Предвестники конца: Развеивая золу

Часть 2: Локи Глава 15

Разбудили меня не ласковый поцелуй и даже не милый голосок девицы, что заснула глубокой ночью на соседней подушке, а недовольная Сиф:

— Локи, дверги тебя утащи, время уже вечер! Вставай давай, ленивая задница!

Голова трещала после вчерашнего пира в честь помолвки моего лучшего друга Тора и самой сварливой во всех девяти мирах невесты Сиф. Глаза едва разлипались, и сквозь пелену сна заметил, как подруга детства расхаживала по комнате, собирая свои длинные волосы в высокий хвост. Она громко хлопала сундуками, убирая вещи и сетуя на трэллов, которых я отпустил ещё на закате, запретив заходить без ведома, и распахивала окна, впуская порывистый свежий воздух. Воспоминания о бурной ночки замелькали в памяти: бочки эля, танцы до первых звёзд и песни до хриплого голоса, а после приятное и расслабляющее завершение дня. Только опять забыл имя той, что шептала перед сном всякие глупости и хихикала, прижимаясь к моей груди. Думай потом, кому цветы с трэллами отправлять — та ещё морока, а если забуду, то вновь буду выслушивать нравоучения от Лебедя, как я прозвал Сиф за её длинную шею и грациозность.

Я лениво оторвался от подушки, сладко потягиваясь, и едва успел отскочить в сторону: Сиф, явно уставшая ждать, занесла над головой кувшин с водой, желая вылить его мне на голову.

— Эй-эй! Ну разве так положено будить гостей в чертогах Трудхейма? — с напускной обидой пробурчал я. — Тебе бы не помешали уроки порядочных дам Асгарда, а не…

Договорить не успел: пригнулся от летящей в меня подушки и вскочил на ноги. Холодный пол гостевой комнаты обжигал босые стопы, а прохладный весенний ветер забирался под нижнюю рубашку. Грязная одежда была разбросана повсюду, а в центре стояла разгневанная Сиф, поджав губы и скрестив руки на груди.

— Язык твой бы укоротить, — раздражённо бросила она. — Что за свинарник ты тут развёл, а? Мы договаривались, что ты занимаешь самые большие покои с садом и личной сауной с одним условием: уборка каждый день, Нальсон. И что я сейчас вижу: один бардак, а воняет так, будто под кроватью кто-то сдох.

— Если не хочешь гневаться ещё сильнее, то лучше не заглядывай под неё, — лукаво улыбнулся, заставляя Лебедь закатить лазурные глаза. — И вообще: почему командуешь? Разве ты уже стала хозяйкой Трудхейма?

Зря я это ляпнул. Она раздражённо отвернулась, поправляя длинные густые светлые волосы, таскать которые, наверняка, было невозможно, и стиснула кулаки, являя представляя, как душит меня снова и снова. Глубоко вздохнув, Сиф поправила тяжёлый хвост, в который были вплетены бусы. Её светлые как рожь волосы вполне могли сойти за настоящее оружие — один взмах, и врага уже нет на месте. Отряхнув расшитое зелёное платье, она поморщилась от дуновения ветра и серьёзно проговорила печальную истину:

— Не беспокойся, я ей стану. Этот вопрос уже решён и неинтересен, будто чьё-то мнение спрашивали, — отсекла она ледяным тоном. — А ты собирайся давай, сегодня большой пир. Встретимся позже в большом зале, и только посмей опоздать — шкуру спущу.

Я склонился в шутливом поклоне, дразня её ещё больше, но Лебедь не поддалась на провокации и вышла прочь.

