Предвестники конца: Развеивая золу

Глава 23

Ётунхейм встретил продувными ветрами и морозами, от коих дрожали зубы. Скрывшись в стенах Утгарда, я развёл костер, навсегда уничтожив остатки старинной скамьи. Бюлейст тут же появился перед нами:

— Что произошло? Откуда звучание рога?

Гулльвейг куталась в плащ, неотрывно смотря на пламя и молчала, наверняка размышляя о предательстве родственников. Поэтому роль рассказчика выпала мне: брат слушал и качал головой:

— Рог потрубил зря — он слишком громкий. Дремлющие змеи и прочие чудовища наверняка пробудятся — иначе и быть не может. Из-за него здесь поднялась такая буря, и непонятно, когда уймётся. Зачем этот олух решил так орать?

— Пытался быть полезным. Это же Хеймдалль, от него не стоит ждать умных поступков, — небрежно произнёс я, поглядывая на ван.

Она украдкой вытерла слёзы и встретилась со мной глазами, тут же надевая маску безразличия и сдержанности, и произнесла колючим голосом:

— От звука рога первым наверняка проснулся Нидхёгг — один из великих змеев, что должен питаться сердцами клятвопреступников и убийц — так по крайней мере говорится в сказках двергов. Один непременно обвинит в этом меня, вот только страдать будут другие, которым придётся с ним справляться.

Никогда прежде не слышал, чтобы её терзали беды кого-то ещё, кроме неё самой, в чём она сама призналась сестре. Впрочем, Андвари был ей зачем-то нужен, и Гулльвейг должна ему обещание, а значит, его проблемы становились и её. Нужно обязательно разузнать, что за тайну они скрывали.

— Я отправлюсь в Свартальфахейм, — решительно произнесла колдунья, дуя на руки в попытке согреться. — Андвари не справится, и к тому же змей — прекрасная возможность, чтобы избавиться от Хрейдмара.

— Мне было бы спокойнее, если бы ты осталась тут, — предложил я, однако знал ответ наперёд. — Прошу: подумай. Здесь никого: вороны сюда не сунутся, ибо город окружён защитными чарами, и только я могу сюда кого-то приводить. Сможешь отсидеться, Бюлейст покажет тебе уцелевшие комнаты, я разведу огонь и принесу еды, а потом мы вместе придумаем план.

Ван покачала головой:

— В Окольнире у меня есть припасы для зелий и некоторые свитки, тем более что там же и будет змей и Хрейдмар. Кроме того, Один не станет соваться в дела двергов, так что я буду в безопасности. И не думай спорить, Локи: там же источник моего сейда — золото и металлы.

— Твой сейд двойственен, — заметил я с упрёком. Она никогда не рассказывала, что ей стало известно о матери и проклятии Хельхейма, о котором говорил сначала Бюлейст, а теперь призналась и сама ван.

Брат, посмотрев на наши лица, поклонился:

— Я оставлю вас и прослежу, чтобы никто не вздумал пересечь или появляться подле границ Ётунхейма, — и он исчез.

Гулльвейг недовольно взглянула на меня, вставая, и, обнимая себя за плечи, отошла к окну, где бушевала буря.

— Что ты хочешь знать, наследник Ётунхейма?

Голос её сочился ядом — так она пыталась казаться злобной. Однако мне было всё равно: я бесшумно подошёл к ней, скрещивая руки на её талии и упираясь подбородком в острое плечо. От Гулльвейг разило холодом, но моего огня хватило бы, чтобы согреть нас двоих и спалить все девять миров.

— Расскажи мне.

Она плакала: слёзы текли по её щекам и падали на наши переплетённые ладони. Я знал, что завтра Гулльвейг уже вновь станет собой: чёрствой и решительной, а каждое слово будет пропитано отравой, и ван будет ранить снова и снова, лишь никто не вздумал сближаться с ней.

