Предатель. Ты солгал всем

Глава 3

Глава 3

Алина сидит на краю кровати, обняв подушку, и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Её лицо, ещё хранившее детскую округлость, было бледным и напряжённым.

— То есть, папа и тётя Вера... вместе? — переспросила она, как будто не веря своим ушам.

Я кивнула, чувствуя, как сердце сжимается от боли. Рассказать дочери о предательстве отца оказалось даже труднее, чем я думала. Я старалась говорить спокойно, без лишних эмоций, не очерняя Анатолия… в конце концов, он всё ещё её отец. Но как объяснить шестнадцатилетней девочке, почему её семья внезапно рушится?

— Уже три года? — Алина покачала головой. — И никто ничего не замечал? Как это вообще возможно?

— Я не замечала, — тихо ответила я. — Или не хотела замечать, не знаю. Может быть, были какие-то признаки, но я была так занята домом, вами, работой... — я сделала паузу. — Мне и в голову не приходило, что Толя может... что Вера может...

Голос предательски задрожал, и я замолчала, пытаясь взять себя в руки. Мне не хотелось плакать перед дочерью. Я должна была быть сильной, хотя бы для неё.

— И что теперь будет? — спросила Алина. — Вы разведётесь?

— Я не знаю, милая, — честно ответила я. — Сейчас мне нужно время, чтобы всё обдумать. Пока я попросила папу пожить отдельно.

— Он уедет? Насовсем? — в её голосе прозвучала тревога.

— Нет, конечно нет, — поспешила успокоить я её. — Он всё равно будет твоим папой, будет видеться с тобой так часто, как ты захочешь. Просто сейчас нам с ним лучше побыть порознь.

Алина прикусила губу, явно сдерживая слёзы:

— А как же Маша? И Кирилл? Они знают?

— Маша на медовом месяце, я не хочу портить ей этот счастливый период. С Кириллом я поговорю сегодня же, когда он проснётся.

— Маша будет в ярости, — Алина покачала головой. — Она ведь обожает папу.

Я вздохнула:

— Да, будет непросто. Но мы справимся, милая. Мы сильная семья, и...

— Но мы уже не семья, да? — перебила она меня. — Если папа уходит, то мы уже не семья.

Я подсела к ней и обняла за плечи:

— Послушай меня внимательно, Алина. Семья это не только мама и папа, живущие под одной крышей. Семья это связь, которая остаётся между людьми, даже если они не вместе. Мы с папой всегда будем твоими родителями, всегда будем любить тебя, заботиться о тебе. Это не изменится никогда, что бы ни случилось между нами.

Алина уткнулась лицом мне в плечо и разрыдалась:

— Но я не хочу, чтобы всё менялось! Я хочу, чтобы было как раньше!

Я глажу её по волосам, чувствуя, как к горлу подкатывают слёзы. Если бы она только знала, как сильно я сама хотела того же! Вернуться в тот мир, где мой муж любил меня, где моя лучшая подруга была действительно другом, где наша семья была крепкой и счастливой. Но этот мир оказался иллюзией, и дороги назад не было.

— Я знаю, милая, — прошептала я. — Я знаю. Но иногда жизнь преподносит нам испытания, через которые просто нужно пройти. Мы станем сильнее, обещаю.

К середине дня весь дом знал о случившемся. Кирилл отреагировал сдержаннее Алины… просто кивнул, выслушав мой рассказ, и спросил, нужна ли мне помощь. В свои девятнадцать он уже считал себя взрослым мужчиной и старался держаться соответственно, хотя я видела, как побелели его пальцы, сжимающие спинку стула.

Анатолий собирал вещи молча. Я избегала смотреть на него, занявшись делами на кухне… механически перемывала посуду после завтрака, протирала и без того чистые поверхности, перебирала крупы в шкафчике. Что угодно, лишь бы занять руки и не думать о том, что происходит наверху.

В обед он спустился с двумя большими чемоданами.

— Я собрал самое необходимое, — сказал он тихо. — За остальным приеду позже.

Я кивнула, не поднимая глаз. Не хотела, чтобы он видел, как мне больно. Не хотела давать ему это удовлетворение.

— Ксюш, я... — он запнулся, подбирая слова. — Я знаю, что сейчас ты не хочешь меня слушать. Но я хочу, чтобы ты знала: я никогда не переставал любить тебя. То, что было с Верой... это другое. Это не отменяет моих чувств к тебе.

Я повернулась к нему, и внезапно ярость, которую я так старательно сдерживала, вырвалась наружу:

— А знаешь, что самое отвратительное, Толя? Ты действительно веришь в то, что говоришь. Ты искренне считаешь, что можно “любить” жену и при этом спать с другой женщиной. Что можно годами обманывать человека, которого “любишь”. Ты оправдываешь себя этим… мол, я всё равно тебя любил, — вместо того, чтобы признать правду.

— Какую правду? — он смотрит на меня растерянно.

— Что ты эгоист, Толя. Что ты всегда думал только о себе. Что тебе было мало одной женщины, одной семьи, одной жизни. Тебе хотелось больше… больше эмоций, больше удовольствий, больше внимания. И ты брал это, не задумываясь о последствиях. Не задумываясь о том, что разрушаешь жизни людей, которые любят тебя и доверяют тебе.

Анатолий стоял, опустив голову, и молчал. А я вдруг поняла, что не чувствую облегчения от высказанных слов. Только усталость… бесконечную, выматывающую усталость и пустоту.

— Уходи, — сказала я тихо. — Просто уходи.

Он поднял глаза, и в них я увидела что-то похожее на отчаяние:

— Это конец? Ты не дашь мне шанса всё исправить?

Я покачала головой:

— Я не знаю, Толя. Сейчас я не могу даже думать об этом. Мне нужно время.

Он кивнул, взял чемоданы и направился к двери. На пороге обернулся:

— Я буду у брата. Звони, если что-то понадобится. И... я поговорю с детьми. Объясню, что виноват я, а не ты.

— Спасибо, — это всё, что я смогла сказать.

Дверь за ним закрылась, и я осталась одна. Впервые за двадцать пять лет я была по-настоящему одна. И это ощущение было странным… пугающим и в то же время каким-то освобождающим.

Я поднялась в нашу спальню, достала из шкафа все фотографии, на которых была Вера, все подарки, которые она мне дарила за годы дружбы, все открытки с её пожеланиями “счастья и любви”. Сложила всё это в коробку, заклеила скотчем и убрала на антресоли. Потом села на кровать и впервые за весь день позволила себе разрыдаться… по-настоящему, не сдерживаясь, давая выход всей боли, которая накопилась за эти сутки.

Я плакала о потерянной дружбе, о разбитой семье, о предательстве, о лжи. Плакала о двадцати пяти годах, которые оказались совсем не тем, чем я их считала. Плакала о себе… женщине, которая была настолько слепа, что не видела измены прямо у себя под носом.

Когда слёзы наконец иссякли, я подошла к зеркалу. Опухшие глаза, бледное лицо, растрёпанные волосы… я выглядела ужасно. Но где-то глубоко в этих покрасневших глазах появилось что-то новое… решимость. Я справлюсь с этим. Я переживу эту боль и выйду из неё сильнее. Ради себя. Ради своих детей. И, может быть, ради того, чтобы однажды снова поверить в любовь.