На мой оклик тут же появилась тир — слабое и послушное существо, походившее на духа — и стала убираться. Сауна встретила теплом: хоть что-то приятное за это позднее утро — возможно, стоит снизить количества эля, и тогда голова будет меньше раскалываться. Долгие и шумные пиры стали действительно бесконечными, а поводов становилось только больше и больше. Помолвка между наследницей полей пшеницы возле Асгарда и старшим сыном Всеотца требовала проведения праздников вплоть до дня их свадьбы, ибо Одину нужно было выделяться всегда и во всём. Самые большие покои и земли, щедрые дары и множество послушников в Мидгарде, что восхваляли его могущество и трепетали пред коварством — никто не мог соревноваться с Одином.

Однако сегодня вечером отмечали уже не предстоящую свадьбу, а девятнадцатую годовщину конца войны между асами и ётунами. По такому поводу ожидали прихода наследников Ванхейма — они впервые должны были оказаться в Асгарде после страшных событий прошлого, в которых ваны помогали Асгарду.

Сиф, как будущей хозяйке огромного чертога в пятьсот комнат, выпал жребий разместить гостей в Трудхейме и всюду сопровождать их. Отказаться от просьбы Одина она не смогла, поэтому скрипела раздражённо зубами и раздавала распоряжения, тайно уповая на помощь Тора, однако тот предпочитал слоняться, где угодно, кроме как дома. Его изводили суета и бесконечные вопросы про еду, наряды, подготовку и прочие хлопоты, что свалились на Сиф.

Мы знали друг друга с детства: Сиф, как и я, были сиротами, а Тор лишился матери, поэтому Один посчитал разумным свести всех одногодок вместе и отдать на воспитание. Няньки рыдали вечерами, устав от нытья Тора и моих безобидных проделок. А позже наставники лишь качали головами, пока мы мазали по мишеням, стреляли из лука и давили ногу друг дружке, пытаясь запомнить все шаги под переливы лир. Девятнадцать лет плечо к плечу — так, что они уж стёрлись об характеры, привычки и капризы. Мы знали друг друга как никто иной, и поэтому-то я всегда считал, что пара из Силача и Лебедя выходила отвратительная: одна — утончённая и красивая девушка, способная вести беседы обо всём на свете, а второй — здоровенный бугай, которого мало что интересовало, кроме сражений и оружия. Но иного выбора им не оставили — Одину ведь нужны были поля пшеницы. Правда, больше забавы ради.

Закончив мыться, быстро натянул приготовленный заботливой тир наряд, который явно сделали совсем недавно: красная рубашка хрустела свежестью, как и расшитый кафтан с чёрными штанами и высокими сапогами, идеально подходившими по размеру — видимо, жалобы долетели до мастеров. Напоследок бросил взгляд в зеркало, поправляя серебряные бусины в длинных рыжих волосах и набрасывая любимый серый плащ с простой вышивкой — Сиф, конечно, не оценит, но и одеваться во все дорогие вещи разом, не видел смысла — лишь напускная важность.

Миновав лабиринт коридоров и поворотов, что отличались только настенными выточенными рисунками, добрался до центральной лестницы и, быстро преодолев её, прислонился к высоким кованным перилам, тяжко вздыхая при виде друзей. Сиф словно плыла в длинном синем платье и белом плаще, а Тор, одетый в жилет с мехом и жёлтую рубашку со штанами, заправленными в сапоги, грозно шагал рядом, сотрясая чертог. На фоне этого здоровенного бугая, что был выше меня на пол головы, а шире раза в три, любой казался бы маленьким, но Лебедь всегда умудрялась выглядеть статно и затмевала Силача, умудряясь даже ему придавать солидный вид.

— Скальды уверяют, что влюблённые не замечают суток, но мыши нашептали, что вы собираетесь так быстро, как тает снег в горах, — подшутил я, подмигивая — должен хоть кто-то пытаться веселить их кислые морды.