— Я так и не узнала, что произошло, — тихо произнесла она. — Отец никогда не говорил нам даже имени матери, и истина про неё открылась мне благодаря наставнику. Он и сказал, что она была ётуном из Хельхейма. Исцеление Фрейи, предсказания Фрейра и мои проклятия — всё это её наследство. Знаю, ты хочешь понять, кто меня учил и зачем, но это не моя тайна, а потому прости — имя я не назову, однако знай: наставник и моя мать — родные брат и сестра. Он так сильно хотел, чтобы их дар жил в ком-то ещё, что уговаривал меня и сманивал. Всё спрашивал: «Неужели ты не хочешь увидеть её лица, Гулльвейг?». А я тогда была совсем юной, чтобы обдумать все за и против. Мне ведь и так с детства удавалось зачаровывать предметы, а после снимать с них все проклятия, главное, чтобы чары были замешены на моей крови. Однако я повелась на сладкие речи и пролила свою кровь над… — Гулльвейг запнулась, смекнув, что едва не проболталась. — А затем ко мне явились призраки. Наставник думал, что через меня вновь увидит свою сестру, однако вместо этого нам явились толпы мертвецов из Хельхейма. Мне было одиннадцать, когда они тянули ко мне свои мерзкие гнилые руки и просили вернуть их к жизни, рвали мои волосы, цеплялись за одежду и кричали.

Голос её дрогнул, предаваясь воспоминаниям, а я с ужасом представлял картину: маленькая девочка, что бежала и скрывалась от сонма призраков, желающих достучаться до единственной живой души — они были как голодные собаки, почуявшие запах еды.

— Они всё кричали и кричали, а я зажимала уши, лишь бы не слышать их мерзкий шёпот, но их было так много, тёмный сейд клокотал вокруг и напитывал меня яростью, болью и местью, что я не выдержала и пропустила его через себя, — продолжила ван. — Наставник вымаливал прощения, однако было поздно: шёпот стал неотъемлемой частью меня. Годы потратила на составление татуировок, что сдерживают их пыл и помогают мне не сойти с ума. Научилась контролировать и подавлять, обходиться природным сейдом, однако всегда ощущаю дыхание Хельхейма. Куда бы я не пошла и где бы не находилась, призраки следуют за мной и готовы разорвать глотки любому, стоит отдать приказ. Тебе повезло в этом плане: на твой зов явился отец, что любит тебя и сдержит призраков ради тебя.

Ей было больно. Мать, которую она и так никогда не знала, не явилась на призыв маленькой дочки, и вместо этого предстали голодные до жизни твари, незнающие пощады. Однако слова её заставили меня напрячься: сходить с ума явно не входило в мои планы. Почувствовав моё смятение, ван усмехнулась:

— Я научу тебя делать татуировки и нанесу их тебе, но позже, — Гулльвейг обернулась, сверкая зелёными глазами. — Послушай, что будет дальше. Наши отношения стали известны слишком многим, а потому Один призовёт тебя к ответу.

Я покачал головой:

— Я тоже могу призвать его к ответу.

Она раздражённо вырвалась из объятий:

— Глупый! Будешь сейчас ставить условия и объявлять, что ты ётун?! Это не имеет сейчас значения, когда…

Я зло прищурился:

— Когда что? У тебя были иные планы, верно? Вот только как ас я буду обязан подчиниться его воли, иначе попаду в темницу, как и ты. Но я ётун и его названный брат — причинять мне вред он не станет.

Гулльвейг расхохоталась:

— Он убил родных двух братьев. Думаешь, ты для него угроза?

— Их не связывала кровавая клятва.

Ван резонно замолчала. Я давно решил, что избавлюсь от остатков лжи Всеотца и не стану больше подчиняться убийце моих родителей. Пускай знает и плетёт паутины, зная, что одурачить меня не получится. Меж тем ван устало вздохнула, сбрасывая остатки мороза и откровений, и решительно произнесла:

— Хорошо, пусть будет так. Объяви Всеотцу о своём происхождении, если речь о том зайдёт. Однако прости, Локи, но меня волнует сейчас собственная шкура больше: он станет предлагать сделку — мой сейд в обмен на свободу. Этому не бывать никогда. Великий дар нашей матери разделился между тремя детьми, чтобы никто не сходил с ума и не ведал всемогущества — его достойны были только Имир и Аскефруа. Я лучше умру, чем отдам в руки одноглазого столько власти.

Я знал, что она не лжёт, и понимал её страхи. Жадный и подлый Один получил бы столько власти, что никто не был бы для него угрозой — абсолютное божество. Однако я не мог допустить, чтобы Гулльвейг погибла из-за него. Достаточно и без неё жертв.

