Предвестники конца: Развеивая золу

Глава 9

Темницы Виндеходьма располагались недалеко от бараков, где обитали хускарлы и находились тренировочные площадки. Вальгард говорил, что там внизу скрывался целый лабиринт туннелей и камер, где держали пленных и осуждённых на смерть. Земляные коридоры слышали крики, познали пытки и навечно пропитались запахом крови и мочи. Брат был там лишь один раз, но детали так чётко въелись ему в голову, что, говоря, он невольно содрогался, пытаясь забыть увиденное навсегда.

Плотнее натянула капюшон лёгкого плаща, который Этна постирала и принесла мне пару дней назад, лелея надежду, что я скоро смогу выйти на прогулку. Что ж, тир оказалась права, вот только вместо уже зелёных деревьев и распустившихся цветов любоваться пришлось бы ранами Эймунда. Как они могли обречь его на пытки, если он спас меня? Дьярви ведь всегда роптал за собственные имя и положение в обществе, а значит, должен был наградить спасителя, пускай даже тихо и мирно, но никак не подвергать истязаниям. Догадка больно ударила по затылку: хэрсир надеялся, что дочь не выживет, и наверняка уже придумал, как обвинить в смерти колдуна. Так он смог бы избавиться и от жертвы, и от её спасителя, и не осталось бы никаких свидетелей, а верный хускарл не решился бы пикнуть против. Я прикусила губу, чуть ли не скуля от досады: столько лет обиды, презрения и ненависти со стороны человека, которого считала отцом, что давно пора была бы привыкнуть, но отчего-то глаза вновь и вновь щипали слёзы.

Хромая, я брела окольными путями к темницам, пряча лицо и молясь Фрейи о заступничестве: никто не должен был меня здесь встретить. Не представляла, что скажу страже, чтобы попасть внутрь, и не понимала, что буду делать, когда найду Эймунда. Вызволить его наверняка не получится без дозволения хэрсира или даже конунга. Рефил мог бы помочь, но он опять уехал, а Дьярви решил воспользоваться случаем — довести колдуна до смерти, а после всё списать на происки всемогущих богов. Удобно же при каждом происшествии всё сваливать на замысел асов и ванов или же нечисть — она точно всегда виновата.

Яркое солнце скрывалось за облаками, которые медленно плыли по небу, будто сотня маленьких драккаров. Штиль настораживал, не предвещая ничего хорошего, а только дождь и грозу. Кукушечий месяц подходил к концу, а значит, все поля уже были засеяны и скоро жрецы будут готовиться к празднику дня Соль — богине ясного солнца. Высокие костры будут гореть до зари, а вокруг них люди сойдутся в плясках и песнях под переливы флейт и тальхарп, славя богов за ещё одно славное полугодие. А после отряды воинов соберутся в походы и исчезнут вплоть до наступления осени. Всё это время придётся терпеть отца, скрепя зубами и сдерживаясь. Я содрогнулась, не представляя, как продержаться и не сорваться на него. Сбегу из дома. Не смогу. Не вынесу.

В мыслях не замечала боли, что пронзала тело, будто иглами. Нужно было собраться и взять сейд под контроль, но как — не знала. Облокотившись на распустившуюся берёзу меж домов, я прикрыла глаза: вдох-выдох, и так по кругу, пока сбитое дыхание не пришло в норму. Если сейд пылал в крови, то он должен был успокоиться вместе с телом, а не разрывать меня на тысячу кусочков.

Пытаясь вспомнить наставления Эймунда, представила, как вокруг снова сверкают нити, связывающие и меня, и окружение воедино. Синеватое свечение с золотыми искрами, исходящее от рук, разливалось то сильнее, то ослабевало. Соберись, Астрид, нет времени на очередные припадки и моменты слабости, и без того достаточно провела в забытье, валяясь на кровати вёльвы. А ведь могла бы настоять на разборках с Видаром и не допустить заключения Эймунда.

Сердце сжалось от отвращения: приношу только одни неудачи и заставляю других мучиться. Герда, Вальгард, Рефил, Тьодбьёрг, Дьярви и Эймунд — все они пострадали из-за меня. Может, хэрсир прав, и давно было пора избавиться от проклятой Астрид? Пощечина обожгла щёку: нет времени на самоистязания, пока колдун умирал в холодном подземелье.

Доковыляв до тренировочной площадки, замерла в тени: в темницу можно попасть, обойдя бараки воинов с задней стороны. Оттуда надо прытью добраться до уходящего вниз косого дома, который всегда охраняли. Не придумав ничего лучше, как просто попытаться ворваться, угрожая именем отца, я решила действовать. В конце концов должны же быть какие-то преимущества от пребывания его дочерью.

Руки всё ещё пылали от сейда, но я сдерживалась и упрямо кралась, веря, что смогу спасти и вызволить Эймунда. Миновав бараки и чудом не встретив никого, я прокралась к темницам, возле которых замерли два часовых. Не позволяя себе долго размышлять, уверенно шагнула вперёд, упрямо игнорируя сейд. Воины тут же напряглись и вытянулись будто новенькие струны тальхарпы, подозрительно глядя на меня:

— Здесь не место для прогулок, пойди прочь! — нагрубил воин с грузным пузом, на котором едва держалась рубаха. — Оглохла что ли? Пошла отсюда!

Одно удара сейда хватило, чтобы они упали, корчась от боли и умирая в судорогах — знала, чувствовала, а внутренний голос только уверял в справедливости мыслей, но нужно было держаться и не поддаваться. Вальгард говорил, что половину проблем можно решить, просто найдя нужные слова. Впрочем, ко мне это мало когда относилось.

— Пропустите, мне нужно увидеть одного заключенного, — надменно произнесла я, молясь, чтобы они не услышали, как дрожал голос.

