Предвестники конца: Развеивая золу

Глава 24

Два месяца не получал никаких вестей от Гулльвейг: она словно исчезла. Она говорила, что отправиться помогать Андвари противостоять коварному Нидхёггу, однако змей пока что не разрушил Свартальфхейм, как было предсказано. Вместо этого он охотился на жертв в Мидгарде, а затем изредка нападал на кузнецов, что обитали на нижних ярусах в Нидавеллире и Окольнире. Случаи эти хоть и были неприятны, всё же не так ужасны, как о них говорили изначально.

Поэтому я и обвивал порог единственного знакомого мне дверга. Однако Андвари не открывал дверей: я приходил к нему и яростно стучался, надеясь увидеть или ван, или хотя бы узнать новостей от дверга, но отвечала мне тишина. Любопытная пара соседей глазела на меня и шепталась — тогда понял, что лучше не привлекать внимания, и стал просто наблюдать из тени. Целыми днями я караулил хоть проблеска тени в доме Андвари — ничего. Ни огня, ни шороха, ни звона, ни скрипа половиц — казалось, дверг исчез или скрывался под землёй. А затем, спустя почти три недели, на улицах Окольнира услышал разговор двух случайных прохожих женщин.

— Ты слышала последние вести? Говорят, Всеотец в ярости, что наш наместник не может изловить змея, пока Тор на него охотится в Мидгарде. Поэтому-то господин Хрейдмар и полез в самое пекло! — причитала одна из них. — Вот только не рассчитал силу, а потому-то пострадал и, кажется, не выберется из лап смерти, — причитала одна из них.

— Ну и поделом! Зачем только полез, если рука больше секиры не держит? Говорили ему: не суйся, змей опасен. Но нет, решил доблесть доказать, и что в итоге? Лежит и почти помирает: лекарства его совсем не берут. Будто проклял кто! А вот молодой господин Андвари — герой! Целое нижнее поселение спас!

Так, значит, вот где пропадал дверг: охотился за званием наследника и избавлялся от врагов. «Будто проклял кто» — я догадывался, о ком шла речь, но могли бы и меня посвятить в свой план, а не выбрасывать, будто ничего не значил. Горькая мысль хлестанула рассудок: а кем я был на самом деле? С Андвари мы хоть и общались, но друзьями не стали, а Гулльвейг… Её величали моей, однако хитрая принадлежала сейду всей душой и телом. А я её любил.

А меж тем тучи сгущались над головой ван. Дикая охота перевернула вверх дном весь Трудхейм в поисках зацепок, где искать «проклятую ван». Накануне их визита ко мне явился Фрейр и предупредил о грядущей облаве. Тогда мы вместе с ним пробрались в комнату его сестры и перебрали все вещи, пряча и уничтожая всё, что могло показаться подозрительным. Однако Гулльвейг, видимо, предполагала такое развитие событий и не оставила ничего, кроме сундуков с платьями и украшениями. Свитки рассказывали сказки, кои асы читали детям, или описывали рецепты медовухи и вина. Фрейр обещал их уничтожить, чтобы никто не подумал, будто ван замышляла отправить кого-нибудь. А я перебирал её шкатулки, пытаясь искать хоть какую-нибудь записку с намёком, где мы могли бы встретиться с ней, но ничего не находил. Да и навряд ли она вообще появлялась здесь после встречи с Фригг. Поэтому Дикая охота во главе с Бальдром, который решил мстить за мать, ничего не нашла.

Фригг ослепла, несмотря на все старания Фрейи. Трэллы поговаривали, что разум верховной госпожи окреп, и она подтвердила, что прокляла её именно Гулльвейг, а не хранительница Ванахейма, с которой они вдруг подружились. О том, что я тоже был в тот день рядом с ван в покоях богини, все будто позабыли. Я был уверен, что здесь замешаны угрозы и иллюзии Одина: он не упустил бы шанса попрактиковаться в колдовстве и не запугать жену, окончательно превращая её в свою куклу. А Бальдр стал его знаменем справедливости и отмщения, ибо Хеймдалль пал в глазах Всеотца. Мой огонь оставил на его лице ожоги, а месяц сидения в темницах Валаскьяльва окончательно изменил недалёкого: он стал молчаливее, а в наказание за использование рога отправился в леса Асгарда сражаться с гигантскими пауками.

Фрейр объявил, что не виделся с преступницей-сестрой и стал больше пропадать в Ванахейме, боясь, что туда тоже проникли твари, да и смотрели на него теперь косо, обвиняя в родственной связи с предательницей. Бедная Сиф тяжело переживала из-за него, одиноко бродя по садам и ухаживая за растениями. А Фрейю никто не видел. На все мои вопросы её брат не ответил, сказав, что более они не общаются — он разочаровался в той, что всегда вдохновляла.

