Кира застывает, ее глаза широко распахиваются, а уже в следующую секунду она оглядывается через плечо.
Прослеживаю за ее взглядом, и ожидаемо натыкаюсь на Славу, который остановился неподалеку.
Муж пару секунд стоит, не двигаясь, а уже через мгновение широким шагом направляется к нам.
Кира отходит чуть в сторону, когда видит бульдозер в виде своего отца, но Слава к ней не подходит. Он останавливается рядом со мной, кладет ладонь мне на поясницу, даря всевозможную поддержку, которая у него только есть.
— Ты не должна обвинять маму во всех грехах. Ведь это я сделал все, чтобы она ушла, — голос Славы твердый, несгибаемый, демонстрирующий, что муж готов взять ответственность на себя за свой же поступок и понести наказание.
Мне бы выдохнуть от облегчения, что не придется справляться со всем в одиночку, но не могу толком вздох сделать, ожидая реакции дочери, на заявление ее отца.
— К…как? — Кира переводит непонимающий взгляд со Славы на меня, и обратно, пытаясь хоть как-то разобраться в произошедшем.
Я бы и хотела все объяснить дочери, но у меня сдавливает горло так, что через него даже воздух не просачивается. Хорошо, что Слава берет инициативу на себя.
— Кира, ты уже достаточно взрослая, потому я буду говорить с тобой откровенно, — глубоко вздыхает и медленно выдыхает. — Не знаю, слышала ли ты мою речь на презентации, но правда в том, что я очень обидел твою маму, именно поэтому она ушла. Не потому что Мила не любит тебя или меня, а потому что ей было очень больно. Раны, которые я нанес твоей маме оказались очень глубокими, и оставаться дома для нее означало — то и дело их бередить.
Слава замолкает.
Вокруг нас образуется давящая тишина, которая прерывается лишь завываниями ветра. Стук сердца отдается в ушах, ощущается в кончиках пальцев, соединяется с дрожью, которая не оставляет меня ни на секунду.
Не знаю, трясусь от ночного холода, либо же дело в том, что на меня навалилось слишком много всего, и я просто не выдерживаю тяжести ноши, которая давит на плечи. Даже не представляю, как разгрести тот бардак, который появился в нашей жизни с появлением Светланы. Нужно было сразу разбираться с хаосом, привнесенным в нашу жизнь безумной женщиной. Но мы со Славой играли в обиженок, и запустили все до такой степени, что чуть не расстались окончательно. Благо, муж вовремя спохватился и начал исправлять то, что натворил. Иначе я бы действительно ушла с концами и не пожалела. Быть рядом с человеком, который ни во что меня не ставит и совсем не ценит, не для меня. Но муж одумался и своими поступками доказывает мне, что я действительно для него важна. А его публичное признание своей вины и демонстрация любви ко мне, показали, что у нас есть шанс на совместное будущее.
Это единственное, что для меня сейчас важно. Ну и восстановление отношений с Кирой, которая смотрит на отца, хлопая своими большими глазищами.
— Ты изменил маме? — спрашивает дочка словно не своим голосом, настолько бесцветным он звучит.
— Нет, но был готов это сделать, — признается Слава без доли колебания. — Я не переступил грань, но того, что сделал, достаточно, чтобы ранить твою маму. Очень сильно ранить. Именно поэтому она ушла. Потому что я повел с ней, как последняя скотина, — Слава обращает взор на меня.
Смотрит сверху вниз. Чувствую его взгляд на себе, ощущаю жар его прикосновения через тонкую ткань платья, но все также не могу пошевелиться. Смотрю на Киру, чей мир в очередной раз рушится.
Понимаю, ей необходимо было узнать правду. И очень рада, что именно Слава открыл нашей дочери глаза на происходящее. Но это не меняет того факта, что Кире сейчас очень непросто. Ведь она прямо сейчас осознает, что ее идеальный папа, которого она всегда считала несгибаемой статуей, оказался просто человеком.
Кира же не спешит унять мое волнение, она просто стоит, переваривая услышанное. Как бы мне сейчас хотелось забраться в ее голову и понять, что за мыслительный процесс там ведется. Вот только сверхъестественными способностями я не обладаю, поэтому приходится ждать, пока Кира сама пожелает пообщаться — благо недолго.
— Почему ты ничего мне не сказала? — дочка смотрит на меня, словно олененок в свете фар.
Без сомнений могу сказать, ей больно и обидно, а еще она испытывает чувство вины. Но правильные вопросы у нее все равно получается задавать.
Я и сама спрашивала себя много раз, почему ничего не рассказала ничего Кире о ее отце. И сколько бы об этом не думала, пришла к единому выводу, который сейчас и озвучиваю:
— Потому что не знала как все тебе рассказать. Ты же моя маленькая девочка, и папу очень любишь. Я не хотела тебя расстраивать, — судорожно вздыхаю, наполненных нежностью глаз от Киры не отвожу. — Я люблю тебя, Кира. И ранить тебя — это последнее, чего мне хотелось. Я надеялась, как-нибудь подобрать правильные слова, все спокойно объяснить, но нужного момента все не находила. А потом… — прерываюсь, подбирая правильные слова, которые не вызовут у моей чувства вины. И не нахожу ничего лучше, кроме как сказать: — случилось то, что случилось, — пожимаю плечами.
Кира пару секунд внимательно смотрит на меня, а потом ее глаза наполняются слезами:
— Правда, любишь? После всего, что я натворила? — произносит с надрывом, в который раз за этот день всхлипывает.
— Конечно, ты же моя малышка. Я всегда буду любить тебя. Несмотря ни на чт… — договорить у меня не получается, ведь Кира бросается ко мне на шею.
Если бы ни рука Славы, которая послужила мне опорой, не сомневаюсь, мы с дочерью вместе завалились на холодный бетон. А так мне удается не только устоять, но и Киру обнять.
— Прости меня, мамочка, — бормочет она мне в шею, усиляя на ней свою хватку. — Я тоже очень-очень-очень-очень сильно тебя люблю.