— А мне надо бабу на сеновал затащить и мешок золота, что с того? — хрюкнул первый, противно сверкая мелкими глазками. — Но, если так сильно хочешь, то можем договориться, — и он потянулся ко мне потной грязной рукой.

Я отскочила и гневно сорвала с себя капюшон, одаривая их уничижительным взглядом. Большинство воинов знало, как выглядели дети хэрсира, на что я и уповала, надеясь, что, осознав, кто стоит перед ними, часовые пропустят, не задавая вопросов.

— Госпожа! — изумлённо воскликнул второй. — Что вы здесь делаете? Почему одна? Где же ваши брат или отец? До нас доходили разные слухи…

— А до меня долетела молва, что в подземельях пытают и издеваются над колдуном, что спас меня! Это так?! — Часовые поджали губы. — Вопреки всем законам и правилам вы издеваетесь над тем, кому положены почести? Как это понимать?!

Первый воин недобро посмотрел, заставляя предостерегающе сжать кулаки: если эта свинья попробует напасть, то, клянусь, уничтожу, не моргнув и глазом.

— Простите, госпожа, но происходящее здесь остаётся тайной, но ни о каких пытках мы не слышали, уверяю, — произнёс второй. — Кроме того, при всём уважении, вам не стоит находиться здесь, какие бы не были на то причины…

— Довольно! — рявкнула я. — Неужели вы хотите сказать, что мой отец знает, как обращаются с моим спасителем и ничего не сделал? Или более того сам распорядился истязать колдуна? Я требую, чтобы вы сейчас же меня впустили!

Первый крайне недовольный поведением вспылил:

— А не послать бы вас, госпожа, к Фенриру в задницу? Кем бы ни был ваш отец, приказ есть приказ! А пользоваться честным и доблестным именем господина Дьярви удел только тупой девки.

— Осторожнее со словами… — что второй пытался сказать, я уже не слышала. Ярость плескалась под кожей жарким огнём, норовя сорваться на часового сейдом и испепеляя его на месте. Так бы и произошло, если бы не Бешеная, появившаяся из ниоткуда.

Сигрид налетела, словно смертоносный вихрь, и нависла надо мной, противно скалясь. Проклятье дверга! Сегодняшний день точно сведёт в курган, преподнося то одну радостную встречу, то вторую. Милостивая Фрейя, защити и сбереги от непоправимого!

— Что здесь происходит? — громко спросила Бешеная, привлекая внимание всей округи. — Астрид! Неужели ты выздоровела? Хвала богам! Но что же ты здесь забыла? Неужели что-то произошло и кого-то несправедливо заключили в темницу?

Всё её лживое и гнилое нутро жаждало реакции на провокацию, а она сама как прожорливый червь вкушала эмоции одну за другой. Сигрид наверняка была в курсе происходящего и просто глумилась. Такие как она умеют только злорадствовать, что бы ни рассказывала Лив о далёком прошлом. Сейчас рассудок Бешеной мог сильно пострадать от всех сомнительных порошков и настроек на мухоморах, которыми не брезговала воительница.

— Ну же Астрид, не молчи! Быть может, я помогу тебе? Или ты ещё не пришла в себя и просто заблудилась от помутнения рассудка? — елейно пела Сигрид, открыто насмехаясь. — Если хочешь, то я отведу тебя до дома. Или вновь верну к Тьодбьёрг, чтобы она осмотрела тебя и заверила, что хворь отступила и голова твоя цела?

Медленно вдохнув, я произнесла:

— Знаете, что разрушает красоту всякого сада Фрейи? Оглушительное карканье воронов Одина. — Улыбка сползла с лица Сигрид, и пока она соображала, я продолжила: — Раз вы вызвались помочь, то будьте добры: отведите меня к колдуну, которого здесь держат. Брат и отец заняты, а я бы хотела увидеться со своим спасителем. Он же здесь, раз вы так намекали?

Сигрид повела плечами, поправляя огненную гриву и меховой жилет, накинутый поверх светлого и так непривычного для неё хангерока. Обычно она всегда ходила в штанах и рубахах, как истинный воин, но сегодня было исключением, причины которого я не знала. На ум приходил только её день рождения, однако маловероятно, что Бешеная стала бы наряжаться по такому поводу. Или же она участвовала в жертвоприношениях и обрядах в Храме, молясь об урожае? Это объяснение казалось бы логичным, если бы не нравы Сигрид, которая никогда не занималась подобным. Неужели она просила о заступничестве перед походом? Но для них слишком рано — ничего не понимаю.

— Хочешь посмотреть, что бывает с недомужиками, выходит? — глупая шутка Бешеной пришлась по душе часовым, что тут же принялись лыбиться.

Выходило, что она действительно всё знала про Эймунда и его содержание в темнице, а ломала только представление, достойное всякого скальда.

— Стало быть, Один тоже не мужчина, раз владеет сейдом? — огрызнулась я, заставляя всех разом заткнуться.

Терпение иссякало, как и силы, стремительно покидающие тело. Сейд был готов в любую минуту сорваться и захлестнуть меня с головой, погружая в пучину видений или опаляя округу пламенем.

— Как ты смеешь! — первый часовой замахнулся, собираясь влепить мне пощечину, но Сигрид перехватила его руку и грубо оттолкнула к стене.

— Только ничтожество и мерзавец рискнет поднимать руку на больного и слабоумного человека, — глаза её сияли презрением. Надо же: она заступилась за меня — поразительно. — У Астрид всегда были проблемы с головой. Разве вы не знали?

Сука. Она не заступалась, а продолжала унижать и втаптывать в грязь всё сильнее и сильнее, уничтожая в глазах других людей. Спокойно, Астрид. Я уговаривала себя подождать ещё пару мгновений, а потом уже сорваться на крик и испепелить их всех, оставляя только груду золы, что будет медленно кружиться в воздухе и плавно опускаться на землю, будто снег.