Мерзкие слухи поползи о Гулльвейг, которую стали обвинять не только в недуге Фригг, но и прочих несчастиях, начиная пробуждением тварей и заканчивая простудой какого-нибудь аса, о коем никто не вспоминал бы просто так. Однако теперь появился повод: всё плохое происходило по вине «проклятой ван». Я пытался бороться и спорить, призывая к здравомыслию, но натыкался на стену тупости и глухоты. Поэтому всё чаще уходил в Ётунхейм, где слонялся по пустошам, слушая завывание ветра, или возводя из руин чертог матери. Бюлейст был несказанно удивлён моей идеей и старался помочь, насылая бурю и снося всё ненужное прочь. Работа шла медленно, но это было единственным, что отвлекало от бесконечных дум. Я сидел в библиотеке до ночи, пытаясь найти чары, что могли бы укрыть Гулльвейг от псов и воронов, кои украдкой следили теперь за мной в полумраке. Я швырял в них огнём, заставляя птиц тут же испуганно исчезать и не появляться несколько дней, но затем они вновь возвращались и с каждым разом становились тише и незаметнее — Один наращивал своё могущество, как и я. Пусть Гулльвейг скрывалась, прекращать изматывающие уроки никто не собирался: иллюзии сменялись огненными шарами, двойники теперь спокойно расхаживали по комнате и могли менять облик: из меня становились котами или даже сундуками. Я всё думал создать образ вана и отправить его на суд Тюра, однако двойник не продержался бы долго, а за обман можно было бы лишиться головы. Поэтому и продолжал поиски, не желая сдаваться.

И тогда мне пришла идея: создать магический артефакт, зачаровав его так, чтобы никто не мог обнаружить её. Кровь ван и золото легли бы в основу, прочно связывая две её магии воедино и питаясь от темноты Хельхейма и природных недр. Оставалось только сплести узор рун, чтобы они прятали владельца. Пробовать чары пришлось на собственных двойниках, ибо посвящать кого-то ещё в свои планы было опасно. Я перебирал сотни вариантов, однако каждому не хватало чего-то: чары то слишком быстро пропадали, то скрывали только часть туловища, то и вовсе походили на завесу тумана, в котором запросто угадывался силуэт. Неприятная догадка пришла спустя две недели: если я хотел спрятать Гулльвейг от птиц и собак, то нужны куски их плоти. Перо получить было гораздо проще, чем вырвать кусок шерсти пса, который находился под постоянным присмотром Бальдра. Нужно было выжидать момента.

Я почти утратил надежду увидеться с Гулльвейг вновь, как однажды ночью в Ётунхейм явился Андвари. Выглядел он взволнованным и уставшим, а секира грозно высилась за спиной. Я ожидал увидеть перепачканные в крови доспехи и измученное ранами лицо, однако вместо этого дверг выглядел аккуратно в синей рубахе и серебряной кольчуге, а шерстяные штаны и кожаные сапоги будто и не знали пыли или сажи. Он поклонился мне, едва выйдя из портала, и тут же подавился воздухом: я вцепился в его горло, прижимая к треснувшей колонне:

— Где она?! — прошипел я, не обращая внимания на попытки дверга вырваться из моей хватки. — Отвечай!

— В безопасности! Пусти, идиот!

Я разжал пальцы, и Андвари пал на колени, судорожно дыша и массируя шею. Глаза его недобро сверкнули злостью, а рука потянулась к мечу на поясе, но огонь вспыхнул на моей ладони.

— Без глупостей, дверг, — предупредил я, не сводя с него глаз.

Андвари покачал головой и встал, отряхиваясь. Выглядел он раздражённым и даже обиженным.

— Совсем ополоумел? Я пришёл с предложением и вестями, а ты бросаешься с кулаками.

— Если хочешь говорить — самое время, — раздражённо процедил я, убирая пламя с ладони и опираясь на другую колонну. — Я жду.

Андвари смерил меня презренным взглядом и плюнул под ноги:

— Скажи-ка мне, принц-ётун, какого хера ты ошивался подле моего дома, стуча в двери как полоумный? Думаешь, мои соседи совсем тупицы и не знают, что творится в Асгарде? Они быстро смекнули, кто ты и чего ищешь, а потом доложили всё Хрейдмару. Этот ублюдок никогда не был идиотом и тут же пополз на последнем издыхании докладывать всё Всеотцу, да не просто так, а с условиями: мол, избавь нас Один от змея и помоги сохранить мне трон, а я в ответ подарю тебе любое оружие и заодно весь Свартальфхейм в придачу!