— Я не позволю тебе умереть, — произнёс я, сжимая её ладони в своих. — Скрывайся, избавляйся от врагов Андвари, но не думай сдаваться, слышишь?

Она рассмеялась:

— Никогда.

За стеной завыли волки: кто-то пытался пробраться в Ётунхейм. Тут же перед нами возник Бюлейст: выглядел он крайне злым.

— Один здесь. Отдай приказ, Локи, и я волки нападут на него.

Услышав вести, Гулльвейг мигом сотворила портал и скрылась, даже не попрощавшись. Бюлейст проследил за моей реакцией, однако уточнил:

— Что прикажешь, наследник?

— Вытвори Одина прочь с нашей земли.

Брат кивнул и исчез, а я решил сыграть на опережение и застать Всеотца врасплох. Сотворив портал, перенёсся в тронный зал Валаскьяльва. Находился он на самом верху чертога и был выполнен в форме луны из чёрного мрамора. Всю комнату занимала пустота и высокий трон, перед которым была круглая плита с рунами, обрамляющими Иггрдрасиль. Полумрак не разгоняли окна во всю стену, ибо находилась зала так высоко, что её вечно обнимали облака. Факелы на арочных сводах едва отбрасывали тени и шуршали пламенем — трэллы каждый день суетились подле них, следя, чтобы никто не смел потушить огонь. Стражники обычно дежурили за расписными железными вратами и совершенно не догадывались, что я вольно расхаживал за их спинами. Девять ступеней вели на место Всеотца, и я решил дерзнуть.

Он вышел из портала, сжимая свой посох, а на плечи ему тут же сели чёрный и белый вороны, громко гаркнув, и Один наконец заметил меня. С нашей последней встречи на свадьбе Тора и Сиф, Всеотец явно добавил себе татуировок: выбритые виски были полностью покрыты узорами и рунами, что спускались и на шею, уходя дальше. Седые волосы он излюбленно собирал в хвост, который постоянно скрывал за капюшоном чёрного плаща. Окладистая борода сверкала серебряными бусами и была уложена как всегда идеально. Тяжёлые золотые фибулы удерживали его на зелёной удлинённой тунике с ручной вышивкой, сдерживаемой широким кожаным ремнём, с коего свисали кинжал и амулет из черепа птицы.

— Здравствуй, Всеотец, — поприветствовал я и чуть склонил голову, сидя на его троне. — Давно не говорили по душам.

Он наклонил голову, прищурив глаз, и добродушно произнёс:

— Локи! Давно не виделись! Рад, что ты решил навестить меня.

Слова его звучали мёдом: он не злился и даже не думал ругаться, а просто наблюдал и пытался предугадать следующий шаг.

— А как же иначе? — усмехнулся я, стоя позади него. Один повернул голову и обернулся, смеясь. — Хороша иллюзия, правда?

Я кивнул на своего двойника, что восседал на троне и покручивал в руках кинжал. Рыжие волосы мои разметались в разные стороны, а красная рубаха с чёрными штанами и сапогами ярко выделялись на фоне общего полумрака.

— Ну надо же, мальчик мой! Ты истинный мастер!

Мастер — титул, которым он всегда награждал меня и величал, прививая эту привычку и другим — низкий хитрый ход. Щёлкнув пальцами, я развеял двойника, глядя на Одина со скрещенными на груди руками. Вокруг него вились нити бежевого и бурого цветов — сдерживаемая ярость и любопытство.

— Вижу, ты преуспел в своём колдовстве, — мягко произнёс Один, похлопав меня по плечу. — Это похвально. Ты никогда не любил останавливаться на достигнутом и постоянно искал что-то новое.

Я поклонился, расплываясь в лживой улыбке:

— Перед глазами всегда был достойный пример, Всеотец. Молва о твоём могуществе растёт день ото дня, и никакие запреты не зашьют болтливых трэллов.

Один коротко засмеялся:

— Брось, мальчик мой! Какое там могущество? Так балуюсь рунами да заклинаниями, да и только. Вот мастерство ванов — это да, трепет и всевластие. Мне никогда такого не достичь. Даже пришлось птицами обзавестись, чтобы хоть как-то проницательнее стать. Кстати, ты их ведь не видел никогда? Познакомься, прошу. Не бойся: они не обидят — Фрейя помогла их приручить.