Сиф на мою колкость никак не ответила и лишь толкнула плечом, подгоняя быстрее идти на выход. Тор мрачно фыркнул в привычной манере и двинулся вперёд, хмуро глядя по сторонам и тяжело дыша. Доходившие до плеч рыжие волосы топорщились в разные стороны, а жилет был криво застёгнут серебряными фибулами — он точно встал совсем недавно. Впрочем, неудивительно: он тоже просидел почти до заката, слушая сладкие речи великанш. Великанами именовался отдельный род существ: они были высокими, под стать Тору, и обладали серой кожей и чёрными глазами. Сварливый нрав сочетался с неспешной речью — их считали глуповатыми и вредными. У Силача с великанами были странные отношения: он постоянно унимал их конфликты на окраинах миров, иногда даже не брезгуя проливать кровь, а ночами уединялся с их девицами, наплевав на порядки и невесту. Подобное держалось в тайне: я лично творил иллюзии по утрам, путая воспоминания великанш, дабы они не смели болтать.

В раздумьях я оказался уже на залитой солнцем улице, где возле массивных железных дверей нас уже ждала огромная колесница Тора, сверкающая молниями и запряжённая двумя гигантскими козлами. Устроившись поудобнее, Силач взмахнул рукой, зажимая вожжи, и сильные животные потащили нас вперёд до чертога Всеотца.

Асгард представлял собой огромный город, расположенный на холмах и выстроенный из камня и дерева. Широкие улицы и террасы расходились в разные стороны, однако каждая из них всё равно упиралась в центральное кольцо, опоясывающее территорию. В сердце города располагался огромный пруд, над которым высился утёс горы с водопадом. По землям Асгарда протекали реки, слонялись животные, цвели сады, а каждый из богов занимал собственный чертог — уникальный, как и его хозяева. Маленькие домики принадлежали скромным, другие же замахивались на огромные дома, в которых потом гуляла пустота. Самый большой чертог, конечно же, достался Тору, а самый высокий и богатый на переходы и лазейки — Одину. Его Валаскьяльв находился на горе с водопадом широким утёсом, который использовался как помост для выступлений Всеотца, а под ним на возвышенности располагалась Вальгалла — чертог павших в бою воинов, что должны были теперь всегда защищать верховного бога.

Как и любой другой мир, Асгард располагался на ветвях гигантского Иггдрасиля — мирового ясеня, служившего опорой всему сущему. Для перехода из одного мира в другой использовались магические порталы, проходившие через само дерево и связывающие все части вселенной в единое целое. Каждый, кто прибывал в Асгард, сначала попадал на грандиозный радужный мост Биврёст, переливающийся светом звёзд, а охранял его бессменный страж Хеймдалль. Вот и сейчас он мрачно разглядывал любого, кто пересекал границу и отправлялся на пир, но демонстративно отвернулся, стоило только нам показаться на горизонте.

— Бедняжка Хеймдалль! Не увидит пира и будет вынужден скучать здесь в одиночестве, стоя на страже, — я тяжело вздохнул, тут же ругая себя за мелочность и зацикленность. Этот вечно недовольный и некрасивый ас не стоил даже толики внимания, но каждый раз, видя его, не мог сдержать порыв колкостей. Впрочем, он заслужил.

— Вы всё ещё не примирились у Тюра? — поинтересовалась Сиф, стоило только нам отъехать от Биврёста.

Покровитель мудрости и справедливости всегда решал любые конфликты и проводил суды, выясняя, кто прав, а кто — нет. Он же и был нашим главным наставником, который знал про наше противостояние с младшим сынком Одина, но вмешивался, полагая, что мы сами сможем уладить споры. Однако никто из нас к этому не стремился.

— Быстрее в Муспельхейме пойдёт снег, чем Локи решится на подобное, — пробасил Тор, посмеиваясь. — Это вражда навсегда, да брат?

— Пусть признает себя неправым, и тогда я забуду обо всём.

Тор серьёзно хмыкнул, будто допускал возможность нашего перемирия с его сводным братом, которых у него было крайне много. Один вообще был весьма любвеобильным: о многих его детях мы знали только благодаря сплетням трэллов. Поэтому за что люди почитали Фригг как богиню брака и домашнего очага — я искренне не понимал.