Я непонимающе уставился на дверга, который буквально дышал яростью:

— Желая сохранить трон, Хрейдмар рассказал все сплетни про меня и Гулльвейг, которая скрывалась всё время среди двергов, а затем позволил воинам Одина войти в Свартальфхейм! Целое войско теперь рыщет по улицам, охотясь на нас и змея. Проклятый идиот!

Независимость Свартальфхейма ускользала как туман сквозь пальцы: если воинам Асгарда удастся прогнать змея, то мир раз и навсегда попадёт во власть Всеотца.

— Один не упустил такого шанса, — мрачно прошептал Андвари. — Хрейдмар пытал моих соседей, что запели соловьями и поведали, сколько раз и когда они видели рыжую ван — сволочи. Новый питомец Одина, Бальдр, кажется, вместе с Дикой охотой перерыл мой дом, разрушая его в один миг, а потом спустил собак на улицы Окольнира в поисках тёмной ван. Всё, ради чего я боролся, Локи, на грани краха. И я не хочу, чтобы мой мир превращался в руины, как твой, поэтому прошу: помоги.

Я с удивлением посмотрел на Андвари, выгибая бровь: какой помощи он ждал, если в моём распоряжении были только собственные силы, груда камней и призрачный брат, который не мог покинуть Ётунхейм.

— Сразись со мной против Нидхёгга, — проговорил Андвари, подходя ближе. — Выманим его вместе и уничтожим раз и навсегда, а затем я уничтожу подлого труса и заберу трон себе. Гулльвейг травила всё это время Хрейдмара: ему нужно лишь испить последний бокал, чтобы навсегда сдохнуть, и тогда Свартальфхейм станет моим, — голос его звенел от решительности, и я не сомневался: он пойдёт до конца, даже если сгинет в пасти Нидхёгга. — Прошу, Локи. У тебя есть магия и призрачное войско отца — не смотри так, тёмная ван рассказала.

Я скривился, испытывав неуместный укол ревности: в конце концов нас с ней ничего не связывало. Заметив мою реакцию, дверг усмехнулся:

— Да, мы были любовниками, пока она не встретила тебя. Так что не превращайся в ничтожество, коего ведут только обиды и чувства. Ты ведь принц: заключи со мной союз, и я навсегда останусь должником. Исполню любые просьбы — только явись и призови свой огонь и войско, изгоняя Нидхёгга обратно в Гиннунгагап.

Я не хотел обращаться к призракам и их могуществу, используя в своих целях, а не во имя праведной мести — это было слишком подло и низко. Призывать отца я не мог — опасался поддаться влиянию тёмного сейда. Бюлейст, который стал невольным свидетелем разговора, пристально следил за мной. Это была не моя битва, не мой мир, но слова Андвари о руинах зияли болью — никто не достоин такого. Если дверги утратят свою независимость, то станут невольниками Одина, что будут исполнять его заказы и остальных асов. Богатства, скрытые в недрах Свартальфхейма, перейдут в собственность Всеотца — гиблое дело. Вот только…

— Хорошо, — согласился я, глядя на Бюлейста, который вдруг одобрительно кивнул. — Но при одном условии.

— Всё, что в моих силах, — благодарно произнёс Андвари, поклонившись.

— Я хочу спасти Гулльвейг.

Выслушав мой план, дверг согласно кивнул и, собираясь уходить, поманил меня за собой, сказав, что меня ждут.

Портал оставил нас в узкой пещере, в которой Андвари прекрасно ориентировался и уверенно вёл меня вперёд. Огонь обжигал мои ладони, готовясь к западне, однако вместо этого мы замерли у просторной пещеры, подле которой дверг оставил меня и ушёл в обратную сторону, сжимая в руках рисунок, что я отдал ему, попросив изготовить за ночь. Полумрак разгонялся бледно-голубоватым свечением высеченных на стенах рун. Под ногами хрустела мелкая крошка, своды покрывали зелёные лианы с белоснежными бутонами. Центральная зала разделялась на два поворота, скрываемые полотнами, а середину занимал очаг, на котором стоял большой котёл. Вокруг стояли столы и сундуки, поверх которых лежали десятки древних пергаментов и ингредиентов для зелий. Тени от факелов танцевали по развешанным пучкам трав, связанным из соломы куколкам, черепам давно почивших животных и бесконечному ряду свитков и дощечек с заклинаниями. Глиняные сосуды с едкими запахами и пугающим содержимым теснились на полках, острые ножи хаотично лежали вместе с камешками-рунами на столах.