Он развёл руки в стороны, и вороны сверкнули глазами-бусинами, угрожающе раскрывая крылья — опасные твари. Дотрагиваться до них я не стал, иначе запомнили бы запах.

— Хугин и Мунин — мыслящий и помнящий. Они мои соглядатаи и незримые стражи порядка, — вкрадчиво произнёс Один, и птицы тут же взмыли под потолок. — В мирах происходит столько всего, а я не успеваю уследить за всем, увы — старею. Вот и сейчас не уследил: Хеймдалль решил протрубить в свой рог неизвестно зачем. Тебе об этом что-то известно?

Я пожал плечами, выжидая, как он подведёт разговор к нужной ему теме.

— Понятия не имею, Всеотец. Я никогда с ним близкой дружбы не водил, а посему не знаю.

Один понимающе закивал, прикладывая руку к подбородку, и принялся мерить шагами комнату:

— Да-да, характер Хеймдалля всегда был сложным и непредсказуемым. Однако просто так он дурить не стал бы. Понимаешь ли, Локи, от рёва этого горна пробудятся обязательно чудовища — слишком он уж силён. Змеи, пауки и прочая нечисть — словом, проблем не счесть. И о них мне уже и доложили вороны, а это, боюсь, только начало. Бедолага Тор снова отправился в Мидгард: там из гор вышли тролли и принялись крушить поселения — гиблое дело, надеюсь, никто не пострадает. Поэтому-то я и спросил может, знаешь чего?

Я нахмурился:

— Ты подозреваешь меня в чём-то, Всеотец?

Он тут же бросился ко мне, заверяя:

— Нет-нет, что ты! Разве стал бы я? Просто беспокоюсь: вдруг ты знаешь или слышал что-то подозрительное. Не пойми меня неправильно, мальчик мой, я тебе всецело доверяю, однако до меня дошли неприятные слухи про тебя и госпожу Гулльвейг. Трэллы шептались, мол, вы вдвоём заявились в покои моей жены Фригг и прокляли её, из-за чего она лишилась зрения и рассудок её помутился. Бредни эти долетели до стражи, а от них и до Хеймдалля, который всегда почитал мачеху, поэтому-то он и протрубил в свой рог. Однако я уверен, что произошла ошибка. Что скажешь?

Подобно ему я лениво прогуливался по зале, скрестив руки и продолжая обмениваться ложью:

— Если трэллы много болтают — у них работы мало.

Один засмеялся, хлопнув в ладоши:

— Правильно, мальчик мой, правильно, — он подошёл вплотную, одобряюще сжимая моё плечо. — Но знаешь, что любопытно? Когда рог протрубил, Хугин и Мунин взмыли в небеса, ища подозрительное. Они поведали мне, что видели Фрейю с братом в Ванахейме, а рядом с ними закрылся портал, в который шагнул ты. Впрочем, мне кажется, это ошибка. Однако мне не хотелось бы после узнать, что самый талантливый из моих сыновей покрывал возможных преступников.

Желваки заходили на моём лице: он специально нарёк меня сыном, пытаясь воззвать к совести или проверяя, что мне известно? Хитрый мерзавец. Молчание затянулось чуть дольше нужного, и Один продолжил, обходя меня по кругу, будто охотник жертву:

— Кстати, о талантах, — задумчиво протянул он. — Стражи, что ворвались в комнату Фригг, теперь лежат на своих койках и постоянно стонут от ожогов. Говорят, что это ты опалил их огнём… — испытывающий взгляд, словно он пытался проникнуть в мою голову и выведать все тайны. — Неужели, мальчик мой, ты сумел познать новое мастерство и не рассказал нам благую весть? Ты всегда славился своей скромностью и талантом ко всему, но всё же думаю, тебе повезло найти не менее достойную и сильную наставницу.

Зависть — дурное чувство, однако кто сказал, что боги совершенны? Один был всего лишь жадным до знаний калекой, который не побоялся бы нарушить тысячу правил, чтобы достичь желаемого. И сейчас его не волновала судьба жены, и было всё равно на пробудившихся чудищ, с коими придётся разбираться Тюру, Тору и ещё кому-нибудь — всё это отходило на второй план, ведь важнее собственного величия нет ничего. Молчание затягивалось, а терпение Одина заканчивалось: дыхание участилось, а пальцы едва заметно подрагивали в жесте заклинаний.