— Можешь не врать хотя бы мне. Я ведь знаю, что вы никогда не помиритесь, — заговорщицки прошептала Сиф. — Однако ваша ссора может быть многим на руку. Помни об этом.

А забыть и не получилось бы, учитывая, что наглую рожу Хеймдалля с его пышными бакенбардами я видел часто, как и слышал его колкости. Противостояние наше началось ещё в детстве: тогда младшему из сыновей Одина не понравилось, что его отец с любопытством глядел, как рыжий противный мальчишка, то есть я, творил всевозможные иллюзии. Ревность взыграла, и Хеймдалль принялся всячески досаждать. Он обвинял меня в воровстве, обмане и всевозможных проступках, начиная от разбитых им самим кувшинами и заканчивая лживыми обвинениями в оскорблениях его девяти матерей, настоящую из которых никто не знал. Я никогда не славился праведным и мягким характером, но ни при каких обстоятельствах не стал бы говорить что-либо про родителей. Так, все заявления обиженного были пустыми и обманчивыми: золотой и вечно правильный Хеймдалль жаждал внимания и просто невзлюбил ещё одного названного брата, что даже не знал своего отца и носил имя матери — Нальсон. За это многие няньки жалели меня и утешали, что ещё больше бесило правильного мальчика. Однажды он осмелел на столько, что заявил, якобы меня породили черви, и грязному отребью не мест среди правильных и чистых. Тюр, который услышал громкое заявление Хеймдалля, позже выпорол его.

С годами неприязнь только усиливалась: он верил, что в мире существует только абсолютное добро, творимое исключительно асами, и абсолютное зло, которое представляли все остальные существа, а так как мои истинные родители были никому неизвестны, а дар не походил на обычное колдовство, то я сразу же числился в списке плохих. Вечные перебранки и метание скрытых оскорблений стало нашим привычным делом при встречах, что я даже перестал обращать внимание. С годами детская ревность прошла, заменяясь завистью. В отличие от бесполезного него у меня был настоящий дар сотворения иллюзий: пролетающая низко птица, ползущая змея и даже огромная корова, отмахивающаяся от мух — всё это получалось благодаря изнурительным тренировкам до крови из носу и ужасным головным болям. Но разве кто-то замечает, чего стоит успех?

Апогеем нашей вражды стал случай с великаном, что вызвался восстановить Асгард после войны с ётунами — многие здания, как и сам город, утопали в развалинах. Каменщик искусно трудился над городом день и ночь, не называя цены, а когда работа завершилась, то потребовал Солнце и Луну, желая стать хранителем миров. Тогда-то Один и решил испытать мои навыки иллюзий. В тот день великан заявился в Асгард вместе со своим исполинским скакуном, для которого я и сотворил марево кобылы из обычной лошади. Гигантский жеребец тут же повёлся на обманку и ринулся догонять её. Увидев дикие звериные скачки, великан побежал разнимать лошадей и не заметил, как попал в ловушку Тора, что убил его, столкнув огромный валун сверху. Так, Асгард был восстановлен непревзойденным каменщиком, Один получил в дар великолепного скакуна великана с белоснежной гривой — Слейпнира, а я заслужил похвалу и награду наравне с Тором. Но вместе с тем пришла и ещё большая зависть Хеймдалля, что пренебрежительно называл меня колдуном и нарекал иллюзии уделом слабых и немощных мужчин. Пусть так: каждому своё мастерство открывается.

Дорога от Биврёста не занимала много времени, и вскоре козлы выехали на центральную улицу, ведущую к чертогу Одина. Валаскьяльв представлял собой каменный замок с многочисленными залами, которые украшали колонны и сотканные рукой Фригг полотна с сюжетами из легенд. Внутренние залы чертога всегда благоухали ароматом цветов и деревьев, пруды пестрели от блеска проплывающих рыб, а на перилах балконов постоянно щебетали птицы. Трэллы сновали по коридорам, таская вещи, свитки и еду или же протирая до блеска стены и полы. Воины-стражники несли караул на каждом уровне, крепко сжимая рукояти топоров и копий. Вальгалла находилась с другой стороны горы, но даже отсюда был слышен гул эйнхериев, праздно проводящих время — бесполезное сборище марионеток.