— Здравствуй, Локи.

Гулльвейг вышла, отодвигая край полотна: кожа её побелела, глаза впали, а вечная усталость пролегла на лице. Два шага, и я стиснул её в объятиях, вдыхая аромат сирени и шалфея. Скучал, в чём никогда бы не признался, ибо ей точно было всё равно — даже не притронулась в ответ, лишь хохотала, и голос её казался будто надломленным.

— Я же сказала, что буду жива, — ехидно бросила ван, выбираясь из моих руках и стряхнула невидимую пыль.

А я стоял и не мог сдвинуться с места, любуясь, и не хотел признаться самому себе, как сильно боялся не увидеть её вновь. Довольная реакцией, Гулльвейг поправила волосы и, покачивая бёдрами в обтягивающем лиловом платье, замерла у котла, бросая туда вязанку трав. Резкий отвратительный запах тут же заклубился над очагом, заставляя зажать нос. Схватив кинжал, Гулльвейг рассекла ладонь, позволяя крови стечь в зелье. Едва удерживая равновесие, она побледнела и отшатнулась, норовя упасть. Я метнулся к ней и, придерживая за талию, усадил на ближайший сундук. По щелчку пальцев в руке оказалась кружка с водой, к которой Гулльвейг жадно припала, пока из носа у неё медленно текла кровь.

— Это отрава для Хрейдмара? — обеспокоенно спросил я, но Гулльвейг коротко хохотнула:

— Конечно, нет. Это зелье куда мощнее.

Я выжидающе посмотрел на неё, прося пояснений, однако Гулльвейг вытащила платок из рукава и утёрла кровь, не встречаясь со мной взглядом. Превозмогая боль, она подошла к кипящему котлу и принялась помешивать его, наблюдая, как меняется цвет зелья. От болотистого оттенка, дарованного травами, ничего не осталось: вместо этого ярко-красная жижа пузырилась на огне.

— Андвари сказал, что ты хотела меня видеть, — я подошёл к ней поближе, морщась от запаха зелья.

— Ты сжёг всё в моих покоях Трудхейма? — требовательно спросила она, и я кивнул. — Хорошо. Конечно, там ничего особенного и не осталось, однако осторожность не помешает. Хотя некоторые из них были ценными, но ничего. Проследи, чтобы никто не нашёл дорогу к пещере хранителей корня — это крайне важно. Да и ещё: мой сокол спрятался в Ванахейме — навести его или попроси Фрейра, а то у него ветер в голове гуляет. Кстати, ты случайно не забрал мои наряды и украшения из…

— Гулльвейг! — рявкнул я. — Я не видел тебя два месяца, за твою голову объявлена награда, Дикая охота рыщет по всем мирам, а тебя волнуют свитки и платья?! Я врал асам и некоторые засомневались, что ты виновата. Не спал ночами, пытаясь придумать, как тебя спасти. Отводил воронов от Свартальфхейма ради тебя.

— Что толку? Награды ждёшь? Они всё равно здесь вместе с Дикой охотой, — равнодушно обесценила она все мои слова. — А что насчёт спасения: как успехи, мой мальчик, придумал чего?

Огонь вскипал в груди, но я сдерживался и холодно бросил:

— Да.

Гулльвейг любопытно взглянула на меня, тут же меняясь: из равнодушной глыбы льда превратилась в кошку, ожидающей лакомства. Как же она раздражала меня, но всё равно раз за разом вёлся на эти уловки, оставаясь подле неё.

— Расскажи, — ласково попросила ван, подходя ближе и проводя ноготком по моей ключице.

— Я попросил Андвари создать золотое кольцо на основе твоей крови, перьев воронов и шерсти гончих псов и зачаровать его рунами, — проговорил я, ожидая вердикта. — Оно должно будет скрывать тебя от них и не позволит даже уловить запах.

Гулльвейг прищурилась и задумчиво провела рукой по лицу, будто сомневалась. Тогда я выудил из сумки сложенный лист, на котором сделал набросок рунического узора, и показал ей. Ван внимательно разглядывала, еле слышно шепча надпись на языке ётунов, а затем вдруг отошла к столу и протянула мне золотую бутыль.

— Здесь моя кровь, — я с удивлением посмотрел на сосуд, в котором точно уместился бы целый кубок вина. — Да, много, но пользуйся с умом. И не смотри ты так во имя Имира: я колдунья и кровь — частый ингредиент.

— И даже не станешь спорить? — сомнения душили: такое поведение ей не было свойственно, и ван наверняка что-то задумала, не считая важным посвятить меня в свои планы.

