Предатель. Я тебе отомщу

20. Настя

Первый стажировочный день в "Глобал Инвест" — как ходьба по раскалённым углям с завязанными глазами. Каждый шаг отнимает силы, которых и так почти не осталось. Документы громоздятся на столе, как немые обвинения, пальцы дрожат от напряжения, а в голове звенит усталость, готовая раздавить меня в любую секунду.

Катя, эта хрупкая женщина с тёплыми глазами и лёгким округлым животиком, бросает короткие инструкции, а я киваю, стиснув зубы, чтобы не сорваться. Мне тяжело — до тошноты, до боли в висках, до ощущения, что я сейчас просто рухну прямо на этот холодный пол. Но я не сдаюсь. Подписываю бумаги, проверяю каждую цифру, проглатываю желание завыть от бессилия.

К концу стажировочного дня, который длится до пяти вечера, ноги подкашиваются, спина ноет, будто её ломали весь день, но я держусь. Должна. Никто не увидит, как мне плохо. Даже Катя, которая кивает мне с удивлённым одобрением, протягивая очередной лист.

— Быстро учишься, — говорит она, поправляя блузку над животом.

— Я думала, ты утонешь в первый же день, — её голос лёгкий, почти шутливый, но мне не до смеха.

— Не утону, — отвечаю я глухо, сжимая ручку так, что костяшки белеют.

«У меня нет такого права», — думаю я, чувствуя, как внутри всё сжимается от этой мысли. Не после того, как я вырвалась из той клетки, где была тенью Артёма.

Перед самым моим уходом Сергеев вызывает меня к себе. Его кабинет — стеклянные стены, панорама города, стерильный порядок — давит на меня своей холодной уверенностью.

— Неплохо для начала, — произносит он, откидываясь в кресле. — Быстро схватываешь, — в его голосе нет тепла, только сухая констатация.

Я молчу, киваю. Не знаю, ждёт ли он от меня слов или слёз. У меня нет ни того, ни другого — только пустота и решимость.

— Ты заслужила награду, — добавляет он, и в его тоне появляется что-то мягче, но с хищным оттенком.

Я напрягаюсь, чувствуя, как усталость впивается в меня ещё сильнее.

— Награду? Я тут всего половину дня, — голос мой звучит резче, чем хотела.

Он кладёт на стол белую карточку с золотыми буквами и слегка подталкивает её ко мне. Благотворительный вечер. Я смотрю на неё, и внутри всё леденеет, сжимается в тугой, болезненный ком.

— Это не премия, — поясняет он, внимательно следя за мной. — Приглашение. Там будут люди, с которыми тебе теперь придётся иметь дело. Если хочешь быть частью этого мира, тебе стоит там появиться, — его слова звучат ровно, но от них мне становится ещё хуже.

Мир элиты. Тот, где я стояла за спиной Артёма, с вымученной улыбкой, в его платье, молча кивая его партнёрам. А теперь — войти туда самой? Смотреть в глаза тем, кто видел меня слабой, зависимой, пустой? Я не знаю, как это сделать. Не знаю, хватит ли мне сил притвориться, что я не разрываюсь внутри от страха и стыда.

— Я… — начинаю, но голос тонет в горле, как в болоте.

— Ты не обязана, — перебивает он спокойно, чуть наклоняя голову. — Подумай. У тебя есть время, — он не давит, не манипулирует, просто оставляет меня с этим грузом, и от этого ещё тяжелее.

Я забираю визитку, сжимаю её в пальцах до боли и выхожу. Его взгляд жжёт мне спину, но я не оглядываюсь.

Мне все-таки удалось подыскать вариант жилплощади. Квартира — тесная коробка с голыми стенами и чужим запахом. Договор на два месяца — всё, что я смогла выгрызть из своих жалких сбережений.

Снимаю туфли, бросаю сумку на пол и падаю на диван, который скрипит, как старые кости. Деньги тают, как снег под солнцем. Артём перекрыл общий счёт — конечно, он не мог упустить шанс ударить меня по самому больному. Думал, я приползу обратно? Никогда. Я разберусь. К тому времени найду выход. Но сейчас… сейчас я просто сижу, глядя на телефон, и чувствую, как внутри всё дрожит от усталости и одиночества.

Хочу набрать маму. Просто услышать её голос — хриплый, прокуренный, усталый, но родной. Она и отец единственные родные люди, которые у меня остались. Но что я им скажу?

Что сбежала от мужа? Что развалила свою жизнь?

Обида на них — за детство в грязи, за крики, за бутылки на столе, за то, что я выросла среди этого дерьма, — всё ещё жжёт меня изнутри.

Я ненавидела их за то, что они не вытащила меня из той ямы, за то, что сами тонули и тянули меня за собой. Но сейчас, в этой пустой комнате, мне вдруг до слёз хочется услышать хоть одно знакомое слово. Хоть от кого-то, кто знает меня настоящую.

Разрываюсь между этой тоской и старой злостью, пальцы тянутся к телефону, но я останавливаюсь. Нет. Она не поймёт. Или поймёт и начнёт жалеть, а я не переживу этого.

Открываю соцсети. Аня. Моя Аня, с которой мы делили лекции, смех и дешёвое пиво в студенческие годы. До Артёма. До того, как он отрезал меня от всех. Её страничка светится жизнью: фото с тремя детьми — кудрявый мальчик, девочка в красной куртке, младенец на руках. Улыбки, тёплый свет, счастье.

Я смотрю, и внутри всё переворачивается. Зависть — острая, как нож, — режет меня изнутри. Такой могла бы быть моя жизнь. Но я рада за неё, правда рада — она заслужила это тепло, эту семью. А я… я осталась где-то позади, в прошлом, из которого не выбраться. Много воды утекло.

Написать ей? Спросить, как дела? Нет, неуместно. Что я скажу?

"Привет, я сбежала от предателя мужа, живу в дыре и завидую твоим детям"?

Смешно. И больно.

Визитка Сергеева лежит в кармане. Достаю ее и сжимаю так, что края впиваются в кожу. Злость вспыхивает снова — на Артёма, на себя, на эту украденную жизнь, которая теперь смотрит на меня с экрана телефона чужими счастливыми глазами. Я потеряла всё. Десять лет в золотой клетке, где я была удобной, послушной, слепой. А теперь — что? Прятаться? Бежать?

Нет. Я хочу войти в тот зал, поднять голову, заставить их всех — его, её, эту чёртову элиту — увидеть, что я не сломалась. Что я больше не его тень.

Телефон уже в руках. Я набираю номер своего начальника. Вслушиваюсь в гудки.

— Игорь Николаевич, — голос мой дрожит, но я заставляю его звучать твёрдо. — Я согласна, — говорю, и в этот момент что-то внутри ломается, но не рушится, а закаляется.

Кладу трубку, не дожидаясь ответа. Сердце колотится, грудь сдавливает, но это не страх. Это ярость. Я иду туда не ради него, не ради них. Ради себя. Чтобы забрать свою жизнь обратно. Чтобы Артем пожалел, что вообще меня знал.