Широкая дорога доходила почти до самого пика и прерывалась просторной конюшней с пастбищем, где отдыхали лошади, козы и даже овцы. Оттуда по лестницам гости следовали в Медовой зал, что служил местом сбора и для пиршеств, и для тинга. Миновав кованные ворота с узором вереска, мы оказались внутри просторной комнаты, которая ломилась от толпы гостей. Под высокими потолками висели многочисленные свечи, разгоняющие полумрак, таившийся в этих стенах. Громоздкие дубовые столы протянулись вдоль залы и ломились от обилия еды: овощи, ароматные травы и миски со свежими ягодами, только что испечённый хлеб, глубокие тарелки с похлёбкой, жаренное мясо кабана и рыба, пироги с брусникой, малиной и вытащенные из погребов вина с элем — чего тут только не было и дразнило животы манящим запахом. Скальды пели и играли на инструментах, ударяя в барабаны и перебирая струны лир. Трэллы носили подносы с блюдами, лавируя между гостями. Знакомые лица мелькали всюду, однако Сиф, как и всегда, умело рассчитала время, не оставляя нам возможности перекидываться бесполезными фразами и слухами. И хоть в этом был свой плюс, Лебедь подобного не терпела.

Тор уверенно занял центральное место правого стола, а мы разместились рядом. В центре на громоздком троне сидел Один: тяжёлый чёрный плащ с мехом лежал на его плечах, скрывая синие одежды, а единственный голубой глаз внимательно разглядывал собравшихся. Слева от него сидела угрюмая Фригг, решившая нацепить на себя все драгоценности разом — видимо, волновалась и боялась конкуренции за звание прекрасной. За тем же столом сидели их сыновья — любимчик Бальдр и слепой Хёд. Остальные гости сидели, где желали, и только три места левого стола горделиво пустовали в ожидании особых персон. А они себя ждать не заставили, и как только Один взмахнул рукой, двери отворились, впуская ванов — истинных детей природы, как их именовали асы. Во всех мирах их осталось всего четверо: морской Ньёрд и трое его детей, рождённых в один день и похожих друг на друга как капли воды.

— Впереди старшая из них, наместница Ванхейма — Фрейя, — принялась пояснять Сиф. — Она считается богиней природы и любви. Говорят, что красивее неё не найти никого во всех девяти мирах, и стоит сказать, что я согласна.

Высокая и статная Фрейя уверенно шла по зале, улыбаясь и кивая в знак приветствия. На вид ей было около тридцати, светлые волосы спускались вдоль поясницы, скрытой красным суконным платьем. Черты лица её были мягкие, спокойные, синие глаза светились лучезарностью и внутренней силой, сломать которую непросто.

— М-м, недурная, — буркнул Тор, покручивая кубок с вином и заставляя Лебедь закатить глаза от досады.

— За ней идёт Фрейр — самый красивый мужчина из живущих, покровитель плодородия, талантливый капитан морей и стратег, — продолжила Сиф, кивая на рослого вана с собранными в хвост белокурыми волосами. Шагал он широко, развеивая полы плаща, и улыбался, как и сестра.

— Был бы он столь талантлив, как ты говоришь, они бы не подохли все до единого и не проиграли в восстании, — попытался осадить невесту Силач.

После окончания войны с ётунами ваны решили воспользоваться моментом и попытались сокрушить асов, что заняли их родной Ванхейм, однако восстание быстро и кроваво подавили. Один вернул земли хозяевам и заключил перемирие с Ньёрдом, что считался хранителем Ванхейма долгое время.