Гулльвейг пожала плечами и, принюхавшись к зелью, проговорила:

— Попытать всегда можно. Узор одобряю — ты умный и опасный колдун, Локи Лаувейсон. А теперь скажи мне: Андвари согласился на эту задумку в уступку на твою помощь по изгнанию Нидхёгга? — я кивнул. — Что ж, понятно и ожидаемо. Он просил тебя призвать призрачное войско отца?

— Да, но по правде говоря…

Она прижала палец к моим губам, тихо прошептав:

— Не волнуйся — я позабочусь, обещаю, — и утянула меня в долгий поцелуй, толкая в сторону её спальни, скрытой за полотном.

Очаг трещал поленьями, вторя звуку разорванного платья, а Гулльвейг всё коварно улыбалась, падая на медвежью шкуру, служившую покрывалом. Я целовал её, сжимая в объятиях, и жар разгорался от каждого соприкосновения кожи к коже. Она обвила меня ногами, притягивая ближе и впиваясь ногтями в спину, сладко простонав. Ван извивалась подо мной, стараясь стереть все границы между нами. Капельки пота проступали на разгорячённых телах и медленно стекали вниз, прячась в ворсе меха. Вцепившись зубами в мои губы, Гулльвейг прокусила их до крови, облизываясь. Она отдавалась наслаждению, наплевав на всё.

За вторым полотном скрывалась купель, которая пошла паром, стоило только прошептать заклинание. Я отнёс изнеможденную ван в тёплую воду и устроился позади, аккуратно омывая её. Она не спорила, не ругалась и не метала бешеные взгляды, желая испепелить всех и сразу. И я бы многое отдал, чтобы это мгновение продлилось дольше.

— Я нанесу тебе татуировки, — произнесла ван, сидя на кровати в лёгком платье, что чуть намокло от её кожи. Грациозно встав, она вытащила из сундука ещё одну склянку со своей кровью и устроилась подле меня, заставив сесть. — Эта зачарованная кровь. Она поможет тебе призывать мертвецов, контролировать их и не сходить с ума. А ещё усилит твой сейд, — прошептала она, окунув пальцы в вязкую жидкость.

Я осторожно перехватил её запястье, оставляя поцелуй на браслетах кожи, и прошептал:

— Прошу тебя: не рискуй. Позволь помочь тебе и спрятать. Дождись кольца, слышишь?

Она медлила с ответом, наблюдая за мной:

— Тогда в ответ я попрошу не предавать Андвари. Не дай Свартальфхейму пасть к ногам Одина.

— Обещаю, — я стиснул её ладонь в своей, и ван улыбнулась. Так искренне, что любой бы поверил, как и я.

Гулльвейг выводила руны на языке ётунов, пряча в них моё имя и своё, а после рисовала агисхьяльмы. Боль была невыносимая: зачарованная кровь будто горела на мне, оставляя шрамы на спине и руках. В ноздри ударял стойкий запах горелой кожи, но я терпел, понимая смысл и благодаря ван за её колдовство. Закончила она только к утру, и, выпив целебный отвар, я провалился в беспокойный сон.

— Локи, вставай! Началось! — кричал Андвари, толкая меня в плечо и заставляя шипеть от боли. — Ну же!

Я недовольно поморщился, прикрывая потревоженную рану:

— Что началось? О чём ты говоришь?

Мысли вертелись в голове, сливаясь в единый навязчивый гул. Кожа саднила от оставленных татуировок Гулльвейг. Я оглянулся: ван исчезла, а передо мной стоял Андвари, облачённый в доспехи.

— Ты что тут делаешь?! — недовольно бросил я и прикрылся, вылезая из кровати и натягивая одежду. — Ты разве не должен делать кольцо, как мы договаривались?

Андвари вспылил:

— А чем я, по-твоему, занимался последние два дня?!

— Что?

Я замер, удивлённо глядя на дверга. Неужели я проспал два дня? Но… Я схватил кружку у подушки, из которой пил отвар, и принюхался: ромашка, календула и что-то едва уловимое и горькое, отдающее грибами — проклятие! Ван опоила меня снотворным.

— Где Гулльвейг? — находу бросил я, завязывая штаны и рыскал по столу в поисках сосуда с её кровью. Кольцо нельзя было сделать без него, а только оно волновало меня — ван не продержалась бы без него слишком долго.

Андвари, видя, что я натянул сапоги, подал кольчугу и протараторил:

— Она пришла ко мне вчера утром и протянула сосуд со своей кровью. Сказала, что ты попросил ради кольца. Дала своё благословение и ушла — больше я её не видел. Согласно плану, Гулльвейг должна была отправиться травить Хрейдмара раз и навсегда. Однако всё это неважно, Локи! Нидхёг вот-вот выберется наружу! А солдаты Асгарда почти пожаловали сюда. Нам надо спешить, слышишь?!