— Пустите нас, я проведу её к убогому, — Сигрид пихнула часовых и, сняв с шеи ключ, отперла дверь темницы и потянулась к ближайшему факелу. Любопытство подначивало спросить, за какие заслуги Бешеная была удостоена чести носить подобный ключ, но я сдержалась, ибо она всё равно не ответила бы.

Низкие коридоры давили, а в нос стойко бил запах тухлятины и крови. Драные тени от факела прыгали по земляным стенам и едва подсвечивали маленькие камеры, в которых жались заключенные, мрачно глядящие снизу вверх. Одни смиренно сидели на полу, закрыв глаза, и принимали свою участь, понимая неизбежность. Рядом с ними ютились в уголках пленные, стонущие от побоев и прикрывающие раненые тела. Были и те, кто совал руки через решётку, пытаясь дотянуться до нас и схватить, выкрикивая мерзости и опуская отвратительные шуточки, от которых полыхали уши. Около двадцати заключённых были заперты здесь, в грязи и мерзости, в которой виноваты сами. Может, были и те, кого осудили по незнанию или же специально, как Эймунда, но добиться правды мало кому удастся вопреки словам о справедливом суде конунга.

Голова кружилась от смрада, зов сейда затмевал рассудок, и реальность норовила уйти из-под ног, но я только кусала до крови щёки и брела следом за Бешеной. Надо увидеть Эймунда, помочь ему и вызволить отсюда, чего бы оно мне ни стоило.

Сигрид остановилась около самой дальней каморки и демонстративно отошла в сторону с мерзким оскалом на губах, а я невольно ахнула от ужаса.

— Эймунд! — я вцепилась в решётку, пытаясь сорвать с петель.

Колдун лежал на земле, а грудь его едва поднималась под лохмотьями, пропитанными насквозь кровью. Багряные пятна проступали на ногах, руках и груди, порезы, покрытые мерзкой грязной коркой, усеяли его тело, а лицо заплыло от синяков. Шрам на щеке изуродовали ещё больше, а на предплечье виднелись ожоги от кочерги. Окровавленные и лишенные ногтей пальцы топорщились в разные стороны. Ужасно зловонная лужа растеклась под ним, а в углу пищала крыса, не предвещая ничего хорошего.

Слёзы покатились из глаз, а нутро вспыхнуло гневом. Ненависть вытесняла все чувства и мысли, затмевая рассудок. Они за всё ответят. Уничтожу. Скормлю свиньям заживо, чтобы ответили за все унижения. Не ведая, что делала, вцепилась в хангерок Бешеной, злобно крича:

— Мрази! Открой дверь! Сейчас же! Открывай, сука, или убью!

Я схватила её за волосы и вжала её в стену, пиная под колени. Сигрид взвыла и прокрутилась, вырываясь из моих рук.

— Успокойся, Астрид! Ты не в себе! — она грубо тряхнула меня и тут же завопила как Тьодбьёрг от прикосновения. — Астрид! — Бешеная толкнула меня на решетку, об которую я опять приложилась головой и сползла на пол.

Заключенные принялись галдеть и трясти решётки, злорадно хохоча и измываясь над нами, а Эймунд даже не дёрнулся. На крики прибежали часовые вместе с Вальгардом и Сигурдом, появившимся здесь явно благодаря чуду.

— Молчать! — рявкнул Вальгард, ударяя топором по решёткам и отгоняя пленных. Он как вихрь пронёсся по коридору и наклонился ко мне, обнимая за плечи.

— Что тут произошло? — Харальдсон выжидательно уставился на меня и Сигрид, зажимающую ладонь. — Вы ранены?

Часовой вышел вперёд и протараторил:

— Младая госпожа пыталась пробраться в темницу, чтобы навестить некого колдуна. Приказа от господина хэрсира мы не получали, а потому отказали. Тогда начался скандал, и если бы не госпожа Сигрид, то неизвестно, чем бы всё закончилось. Видимо, здесь они повздорили, и девица решила напасть. Знаете, её нрав…

Брат мрачно взглянул на воина, заставляя его умолкнуть на полуслове и виновато пятиться, вжимаясь в стену.

— Не предстало разводить сплетни перед заключёнными и веселить их ещё больше, — холодно произнёс он, крепко придерживая меня. — Сигурд, помоги, пожалуйста, госпоже Сигрид выйти отсюда и залечить её раны. Уверен, что произошло недоразумение.

Бешеная раздражённо цокнула:

— Твоя сестра сошла с ума, Вальгард. Cдался ей этот полудохлый так, что она чуть не убила меня. Я, конечно, знала, что у неё проблемы с головой, но не настолько же.

Происходящее всё больше и больше доходило до абсурда, пропитанного непониманием и всеобщим презрением. Не в силах этого больше выносить, я устало произнесла, опираясь на брата:

— Они заперли и пытали здесь колдуна, что спас меня на Утёсе. Тьодбьёрг сказала, что он при смерти, и я не могла не попытаться вызволить его отсюда. Человек рисковал жизнью, не бросил меня, а защитил и не позволил умереть, и в награду за это его обрекли на пытки. Где же хвалёная справедливость конунга?

Сигурд мгновенно ощетинился, норовя отчитать меня, но под хмурым взглядом Вальгарда деловито повернулся к часовым:

— Это так? — Воины молчали, не решая перечить. — Понятно. Что ж, — протянул он, выпрямляя спину и подходя вплотную к ним, — я лично разберусь со всем происходящим, и если колдуна действительно пытали без причины, вас ждёт такая же участь.

Я устало повисла на плече брата, но уходить не собиралась, пока Эймунда не освободят. Сигрид демонстративно отвернулась и двинулась прочь из темниц под улюлюканье пленных. Часовые же топтались, не зная, куда себя девать.

