Предатель. Я тебе отомщу

31. Настя

Утро начинается с кофе и стопки бумаг на рабочем столе — отчёты, которые нужно проверить к понедельнику. Офис гудит, голоса коллег смешиваются с гулом принтера, но я сижу, уставившись в экран, а мысли где-то далеко.

Встреча с юристом через час, и от одной мысли об этом желудок сжимается. Игорь договорился, всё организовал, а я до сих пор не знаю, хочу ли я туда идти. Выключаю компьютер, беру сумку и выхожу, чувствуя, как каждый шаг тяжелеет, как будто я тащу за собой прошлое.

Кабинет юриста — маленький, тесный, пахнет бумагой и старым деревом. Женщина за столом — лет сорока, в строгом костюме, волосы собраны в низкий пучок — смотрит на меня поверх очков. Её зовут Мария Евгеньевна, и голос у неё сухой, деловой, как будто она читает инструкцию.

— Итак, Анастасия, Игорь Николаевич уже рассказал мне вашу ситуацию, — начинает юрист, и пальцы её быстро перебирают документы. — Развод с Артёмом Морозовым. Мы можем подать на раздел имущества, учитывая ваш брак и его доходы, — продолжает она, и я чувствую, как внутри всё напрягается.

— Мне ничего от него не нужно, — говорю я, и голос звучит резче, чем хотела. — Только развод, — сжимаю сумку на коленях, пальцы впиваются в кожу.

Она поднимает брови, но не спорит, только поджимает губы.

— Это ваше право, но я настоятельно рекомендую хотя бы формальный раздел, — советует Мария Евгеньевна, и голос её становится чуть мягче, но всё равно твёрдый. — Без этого он может затянуть процесс, оспаривать всё до последнего. Это формальность, чтобы закрыть вопрос, — продолжает она, и кладёт передо мной лист с какими-то цифрами, которые я даже не пытаюсь читать.

Я молчу, смотрю на бумагу, и внутри всё кипит. Формальность. Слово цепляется за меня, как заноза. Я не хочу ничего от Артёма, ни копейки, ни его поганой квартиры, куда он наверняка таскал своих шлюх, о которых упоминала его мать, но мысль, что он может тянуть время, выматывать меня, снова держать в своих руках — она душит.

Игорь ждёт меня в коридоре, стоит у окна, руки в карманах. Когда я выхожу, он поворачивается, и взгляд его тёплый, но я не хочу этого тепла, не сейчас.

— Как прошло? — спрашивает он, и голос его мягкий, но я слышу в нём тревогу.

— Она настаивает на разделе имущества, — произношу я, и голос дрожит, выдаёт меня. — А я не хочу. Не хочу ничего от него, — я отворачиваюсь, смотрю в окно, где машины ползут по улице.

Игорь подходит ближе, но не касается меня, и я благодарна за это.

— Это не про выгоду, Настя, — говорит он тихо. — Это про то, чтобы завершить всё. Чтобы он не мог больше держать тебя на крючке, — продолжает он, и слова его звучат просто, но бьют в точку, туда, где я прячу свои страхи.

Поджимаю губы, и чувствую, как внутри что-то трескается. Месть — это то, что я держала в руках месяцами, как оружие, чтобы Артём рухнул, чтобы почувствовал, как я падала. Но теперь я смотрю на Игоря, на его спокойное лицо, и думаю: «А стоит ли оно того?»

Я устала. Ненавидеть, ждать, когда Артём сломается. Устала таскать эту злость, что жжёт меня изнутри. Но отпустить её — значит отпустить часть себя, и я не знаю, кто я без неё.

Вечер опускается тихо, за окном темнеет, и свет фонарей пробивается сквозь шторы, ложится полосами на пол. Я дома, сижу на диване, ноги поджаты, телефон лежит в руках, тёплый от долгого сжатия. Тишина давит, и мысли — о юристе, о бумагах, о том, что я всё ещё не знаю, чего хочу, — крутятся в голове, как заевшая пластинка.

Пальцы сами находят номер Ани, и я звоню, не думая, не взвешивая, просто потому что мне нужно выговориться, выплеснуть этот ком из груди. Она отвечает почти сразу, голос её тёплый, чуть усталый, и на фоне слышен детский гомон — высокий смех, топот ног, обрывки спора о том, чья очередь мыть посуду.

— Насть, ты как? — спрашивает она, и я слышу, как она отходит от этого шума, шаги гулко звучат, потом хлопает дверь, и голоса приглушаются.