Я обещал — знаю, но Гулльвейг. Где она сейчас? Не попадётся ли воронам и псам? Лишь бы не наделала глупостей, а дождалась кольца, как мы договорились.

— Локи, Гулльвейг может постоять за себя, верь ей. И прошу: поторопись! Жду у выхода из пещеры, — нетерпеливо бросил Андвари, кидая мне меч, и выходя прочь.

Проклятие. Времени не оставалось, а обещания душили, не позволяя поступать так, как хотелось. Нацепив кольчугу и перевязав её ремнём, я вышел прочь из пещеры, надеясь вернуться сюда вечером и найти здесь Гулльвейг.

Андвари благодарно кивнул при встрече меня и ринулся по коридору вглубь незнакомого лабиринта, уверенно петляя. Следуя за ним, я вспоминал всё, что знал про Нидхёгга. Змей не свирепствовал постоянно, а избрал иную тактику: появлялся на пару мгновений, уничтожая часть города и питаясь несчастными вместе с золотом и серебром, ибо всякий ребёнок знал, что нет ничего слаще для чудовищ, чем вкус драгоценностей. Хрейдмар велел жителям покинуть дома и укрыться в безопасности, но Нидхёгг будто всегда знал наперёд, где укроются его будущие жертвы. Он появлялся то в Свартальфхейме, то уползал в холодный Нифльхейм, а затем и вовсе нападал в Мидгарде, не ведая усталости и пощады. Все попытки изловить коварную тварь заканчивались смертями. Хрейдмар пытался, но не вышло — он слёг от раны и тогда же продал свой мир, бросая его на милость сильным сторонам. Однако многие не думали сдаваться так просто. Поэтому-то отряд воинов из Асгарда постоянно дежурил на нижних ярусах городов двергов, поджидая Нидхёгга, но тот словно исчез.

— На закате яростный рёв прорезал тишину, — объяснял, запыхаясь Андвари, когда мы наконец добрались до ещё одного зала, где нас ждал отряд из двенадцати двергов. — И тогда Нидхёгг выполз из земли, беснуясь и уничтожая наши города в яростном пламени. Я бросил своих воинов спасать мирное население и задержать змея до твоего прихода. Здесь остались лучшие из лучших.

Я оглянулся на немногочисленное войско — отряд преданных Андвари воинов, что решили идти до конца в этом долгом противостоянии змею, что извёл каждого.

— Братья, сегодня мы должны положить конец безумству змея! — прокричал Андвари, и дверги застучали секирами о землю. — Пробил наш час! Вперёд! Постоим за Свартальфхейм!

И с криками они кинулись в портал, что Андвари открыл при помощи заговорённого камня, а я шагнул следом за ними.

Паника захлестнула город. Началась безумная давка. Дверги бежали с нижних ярусов, оглушительно крича и топча своих же в погоне за жизнью. Воины напрасно пытались вразумить толпу — их самих едва не сносило грузными телами. Дома рушились, скрепя и падая в расщелины горы, хороня под собой несчастных. А над всем этим безумием высился Нидхёгг — огромный чёрный змей, покрытый ядовитыми шипами. Из его исполинской пасти с острыми как мечи зубами сочилось пламя, что не знало преград. Шквал яростного огня обрушился на город, заживо сжигая сотни невинных жертв. Хвост змея метался из стороны в сторону, ломая постройки и сотрясая гору, а размах его бурых крыльев заслонил бы небосвод.

— Нидхёгг был создан Имиром, чтобы казнить клятвопреступников, но братья Одина погрузили палача в сон, — объяснял мне Бюлейст. — Теперь он пробудился и не успокоится, пока не утолит свой голод. И знай, что никто и никогда не сможет его изгнать навсегда: он — бич правосудия.

Если его нельзя истребить, то нужно хотя бы успокоить и прогнать подальше от невинных жертв. Вот только уговоры змей не стал бы слушать. И пока я наблюдал за отвратительной тварью, Андвари раздавал приказы. Группка перепуганных двергов тут же облепила молодого командира, и он велел им бежать прочь из города, укрываясь меж домов. Однако я сомневался, что стены смогут вынести удар гиганта. Двадцать воинов разделились и стали пробираться к змею полукругом, готовясь обрушить на него град стрел. За ними бежали другие, неся копья и тараны — они должны были сломать высокую статую Хрейдмара, что чудом уцелела, и уронить её на тело Нидхёгга.