— Астрид, — тихо начал брат, — оставаться здесь сейчас нет смысла. Пожалуйста, позволь проводить тебя домой, а после мы с Сигурдом что-нибудь придумаем. Обещаю, что не оставим господина Эймунда в беде. Здесь не лучшее место для обсуждения и споров. Особенно в твоём состоянии.

— Моё состояние было бы хуже, если бы не он, — огрызнулась я, заставляя брата нахмуриться.

В глубине души понимала, что он был прав, как и всегда. Без позволения Дьярви или конунга никто не мог вытащить Эймунда из темницы, как бы того не хотелось. Идея прийти сюда изначально была обречена на провал, но я хотя бы увидела его и убедилась, что он жив. Однако состояние было ужасным, и Хель будто уже тянула руки к Эймунду.

Взглянув последний раз на измученное тело колдуна, всё же, держась за Вальгарда, вышла прочь под улюлюканье пленных, что покрывали нас проклятиями или же умоляли об освобождении, причитая, что они более достойны прощения, чем «проклятое отребье». Краем уха услышала, что Сигурд всё же отдал приказ принести воды Эймунду и справиться о его травмах.

Солнечный свет резко ударил по глазам, заставляя болезненно морщиться и прикрываться рукой. Сигрид исчезла с горизонта, позорно поджав голову, ведь мне удалось застать её врасплох. Я усмехнулась: оно того стоило хотя бы ради её перекошенного лица, однако Бешеная наверняка разнесёт по всему Виндерхольму о произошедшем, отчего Дьярви придёт в ярость. Возвращаться домой не было смысла вплоть до его отъезда в набег, постоянно рискуя нарваться на гневную тираду и пощечины.

Нужно было срочно переговорить с братом, рассказать ему обо всём произошедшем и ждать его вердикта, ведь он мудрее и собраннее, а значит, лучше понимал, как теперь жить. Однако всё это отходило на второй план, как и вновь раскалывающаяся голова: сейчас важнее всего был Эймунд.

— Не уйду отсюда, пока вы не переговорите с конунгом и для Эймунда не пригласят травницу, — с нажимом произнесла я, отстраняясь от брата.

Сигурд застонал в голос, закатывая глаза от досады:

— Светлые асы! Ну какого хрена ты такая упёртая, Златовласка! Сказали же тебе уже один раз, что присмотрят за твоим колдуном и не позволят больше избивать. Чего тебе неймётся-то? Всего пару часов как стоишь на ногах, а уже такой бардак развела.

Вальгард недобро прищурился:

— И что же ей теперь всегда лежать, чтобы не приносить вам всем неудобств? Какого дверга вообще колдуна избили и пытали? Он что, заложник или шпион? Разве ты не видел, что это именно он принёс Астрид в Виндерхольм? Почему не заступился?

Харальдсон устало произнёс:

— Какое мне дело до какого-то там колдуна, Вал? Принёс и принёс, дальше наши пути разошлись, и мне откровенно плевать, где он там пропадает. Кроме того, мы прекрасно знаем, что без приказа хэрсира ничего в темницах не происходит. Какие ещё могут быть вопросы? Хотите вызволить колдуна — договаривайтесь со своим отцом и выясняйте, почему его избили, раз он такой хороший. Меня прошу не вмешивать.

Воздух вокруг брата будто стал тяжелее, а сам он напрягся и глаза его сверкнули льдом. Он медленно вздохнул и повёл подбородком, отчеканивая каждое слово:

— Хорошо. Я сам обращусь к конунгу за советом и решу эту проблему, пока ты снова будешь кичиться длинным языком, которому найдётся применение только меж женских ног.

Сигурд сжал кулаки и был готов вцепиться в глотку брата.

— Хватит! — воскликнула я. — Нашли время! Эймунд умирает, а вы стоите и миритесь остротами, будто петухи! Если он погибнет из-за вас, клянусь: изведу обоих и брошу трупы на съедение акулам.

Харальдсон презренно фыркнул, скрещивая руки на груди:

— Сдался тебе этот колдун. Ну спас и спас. Чего вцепилась-то, будто знакомы сотню лет? Или наша Златовласка наконец-то познала прелести любви, а?

— Заткнись и не смей болтать, о чём не знаешь, — осадил его Вальгард. — Астрид, давай отведу тебя домой, а после мы вместе с Сигурдом выясним, что произошло и почему отец мог отдать такой приказ.

— Как же, узнаешь ты, — насмешливо произнёс Харальдсон, поправляя красную суконную рубаху, поверх которой красовалась дорогая расшитая туника. — Хэрсир наверняка проведёт весь вечер вместе с хускарлами, а после отправится пить до зари, принося жертвы перед походом и восхваляя Тора. Ваш отец не изменяет своим привычкам.

Отец действительно всегда брал двух или даже трёх баранов и приносил их в жертву Храму, после долго молился под завывания годи и переливы бубна, затем обсуждал предстоящую поездку с конунгом и наконец шёл праздновать, веря, что трезвая голова сильно гудит и мешает сосредоточиться. Вот только рано он собрался в поход… Я непонимающе посмотрела на брата, но тот лишь отмахнулся:

— Позже всё объясню. Сейчас важнее отвести тебя домой, пока не вляпалась в очередное злоключение.

Он был прав, однако с отцом стоило обсуждать дела до его погружения в ритуалы, поэтому отошла от Вальгарда:

— Лучше поспеши найти от… — язык запнулся, будто сопротивлялся, однако не стоило давать Болтуну поводы для сплетен, — отца, пока не стало поздно. Иначе Эймунда никто так не вытащит без приказа хэрсира, а ждать его возвращения, видимо, придётся долго, раз речь идёт о походе. Тем более надо, наверное, разобраться со стражей.

Сигурд махнул рукой:

— Достаточно лишь припугнуть, чтобы они утихли и не открывали больше рта о произошедшем — я разберусь. Однако с заключенными дела куда хуже: рискуем вызвать недовольства.