— Не знаю, — отзываюсь я, и голос дрожит, выдаёт всё, что я пытаюсь спрятать за этим коротким словом. — Встретилась с юристом сегодня. Развод… Игорь помогает, но я запуталась, Ань. Хочу, чтобы Артём страдал, чтобы рухнул, но я так устала от этого, — продолжаю я, и слова падают, тяжёлые, честные, как камни, что я таскаю в себе слишком долго.

Она молчит секунду, и я слышу, как она вздыхает, тихо, почти неслышно, будто собирается с мыслями.

— Никогда бы не подумала, что он такой мудак, — говорит она наконец, и голос её становится твёрже, с лёгкой хрипотцой, как будто она сдерживает раздражение. — Помню, как мы в универе в столовой пересеклись. Я с тобой сидела, хотела познакомиться с ним нормально, а он… Он даже не глянул на меня, только на тебя пялился, как будто я пустое место. Я ещё подумала — ну, ладно, влюблённый, бывает, внимания другим не хватает. А он, оказывается, просто эгоист до мозга костей, — продолжает она, и я слышу в её голосе смесь удивления и презрения, что цепляется за меня, как заноза. — У меня трое детей, муж, дом полная чаша, и я знаю, как это — жить с человеком, который тебя видит, который рядом, когда ты падаешь. А Артём… Он тебя никогда не видел, Насть. Отпусти этот гнев, он тебя съедает. Плюнь ты на него и живи дальше, — слова её простые, грубоватые, но бьют прямо в грудь, и я чувствую, как внутри что-то сжимается. — Тем более, когда у тебя под боком красавчик-босс, — добавляет подруга, и голос её светлеет, с лёгкой насмешкой.

— Аня! — перебиваю я, и голос мой взлетает, почти срывается, от неожиданности.

— Что? Я просто напомнила, вдруг ты забыла, — говорит она, и я слышу, как она улыбается, почти вижу эту её хитрую ухмылку. — Давай, признавай, он же красавчик, — подначивает Аня, и я закатываю глаза.

— Ты его даже не видела, — парирую я, и голос звучит суше, но уголки губ невольно дёргаются вверх.

— Но ты не отрицаешь, что он красавчик. Уже прогресс, — смеётся Аня, коротко, тепло, как будто радуется, что вытянула из меня хоть тень улыбки.

Я молчу, тереблю край диванного пледа, пальцы цепляются за нитки, и чувствую, как слёзы жгут глаза, горячие, тяжёлые, но я их не выпускаю, сжимаю зубы.

Артём никогда не видел во мне меня. Аня права, и это больно, как нож, что вскрывает старую рану, но в этой боли что-то новое — не только злость, а усталость, что тянет меня вниз, и слабый, дрожащий росток желания вырваться, вдохнуть полной грудью.

Я держалась эту месть, как за щит, как за доказательство, что я сильнее его, что он не сломал меня, но она жжёт, выжигает меня изнутри, и я не знаю, сколько ещё смогу её нести. Впервые я задумываюсь об этом всерьёз — а что, если месть не стоит меня? Что, если я могу жить без неё, без этого груза, что цепями висит на шее?

Но сердце всё ещё разбито, и я не знаю, как его собрать. Оно болит, ноет, каждый удар отдаётся памятью о его криках, о его руках, о его запахе, что всё ещё витает где-то на краю сознания. Игорь рядом, помогает, и я вижу, как он старается показать свою заинтересованность во мне, но я не могу подпустить его ближе. Не сейчас. Не когда я всё ещё чувствую себя половиной, куском, что оторвали и бросили. Доверять снова — это как шагнуть в пропасть, и я не готова, боюсь упасть ещё глубже.

— Спасибо, Ань, за поддержку, — голос мой дрожит, но я держусь, проглатываю ком в горле. — Я, правда, ценю это.

— Да брось, Насть. Для этого и нужны близкие люди, верно? — тепло отзывается подруга. — Ты только подумай, ладно? Не держись за того придурка, он того не стоит, — добавляет она, и я слышу, как на фоне снова кричит кто-то из детей, зовёт её, и она тихо смеётся.

— Подумаю, — шепчу я, и сбрасываю вызов, кладу телефон на диван.

Остаюсь одна, в тишине, с этими мыслями, что кружатся в голове, тяжёлые, спутанные. Я хочу вырваться, но не знаю как, и эта неизвестность пугает больше, чем сама злость.