— Локи, не стой! — рявкнул Андвари, толкая меня на землю и закрывая от летящего камня. — Сражайся, Имир тебя раздери! — и он бросился навстречу скалящейся пасти гиганта.

Горы трупов. Стоны под обвалами. Жалкие попытки воинов Асгарда и Андвари сокрушить змея. Нет, они не справятся, ведь хотят уничтожить того, кого нельзя убивать. По крайней мере не сейчас. Пока рассуждал, не заметил, как Нидхёгг изверг поток пламени, что опалил кончики волос — едва успел пригнуться. Мысли лихорадочно метались в голове, пока я пытался придумать план. Сокрушать его огнём — бесполезно: он сам состоял из него. Клятвопреступник… Знал ли змей про проступок Одина?

— Да, — ответил мне потусторонним шёпотом отец, навевая замогильный холод.

Однако Гулльвейг предупреждала, что я смогу контролировать мертвецов, но общаться с ними явно не входило в мои планы. Но с другой стороны — от них разило силой и могуществом.

— Сокруши, — настаивал Фарбаути. — Сотвори иллюзию… А мы поможем…

Я оглянулся в поисках удобного места и тут же ринулся в сторону высокого холма, на котором сейчас громоздились остатки некогда роскошного чертога. Валуны летели со всех сторон, хвост чудовища поднимал пыль и каменный дождь, разя пламенем. Крики, бесконечные крики звенели в ушах, пока я упорно карабкался вверх, не замечая ничего вокруг.

Сквозь пелену я едва различал голос Андвари, что приказывал воинам сражаться до последнего. Кто-то трусливо сбежал и тут же пал от стрелы, пронзившей шею. Я оглянулся: воинов осталось ничтожно мало. Сверкающие доспехами асы метали копья в змея, и одно из них достигло цели: Нидхёгг взревел от ярости и, взмахнув исполинскими крыльями, подлетел ближе к городу, извергая пламя. Долго так продолжаться не могло.

— Сокруши! — приказывал отец.

И я призвал весь сейд в свои руки, плетя иллюзию огромного Одина. Не знаю, во что я верил и на что уповал, но надеялся, что план сработает: образ главного клятвопреступника должен был обескуражить бича правосудия, занимая внимание, и желая сожрать его. А после…

— Обмани, — советовал отец, и я заметил его могучую фигуру рядом с собой, благодарно кивнув. Я хотел проникнуть в голову змея и уговорить его уйти, вот только как это сделать — не знал, однако времени не осталось.

Я закрыл глаза: пытаясь почувствовать сейд, что стремился ко мне и обвивал ладони, сгущаясь тьмой и сплетаясь в единое хрупкое целое. Пальцы выводили пасы, заклинания срывались с губ, а в голове ясно вырисовывался образ Всеотца. Иллюзия маячила громадой и дрожала как новый лист на холодном ветру. Сосредоточься. Не думай ни о чём. Я — это сейд, а он — это я. Дыши. По кругу повторял я себе, сливаясь в одно с колдовством.

И вдруг Нидхёгг замер. Тишина заволокла город, и я нерешительно открыл глаза, удерживая пальцы в пасе, и сам не мог поверить увиденному. Огромная фигура Одина стояла прямо передо мной и насмешливо смотрела на змея.

— Предатель! — неожиданно прошипел Нидхёгг на языке ётунов. — Твоей кровью должны умыться поколения. Клятвопреступник!

Он расправил крылья, готовясь поглотить туманную плоть, и я понял, что пора. Миг. Отпустить все мысли. Второй. Представить, что ты — это и есть огромный змей, желающий смерти всем. Третий. Призвать весь сейд, представляя его мечом, что пронзает голову любому. И ты уже в голове другого.

— Мы поможем, — произнёс отец, и сердце будто забилось быстрее, а сквозь тело прошла огромная сила тьмы мертвецов.

Я и сам не понял, что произошло, как на меня хлынул поток чужих мыслей, сводя с ума. Жажда правосудия и мести, необузданный голод, что уничтожал всё изнутри, боль и обида предательства — вот чем дышал Нидхёгг в этот миг. Он извивался и кружил на своих крыльях, взмывая всё вверх и вверх, норовя разрушить гору и разорвать иллюзию Одина. Змей не сразу понял, что в его мысли вторглись, а затем чуть замедлился и сверкнул на меня огромным чёрным глазом:

— Ётун, — прошипел он.

— Уходи, — попытался приказать я, замечая, что теперь Нидхёгг забрался на выступ скалы и оттуда разил пламенем, не позволяя никому подойти. Пот стекал с моего лица, кровь сочилась из глаз, а тело било лихорадкой от потустороннего сейда, иллюзия начинала дрожать, и сил становилось всё меньше, но надо держаться и уговорить змея исчезнуть. — Уходи отсюда! Здесь нет клятвопреступников!