Вальгард сомнительно покосился на друга:

— Не думаю. Один из ряда вон выходящий случай не должен распалить их на бунты и заговоры. А вот натравить на колдуна вполне хватило бы, и тогда он точно не жилец.

— В таком случае поспеши найти отца, прошу, — взмолилась я, сжимая руку брата. — Пожалуйста, Вальгард, вытащи его из темницы.

Он успокаивающе погладил меня по голове, приговаривая:

— Не рискну обещать, Астрид, но постараюсь сделать всё возможное. Но сперва стоит отвести тебя домой.

Я упрямо покачала головой, отходя на шаг от Вальгарда:

— Иди, пока не стало поздно. Я дойду и сама, не волнуйся. Обойду всех стороной и спокойно дождусь твоего возвращения.

Брат сомневался и разрывался, однако нетерпеливый Сигурд махнул на нас рукой и ринулся общаться с часовыми.

— Будь осторожна, я скоро вернусь, — заверил Вальгард и бросился на поиски Дьярви.

Не желая больше медлить, я натянула вновь капюшон и двинулась в сторону дома. Возвращаться туда, в обитель лжи и презрения, совсем не хотелось, однако иного плана не было. Сбежать в никуда — страшно и глупо. Титул Дьярви не раз спасал меня и прощал многие проступки, и лишаться такого покровительства было бы слишком неблагоразумно. Однако сегодняшняя выходка грозила стать последней каплей в чаше терпения хэрсира. Не удивилась бы, если бы он отрёкся от меня. Но, с другой стороны, это означало бы признать обман, что не дало бы Дьярви ничего: он всё равно остался бы хорошим в глазах общества, ведь хэрсир столько лет воспитывал сироту, словно родную дочь — истинный герой, который точно не бросил бы приемыша произвол судьбы. Противно и тошно.

Тело ныло от столь резких перемен, и я, еле переставляя ноги и ругая себя, что отказалась от помощи брата, брела домой по подворотням. Но спасение Эймунда сейчас важнее, а значит, выдержу и справлюсь, лишь бы только по роковой случайности отца не было дома.

Однако милостивые боги оказались глухи сегодня к моим молитвам, и все надежды разбились об камни, стоило только миновать просторный двор и постройку, где жили трэллы. Из дома доносились крики и сильна брань, а затем что-то грохнуло, и я распахнула тяжёлую дверь, замирая на пороге от увиденного.

Посуда была раскидана на полу вместе с овощами и кусками мяса, чан закатился под скамейку, а прямо возле очага Дьярви повалил Этну на стол, задрав платье и спустив собственные штаны. Тир плакала и вырывалась, но хэрсир не обращал внимания и изумлённо уставился на меня.

— Ты?! — взревел он, явно не ожидая встречи. — Живая?!

Мир вдруг замер и сжался до маленькой точки, что пылала болью и яростью. Ненависть выжигала внутри меня всё хорошее и светлое, а тело вновь наполнило сейдом, что готов был разорвать округу. Трэллов били, насиловали, уродовали потехи ради, мучили до смерти и бросали в выгребные ямы, но я наивно думала, что в нашей семье всё иначе. А теперь Этна пыталась выбраться из хватки хэрсира и прикрыться, не решаясь поднять взгляд. Привычный мир окончательно разбился на сотню осколков, и единственное, что осталось во мне — презрение.

— Нравится, что видишь? — насмешливо бросил Дьярви, отпихивая от себя тир и демонстративно шнуруя штаны.

Этна, едва слышно плача, стыдливо спрятала лицо в ладонях и попятилась к двери, поправляя платье и выбегая прочь. Проводив тир равнодушным взглядом, хэрсир, отпихнув валяющиеся овощи дальше под стол, уселся на скамью и налил себе кружку эля, тут же опустошая её до дна.

— Так сильно хотелось посмотреть, как женщин берут? Неужто доросла и пора искать тебе мужа, а? А раз противно, то подождала бы на улице вместе с другими трэллами.

Я молчала, боясь сорваться и испепелить его на месте. Лживый и гнилой человек, в котором не осталось ничего хорошего. Как он смел поднять руку на женщину и брать её против воли? Как он продолжал сказываться правильным и доблестным героем, если мог только измываться над беззащитными? Такие, как Дьярви, не достойны жить.

— Убей, убей, убей… — вновь потусторонний голос, сопротивляться которому становилось всё сложнее и сложнее.

Эль пенился в бороде хэрсира, а глаза смотрели с отвращением, когда он обернулся:

— Что, язык прикусила? Вся храбрость ушла на то, чтоб ворваться сюда? Или ты как всегда: делаешь, а потом уже думаешь?

— Тебе хватит одного удара… Только пожелай… Пожелай…

Я зажмурилась, пытаясь отогнать наваждение. Не стоило делать ничего, о чём пожалела бы сотню раз позже. Дышать глубже и отвлечься, я листочек в этом огромном мире.

Кружка резво опустилась на стол, расплескивая эль.

— Я с тобой разговариваю! Совсем ошалела?!

Впилась ногтями в ладони, медленно произнося:

— Ты не посмеешь её насиловать впредь. Никогда.

Противный смех сорвался с его рта. Дьярви налил себе очередную кружку, размахивая ею в воздухе:

— И кто же мне запретит? Ты? Не позабыла ли ты, девчонка, кто здесь главный? Язык слишком длинным вырос, как погляжу. Может, стоит научить тебя манерам?

Я выпрямилась: больше не боялась ни Дьярви, ни его гнева. Он, как и все остальные, не стоил ничего и был всего лишь мелкой назойливой букашкой перед сейдом, который скрывался внутри мира и меня. Сокрушу, хватит сил.

— Ты больше не тронешь меня и Этну, иначе пожалеешь.