— Наставник лишь указывает путь, а ученик сам решает — избрать его или нет, — я лукаво улыбнулся. — Меня всегда учили от знаний не стоит отказываться, а потому я возможности решил не упускать. Разве это плохо?

— Конечно, нет, сын мой! — провоцировал он. — Однако, Локи, помни, что некоторые знания коварны и опасны. Поверь, я не сомневаюсь в тебе и искренне считаю, что ты умнее многих живущих в Асгарде. Но даже самым великим свойственно ошибаться, и, возможно, вместе мы бы…

Договорить Один не успел: в залу ворвался загнанный Хеймдалль, от которого разило запахом собак. Лицо правильного пылало от ударов, а глаз заволокло синяком — на щеке виднелся отпечаток колец Всеотца.

— Всеотец! — он глубоко поклонился. — Как ты и приказал, я спустил Дикую охоту, — и Хеймдалль метнул на меня насмешливый взгляд, красуясь.

Проклятие! Дикая охота — свора зачарованных псов, что появились у Одина ещё во времена войны с ётунами. Собаки славились своим отменным чутьём и запросто находили жертв, что помогало одноглазому творить бесчинства, не пачкая рук. Он часами мог сидеть возле своих псов, практикуя на них своё мастерство колдовства и приучая их к злости и свирепости. Ещё до начала обучения Фрейи Дикая охота вселяла некий трепет, а теперь я и вовсе боялся представить, во что она могли превратиться.

Один не планировал делиться со мной своим решением, а потому устало вздохнул, зажимая переносицу. Хеймдалль, не понимая, что не так поспешил отчитаться дальше:

— Не печалься, Всеотец. Стража уже доложила, что псы смогли взять два следа, — он вновь посмотрел на меня, злобно сверкая своими мелкими глазками. — Оба этих следа замечены в Ванахейме, где и обрываются. Однако на поляне ванов замечен снег, а бураны сейчас буйствуют только в Ётунхейме, — Хеймдалль обернулся ко мне, заводя руки назад, и приблизился, пытаясь угрожать: — Если ты думаешь, что я не разыщу эту подлую суку среди снегов, то ты сильно ошибаешься. Ей негде прятаться там — Ётунхейм разрушен. И знаешь, это прекрасно: вот что бывает с теми, кто идёт против великих асов. Так что передай своей суке, чтобы явилась сюда, иначе сдохнет, как и все ётуны.

Удар. Вопль Хеймдалля. Запах горящей плоти. Он катался по полу, пытаясь потушить щёку, и орал от боли. А Один смотрел на меня, не отводя взгляда: он увидел огонь. Зря.

— Мерзкий ублюдок! — кричал Хеймдалль. — Я уничтожу тебя, слышишь?! Отец! Сделай хоть что-нибудь!

— Ты заслужил, — презренно бросил Один и ударил посохом об пол, и тут же в зал ворвалась стража. — Увести его.

Хеймдалль вырывался и кричал, пока его волокли прочь, оставляя нас наедине со Всеотцом. От прежней лести не осталось и следа, тем не менее он смотрел на меня с опаской, будто прикидывая, на что я теперь способен.

— Я не хочу смерти Гулльвейг, — вкрадчиво произнёс он. — Никто не должен умирать, и без того пролилось достаточно крови. Поэтому предлагаю сделку: я отзову Дикую охоту и птиц, если Гулльвейг явится сюда сама и расскажет, что произошло. Я даже не вспомню, что она обещала мне оружие, только приведи её сюда.

И тогда он запрёт её здесь навсегда. Нет уж, не позволю. Я покачал головой:

— Привести сюда можно пленного или какого-нибудь редкого зверька, но ван — самостоятельна и независима. Если ей понадобится, она придёт сюда. Прости, Всеотец, помочь я не в силах.

Нам просто нужно было время, да и у Гулльвейг наверняка был свой план, в который меня просто не сочли важным посвящать. И, возможно, в этом таился смысл: меньше знаю — меньше расскажу.

— Что ж, — голос Одина сочился угрозой: — Да будет так.

На том я поклонился и ушёл, чувствуя испытывающий взгляд — он не отступился бы никогда. И это понимали все.