Меж тем Сиф недобро прищурилась, готовя обрушить на него шквал ругани, как я промолвил на опережение:

— Эль голову дурит. Сложно судить о тактике, когда большую часть времени приходится проводить в кузнице да спорах с великанами.

Тор пожевал губы и отвернулся от нас, не зная, что и ответить, но пылающие щёки наглядно кричали о его скрытом гневе.

— Последняя из них — Гулльвейг, — Сиф кивнула на девицу с яркими огненными волосами и зелёными пылающими презрением глазами. — О ней мало, что известно. Даже Всеотец не смог объяснить мне, что за дар у неё. Тир шептались, что она большую часть времени проводит в странствиях или в чертогах, особо не общаясь ни с кем.

— Спорим, я разговорю её? — я лукаво подмигнул Сиф, заставляя ту закатить глаза.

— Вечно тебе неймётся, — проворчала она. — Лучше уж не связывайся: зловещие они какие-то, не нравятся мне.

— Так поэтому-то и интересно, разве нет? Были бы они такими же скучными как Хеймдалль, я бы и внимания не обратил. Или ты думаешь, я недостаточно хорош?

Сиф улыбнулась:

— Если хочешь, то рискни. Но потом не приходи ко мне жаловаться.

Я проводил ванов глазами: в них действительно была скрыта какая-то огромная сила, которая не могла сравниться с нашей. Она казалась древнее, могущественнее и таинственнее — от того привлекательнее и маняще. Ваны будто сияли изнутри, однако та самая Гулльвейг вселяла тревогу, стоило только ей пройти мимо.

— Приветствую вас, дорогие гости! — голос Одина пронесся по зале, будто раскат грома. — Мы рады видеть вас и разделить долгожданную чашу мёда, дабы наконец позабыть все прошлые тревоги и споры. И пускай между нами и возникали разногласия, теперь, надеюсь, мы можем о них позабыть, и вместе построить дивный мир и править им сообща.

Фрейя поклонилась:

— Мы рады ответить на ваш зов, Всеотец. В новом мире не должно быть места старым обидам, потому мы и прибыли сюда, надеясь, раз и навсегда зарыть топор войны и признать друг друга равными по силе.

Один встал, хлопая и подавая пример остальным. Ударили барабаны, и Один спустился в зал, держа Фригг за руку и открывая пир традиционным танцем. Гости стали разбиваться на пары, и Тор увёл Сиф, в глазах которой явно читалось смирение к тому, что её ноги снова будут отдавлены не один раз. Недолго думая, я уверенно протиснулся меж парочек и подошёл вплотную к Гулльвейг, которая надменно стояла подле колонны, игнорируя обычаи. Её брат с сестрой уже кружились в танце, заставляя многих завистливо оборачиваться и перешёптываться, будто гадюки в зарослях травы.

— Позволите? — я поклонился, протягивая ладонь.

Гулльвейг склонила голову на бок, и украшения в её волосах зазвенели. Поверх белоснежного платья с пышными рукавами на ней красовался тяжёлая суконная зелёная жилетка, доходившая до пола и сверкающая вышивкой из цветов. Но даже они не могли придать нежности острым скулам, горделиво вздёрнутому носу и тонким губам. Я откровенно пялился на вана, ожидая реакции, и она повелась:

— Не боишься, мальчишка? Вдруг я тёмная и страшная колдунья, что проклянёт тебя одним прикосновением?

Я пожал плечами:

— Значит, такова воля Норн. Я ведь сам подошёл.

Гулльвейг тихо засмеялась, и даже смех её был колючим, но вдруг вложила ладонь в мою руку. Скальды высекали струнами ноты, барабаны задавали ритм, а пары кружились, дружно ударяли каблуками сапог и хлопали, а после расходились и вновь собирались в круг. Ван танцевала легко и непринуждённо, но я видел, что она что-то замышляла: нельзя так просто всматриваться в людей и залу, не задумывая ничего. И я обязательно узнаю, что она замыслила.