— И что же ты мне сделаешь? Нашлёшь болезнь или хмуро посмотришь исподлобья? Неблагодарное отребье! — желваки его заходили, а взгляд потемнел: хмель ударил в голову. — Я кормлю тебя, а ты смеешь открывать свой поганый рот и перечить?! Вернусь из похода и отдам замуж за первого попавшегося бонда. Глаза только мозолишь. И попробуй сейчас сказать слово против — одним ударом всю дурь вышибу. Я твой отец, и слово моё — закон.

— Ты никогда не был мне отцом! — вскричала я. — Всю жизнь видишь во мне тварь, что якобы извела твою любимую Герду! Лицемер и сволочь! Кричишь на каждом углу о вечном горе и трауре по умершей жене, а сам кувыркаешься с тир, не ведая печали. Скольких ты бастардов наплодил и убил, а?!

Глаза Дьярви пылали яростью, но меня уже было не остановить: всё, что копилось годами теперь получило выход.

— Ненавидишь и презираешь сейд, но только благодаря ему и вёльве Герда прожила дольше положенного, иначе погибла бы от твоего неуёмного зуда в штанах. Ты сам принёс меня в этот дом, так что же не убьёшься, а только мне смерти желаешь?! Я слышала твой разговор с Тьодбьёрг и всё знаю. Ты отдал меня в обучение тупой сестре, точно издеваясь, а после попросил «позаботиться» Сигрид, надеясь, что я сдохну от сейда, верно?! Ублюдок!

Я плюнула ему под ноги, стиснув кулаки и не обращая внимания на нарастающий шёпот.

— Использовал бабу, которая ради тебя готова на всё, лишь бы ты её взял в тёмной подворотне, а сам дерёшь тир. Сукин сын, мог бы давно задушить во сне, а не избавлять от меня чужими руками как истинный слабак.

Вспышка боли ослепила, а голова противно загудела от удара. Дьярви вскочил на ноги и ударил кувшином, что разлетелся на осколки. По рукам и шее стекал липкий эль. Я зажмурилась, пытаясь прийти в себя, но хэрсир тотчас схватил за горло, начав душить. Хрипы срывались с губ, пока пыталась вырваться из крепкой хватки. Глаза Дьярви сочились таким омерзением и яростью, что я тут же стала в них захлёбываться, перенимая его эмоции и смешивая со своими.

Преисполненная гневом, ударила его меж ног со всей силы и схватила со стола нож, сжимая в руке. Тело саднило, голова раскалывалась, а реальность опять ускользала с пугающей быстротой.

Дьярви оскалился и молниеносно ринулся вперёд, обескураживая. Все уроки Сигрид пошли прахом: хэрсир повалил меня на пол и прижал руку с ножом к горлу, пока я отчаянно сопротивлялась. Попытки спихнуть его грузное тело провалились. Миг. Мне оставался всего один миг, чтобы жить. Брыкалась, отчаянно сопротивлялась, но лезвие было всё ближе и ближе, царапая кожу.

Вдруг тело обдало жаром, а перед глазами замаячили образы: дома пылали, люди бежали, спасаясь от стрел, Сигрид и Дьярви сражались рука об руку, а затем оглушительный крик, и Бешеная закрыла собой хэрсира, падая на землю с топором в груди. Обгорелый воин довольно хохотал, глядя в глаза моего названного отца. Битва, лязг мечей и вспышка боли под ребрами — Дьярви, униженный и побеждённый, пал замертво.

— Сгинешь как трус и низменный червь. Ты недостоин Вальгаллы, Дьярви, бастард конунга Гуннара, — прохрипела я чужим, пугающим голосом, будто он исходил из-под земли.

Дьярви бы убил меня, если бы не Вальгард, вновь появившийся, будто солнечный луч в пасмурный день. Брат ударил отца рукоятью топора и пихнул его прочь, рывком поднимая меня на ноги.

— Щенок! Как смеешь?! — взревел Дьярви, обнажая меч. — Эта сука только что прокляла меня, а ты защищаешь её?!

Вальгард предупреждающе перехватил топор, загораживая меня собой.

— Ты напал первым, — холодно проговорил он. — Не ты ли отдал приказ избить колдуна до полусмерти, потому что стремился защитить своего давнего дружка Видара? Уверен, потому и хотел избавиться также от Астрид.

Так вот оно что… Следовало бы догадаться ранее, что отец покрывал Видара — такого же мерзавца, как и он сам. Отморозки липнут друг к другу, как мухи к мёду.

— Вальгард… — сквозь зубы прошипел Дьярви. — Ты не понимаешь…

— О, я прекрасно всё понимаю, — перебил его брат, уводя меня к двери. — Ты и твои подонки воруете, покрываете преступления друг друга и стремитесь избавиться от Харальда и «избалованного олуха» Сигурда. Ты хотел бы убить их и поставить меня на престол, используя как куклу. Эйрик Высокий — никудышный пьяница, что сболтнул про готовящийся обвал близ Тролльтинда. Но не беспокойся, я обо всём позаботился, отец.

От его ледяного презрения у меня волосы встали дыбом, хоть едва понимала происходящее. Неужели Дьярви готовил покушение на Сигурда, который любил ходить на охоту в леса у подножья Тролльтинда — немыслимая дерзость. А остальное? Ведь Дьярви всегда гордился своим братом, а теперь выходило, что всё не более чем лицемерие и зависть.

— Сын… — недовольно протянул Дьярви, делая шаг вперёд, но Вальгард угрожающе вытянул топор.

— Я не сдал тебя конунгу. Пока что. И забуду обо всём, если ты впредь не прикоснёшься к Астрид и сам отдашь приказ освободить колдуна. Иначе все твои заговоры всплывут на поверхность, а если рискнёшь кого-то убить, то её проклятие воплотиться в жизнь.

