполненные ужасом мысли все равно проникают в разум, заставляя меня дрожать.
Не помню, как добираюсь до крыши. Толкаю дверь.
Почему она вообще открыта? Неважно.
Переступают порог.
Промозглый ветер проникает под тонкую ткань платья, окутывает тело. Но я не обращаю внимания на холод. Кручу головой по сторонам, на автомате переставляю ноги.
Желудок то и дело сжимается в наполненных ужасом спазмах. В груди колет. Страх ни на секунду не покидает меня, пока ветер не приносит мне тихий всхлип.
— Кира, — кричу, поворачиваюсь на звук и несусь в ту сторону, откуда, по-моему, он прилетел со всех ног. — Кира, милая, ты где? — сердце стучит где-то в горле, пальцы подрагивают.
Взгляд скользит по парапету, останавливается на кондиционерах, но Киры нигде не видно.
Всхлип раздается снова, и я остановлюсь.
Где-то рядом. Точно.
Щурюсь.
Черт! Почему так темно?
Взгляд цепляется за что-то белое.
Срываюсь с места, огибаю очередную вентиляционную трубу и замираю, ведь вижу свою дочь сидящую на холодном бетоне.
Кира подтянула ноги к груди, обняла колени и спрятала в них лицо. Даже в темноте вижу, что дочка дрожит, а ветер доносит до меня ее приглушенные всхлипы.
Стою неподвижно всего пару секунд, а потом тяжело вздыхаю и протягиваю ей руку.
— Кира, пойдем, — у меня сердце разрывается на части, но я стараюсь сохранить хоть немного самообладания. Нужно, наконец, стать нормальной мамой. Сильной, а иногда жесткой. Я слишком много позволяла дочери и вот, чем это закончилось. — Кира, я кому говорю? Вставай!
Дочка вздрагивает, но с места не сдвигается.
— Тебе надо, ты и вставай, — бормочет, не поднимая головы.
Глубоко вздыхаю и медленно выдыхаю.
— Я разве тебя так воспитывала? Моя дочь должна быть сильнее, а не сидеть на крыше и лить слезы из-за какой-то великовозрастной бабищи, у которой мозгов нет и детство в жопе играет, — говорю довольно грубо, пытаясь выбить Киру из колеи.
И получается!
Дочка не просто поднимает голову, чего я и добивалась, она вскакивает на ноги и бешено смотрит на меня.
— Да, что ты понимаешь?! — кричит во все горло.
Хорошо, что больше не рыдает. От прежних слез остались только влажные дорожки на ее щеках.
— Все понимаю, — произношу спокойно, даже слегка снисходительно. — Ты доверилась не тому человеку, он тебя предал. Да, это больно, но не смертельно, — знаю, мои слова мало похожи на поддержку, но я должна была все это сказать, чтобы хоть немного поставить мозги Киры на место. — Поверь мне, Светлана — не тот человек, из-за которого стоит так убиваться.
— Я ей доверяла! Думала, что у меня есть человек, с которым можно поделиться всем, а он выслушает и не осудит, и вот, что из этого получилось, — под конец Кира сдувается, ее плечи опускаются, а глаза снова наполняются слезами.
Резь в моей груди становится сильнее. Попадись мне Светлана на глаза, я придушу эту гадость собственными руками! Но это позже. Сейчас важен только один человек — моя дочь.
— У тебя есть я, — произношу максимально мягко, снова протягиваю руку к дочери, стараясь коснуться ее щеки, но та одергивает голову.
— Нет у меня тебя, ты ушла, — в голосе Киры столько обиды, что мое сердце разрывается на части. — Оставила меня, — дочка обнимает себя за плечи, бросают на меня затравленный взгляд. — И папу тоже бросила…
— Я не бросала, — выпаливаю до того, как успеваю подумать. — Точнее, да, мы с твоим папой разошлись, и на это были свои причины. Но тебя я не бросала.
— Какие еще могут быть причины? — ощетинивается дочка, защищая своего отца.
На секунду задумываюсь, стоит ли ей рассказывать о том, что произошло между Славой и Славой, но прежде чем успеваю принять решение, это делают за меня:
— Это я во всем виноват! — четко выговаривает каждое слово муж.