Я неверующе уставилась на брата, пытаясь возразить, но Вальгард схватил меня за локоть и потащил прочь из дома, нацепляя капюшоны на нас обоих. В тяжёлом и горьком молчании мы крались подворотнями в нижние районы Виндерхольма, воняющие рыбой и тиной. Сначала казалось, что брат шёл к Идэ, но затем он круто дал вправо, доходя почти до палисада и спустился узкой тропкой к крайнему домишке.

Небольшая треугольная постройка из камней с крышей, покрытой дёрном, открылась ключом, что брат вытащил из мешочка на поясе. Низкий потолок, маленький очаг, стол, пара скамеек и отгороженная пологом узкая комнатушка — вот и всё, что было внутри. В дальней части дома наверняка располагался хлев для животных, если судить по оставленным корытам. Жилище оставили недавно: слой пыли был невелик.

— Сиди здесь и не уходи, пожалуйста, Астрид, — устало бросил брат и тут же вышел прочь, захлопнув дверь.

Я плюхнулась на скамейку, стягивая плащ и пытаясь оттереть грязь с рук, налипшую неизвестно где. Въевшийся чёрные рисунок не сдавался, и я скребла кожу руками, царапая себя вновь и вновь. Слёзы лились ручьями по щекам, а грудь сотрясал плач, который только нарастал. Никому ненужная и брошенная на произвол — мне стало так жаль себя, что обвила колени руками и зарыдала во весь голос.

Хотелось всё крушить, лишь бы только выместить боль и унять пустоту внутри. Сегодняшний день стал переломом жизни: всё оказалось ложью, хитрым планом отца, в котором мы с братом оказались просто куклами. Вальгард… Он так уверенно заявил Дьярви, что мне под силу снять проклятие, что стало до одури смешно, ведь я ничего не насылала на хэрсира. Или всё же… Да, желала смерти и ненавидела, презирала за всё учинённое, но сомневалась, что хватило бы сил на столь сильное и разрушительное колдовство, ведь я ничего не умела и не могла без Эймунда даже чётко видеть нити сейда. Сердце сжалось: выживет ли он и спасёт ли его Дьярви, если сам отдал приказ о смерти?

Мыслей так было много, что я сползла на пол и сжалась калачиком, пытаясь раствориться. Голос больше не звучал, подтверждая догадку, что он просыпался лишь в момент злости, но кому он принадлежал и почему вообще существовал — ответов не было. В памяти возник образ Оли, что заговаривал лошадь — значит, дар мне достался от него. Удивительно и странно, ведь сейдом больше владели женщины и передавался в основном им, но всё было иначе, словно я одна сплошная насмешка Норн. И самое ужасное, что ответов никогда не получу, ведь настоящие родители погибли, а вместе с ними и правда. Если только помнил сейд… Без Эймунда всё равно не справлюсь — слишком мало умею.

Дверь скрипнула, вырывая из потока самобичеваний. Вальгард принялся деловито расхаживать по дому и расставлять на столе еду, а после протянул мне бурдюк с водой и чистые тряпки.

— Если разожжём огонь, привлечём внимание, поэтому умойся так сегодня. Завтра вернёмся домой — отец уйдёт в поход, не беспокойся.

Он говорил отрывисто и холодно, не скрывая раздражения, поэтому перечить не стала и принялась обтираться, скрывшись за пологом. Маленький уголок по-прежнему хранил следы уюта: накрытый расшитый рунами платок аккуратно сложен и оставлен на невысоком столике, стены покрывали рисунки с полями цветов и Фрейи, а на двух плотно сдвинутых резных скамейках, служивших кроватью, лежал букет первоцветов, всё ещё источавших сильный аромат, будто его оставили только вчера.

Я тихонько подошла к брату, что раскладывал по тарелкам лифсе и жареную рыбу, купленные наверняка на рынке. Вальгард молча кивнул на еду, приглашая ужинать, и протянул бурдюк, от которого доносился стойкий сладкий запах трав и мёда.

Меж нами повисло тяжёлое молчание, прерываемое только звоном посуды, и я не выдержала:

— Я не проклинала отца, Вальгард. Всё было точно в тумане, клянусь. Мы ругались, а потом перед глазами предстали страшные образы. Стоит предупредить его и Сигрид, иначе они погибнут в походе, слышишь? Что бы я не испытывала, надо постараться защитить их. Иначе будем жалеть до конца дней.

Вальгард откинулся на стену, отодвинув пустую тарелку и отхлебнув настойки, произнёс:

— Отец сочтёт тебя помешанной и точно сошлёт на казнь, а Бешеная слушать даже не станет и сама станет палачом, мстя за произошедшее в темницах. Стоят они того?

Я не поверила ушам: брат рассуждал так спокойно и холодно, не думал бороться и роптать за справедливость, что стало не по себе. Заметив мою реакцию, он усмехнулся:

— Не волнуйся, я попробую переговорить с отцом на рассвете. Что до остального… У тебя был слишком и насыщенный день, Астрид, и нам обоим есть, что рассказать. Так что я с удовольствием послушаю, как так произошло, что хэрсир решился на убийство собственной дочери.

— Потому что я не его дочь.

Вальгард резко наклонился вперёд, впиваясь взглядом, и я начала рассказ. Не стала таить ничего о снах про Оли и Роту, их героизм и трагичную кончину. Поведала и о разговоре между Дьярви и Тьодбьёрг и их гнусных секретах, которых водилось больше, чем золота у Андвари. А после рассказала про поездку на Утёс, первую и последующие встречи с Эймундом, открывшуюся правду про Видара и моё последующее падение. Единственное, о чём умолчала — пугающий голос, звучавший будто из Хельхейма, но про сейд приуменьшать не стала и призналась, что Тьодбьёрг опасается меня.

Брат долго молчал, а после протянул наполненный бурдюк, словно подначивая оставить всё произошедшее в хмеле, и я послушалась, осторожно пробуя настойку. С опаской ждала реакции, криков и проклятий, но Вальгард смотрел в одну точку, походя на каменное изваяние и, казалось, совсем не дышал. Пугающая мысль тревожила сердце: он решил, что я сошла с ума, и теперь думал, как бы избавиться от надоедливой сестры, и что самое страшное — отрекался от меня.

Вдруг на улице раздался клич, и тут же через узкое окно под крышей влетел Ауствин, усаживаясь напротив меня. Наплевав на всё, я прижала птицу к себе и принялась гладить его, умываясь слезами.

— Он скучал, — неожиданно произнёс брат. — Уверен, что он тоже колдовской, иначе не объяснить его поведение. То скрывается неизвестно где, то позже кружит над тобой и домом Тьодбьёрг — словом, тебе под стать. Не удивлюсь, если Эймунд заколдовал его следить за тобой, и даже не знаю: радоваться или переживать.

Я насторожилась: а ведь брат был прав, и даже не задумывалась, что птица, которая тогда уже была измарана колдовским порошком, могла быть соглядатаем, и так Эймунд узнавал, что происходит. Но он бы не посмел навредить. Наверное.

— Как бы то ни было, ты жива благодаря и Ауствину, и Эймунду, — Вальгард отхлебнул ещё немного настойки и напряжённо помассировал виски.

Ауствин меж тем деловито вспорхнул под крышу и принялся чистить перья.

— А Кётр жива?

Дьярви ведь обещал с ними разобраться, но брат кивнул:

— Этна спрятала её у себя и не выпускала из постройки, а остальным трэллам дела нет. Хотя, может, я и ошибаюсь, как и насчёт многих других вещей.

— Даже насчёт меня?

Сердце замерло, ожидая услышать самое страшное: сейчас он отречётся от меня, и тогда я останусь совершенно одна. Эймунд погибнет, а меня будет ждать судьба шлюхи и нищенки. Вальгард пристально посмотрел в глаза и вдруг ласково улыбнулся, сжимая мою руку:

— Нет, Астрид. Ты взбалмошная, упрямая и проблемная, но настоящая. Я зол на отца и разочарован в нём, в мире, который оказался прогнившим и лживым, однако мне откровенно плевать, что у нас разные родители. Важнее сейчас — добиться справедливости и унять твои приступы.

Я не выдержала и бросилась к нему в объятия, чуть не повалив брата на пол. Он захохотал и поднял меня на ноги, прижимая к груди и поглаживая по голове. Слёзы пропитали его рубаху, но Вальгард, казалось, не обращал внимания.

— Перед смертью мама завещала беречь тебя ценой жизни и защищать от всего, — прошептал он. — Верю, что она любила тебя несмотря ни на что. — Вальгард отодвинулся и легонько щёлкнул по носу: — Ты была и будешь моей семьёй, Астрид, а теперь постарайся уснуть.

— Но ты тоже обещал рассказ, — возразила я, скрестив руки на груди.

Вальгард покачал головой и уселся поудобнее на скамье, вытягивая ноги в сапогах.

— Не сегодня, Златовласка. И без того слишком много потрясений для одного дня, — он прикрыл глаза и закинул руки за голову, разведя локти и отворачиваясь к двери.

Что же ему пришлось пережить, если он так сильно изменился? Если раньше брат просто был сдержанным и отстранённым, то теперь в его движениях и молчании появилась едва различимая, но явная и зловещая угроза.

— Тогда ответь на один вопрос…

— Не знаю, что будет с Эймундом, Астрид, и не хочу обсуждать произошедшее, пожалуйста. Но поверь, я сделал всё, что мог, — раздражённо перебил меня Вальгард.

Я запнулась на полуслове, вновь чувствуя прилив тревоги, но только прикусила губу и продолжила:

— Не о том хотела спросить, но благодарю. — Ледышка непонимающе уставился на меня, ожидая пояснений. — Там на кровати лежит букет. Ты ведь не просто так привёл нас в этом дом, верно? Знал, что он пустует.

Вальгард нахмурился и нехотя признался:

— Здесь раньше жила травница. Молодая и красивая девушка, с которой я спал. Пока был в Хваланде, она вышла замуж за какого-то там кузнеца и уехала в одал на запад. Дом оставила мне, так как родня её вся померла. Конец истории.

— Ты любил её? — осторожно спросила, тут же ругая себя за излишнее любопытство, но ведь он, а я была уверена, не просто так оставил здесь букет, будто прощальный подарок.

Ледышка усмехнулся, не поворачивая головы:

— Необязательно кого-то любить, Астрид, чтобы делить кровать. Нам просто было хорошо, но рано или поздно наши пути разошлись бы. Я никогда не женился бы на ней, и она это знала.

Не найдя, что сказать, я побрела в сторону комнаты и прилегла на скамейки, укрываясь плащом и поглядывая на букет цветов. И уже проваливаясь в дремоту, услышала, как брат напевал колыбельную мамы о солнце и луне, что сменяются друг друга на небосводе, пока не явятся два брата-волка, Хати и Сколль, и не поглотят их раз и навсегда.

На рассвете меня разбудил Вальгард, велев быстро собираться и идти к Новой пристани, откуда уплывали драккары. Сам он хотел сдержать слово и попытаться переговорить с Дьярви, но мы оба знали, что затея была глупой. Так оно и случилось, о чём я узнала позднее, когда брат отыскал меня с Ауствином на площади рядом с идолом Тюра. Рядом с нами замерла Лив, которая взволнованно смотрела на шествующий отряд и всё порывалась поговорить со мной, как прогремел барабан и прозвучали горны.

Четыре десятка воинов махали рукой на прощание и заняли места в драккарах. Сигрид не удостоила дочь и взглядом, лишь сдержанно кивнула мужу на прощание. Замыкал шествие хэрсир, который напыщенно обнял нас и тут же резко отодвинулся, садясь в драккар. Так они уплыли на встречу своей судьбе, и оставалось только молиться, чтобы видение оказалось ложью.