Нидхёгг тихо рассмеялся:

— Они повсюду, а главный из них — передо мной.

Марево Одина норовило рассыпаться — я не справлялся.

— Уходи! — повторил я. — Уйди в Хельхейм и карай там души предателей.

— Оттуда не возвращаются — там лишь смерть, — ответил Нидхёгг.

— Чего тогда ты хочешь?! — прокричал я, падая на колени. Сейд мертвецов захватил тело, позволяя тьме расползтись: руки оледенели, сердце стучало в ушах, голова шла кругом, а глаза накрыла кровавая пелена. Мне осталось недолго.

Нидхёгг взмыл в небо и вдруг опустился на чертог правителей, уничтожая его своим телом.

— Ты умираешь, разговаривая со мной, — довольно проговорил он, наслаждаясь страданиями других. — Они того стоят?

Скрепя зубы, я прохрипел:

— Предлагаю сделку! — змей любопытно прищурился, вновь одаривая подобравшихся воинов огненной волной. — Уходи в Нифльхейм и там лакомись душами клятвопреступников!

Нидхёгг захохотал, явно не веря моим словам, что давались с трудом. Из последних сил я прокричал:

— Клянусь, что придумаю ритуал людям, и они будут отправлять души в твои владения, только оставь этих несчастных!

В один миг Нидхёгг извернулся, отбрасывая хвостом воинов и ломая наконец чертога наместника на сотни мелких камней, и подлетел ближе ко мне, одаривая жаром пламени:

— Я принимаю твою клятву, ётун. Но знай, что, если предашь: я уничтожу всё, что тебе дорого, сожгу все миры, а твою душу буду пожирать вечно, наслаждаясь криками и болью.

Небеса содрогнулись от рёва Нидхёгга, что резко взмыл ввысь, а затем исчез в расщелине, уходя из Свартальфхейма прочь. А меня поглотила тьма.

Глаза болезненно открылись, и я замер, с трудом различая обстановку пещеры, в которой обитала Гулльвейг. Голова гудела, а всё тело горело как от лихорадки. Кости ныли, будто их переломали разом все. Я осторожно сел, зажимая пульсирующие виски.

— Слава Имиру! Ты очнулся! — Андвари облегченно вздохнул, протягивая кружку с водой.

— Что произошло? — голос мой охрип. Воспоминания постепенно возвращались, добавляя мигрени.

Дверг осторожно присел на кровать. Выглядел он отдохнувшим, а на лице остались лишь мелкие царапины — он что, совсем не пострадал в давке змея?

— Ты изгнал Нидхёгга, — проговорил Андвари, тяжело вздыхая. — Все видели исполинскую фигуру Одина, которую ты сотворил, чтобы напугать змея. Он бесновался, крутился, а затем резко исчез. Я нашёл тебя без сознания среди обвалов: всё лицо в крови, дыхание тихое, переломаны ноги и сильный удар головы — не представляю, как ты вообще выжил, рухнув с такой высоты. Мы принесли тебя сюда и стали выхаживать.

Осушив кружку, я протянул ему, прося добавки, и спросил:

— Что с городом и Хрейдмаром?

Андвари вернул кружку и тихо проговорил:

— Наместник умер — болезнь забрала его. А город… Мы его восстанавливаем. Меня избрали временным наместником.

— Почему временным? — не понял я.

— Марево Всеотца впечатлило многих, — печально проговорил дверг, уставившись на меня. Миг. Второй. И я расхохотался, держась за грудь, которую точно обожгли лавой. — Старейшины хотели с тобой поговорить и…

— В пекло их! Ты — наместник и точка. Знаешь, зачем я сотворил Одина? — насмешливо бросил я, осторожно выбираясь из кровати и натягивая подготовленную одежду. — Нидхёгг должен был наброситься на него и сожрать как главного клятвопреступника. Один ничуть не испугал древнего змея, однако это должно остаться между нами.

Андвари кивнул, приложив руку к сердцу, и, дождавшись, пока я застегну ремень, поинтересовался, будто действительно сомневался:

— Так ты действительно не претендуешь на звание наместника?

Я звонко засмеялся, опять сгибаясь от боли — проклятие! Однако глаза друга сверкали сомнениями и надеждой — он на самом деле переживал и подозревал меня. Неприятное ощущение.

— Андвари, я дал тебе клятву, что помогу спасти Свартальфхейм и стать его наместником, — недовольно проговорил я, застёгивая наручи. — Неужели ты думаешь, что я стану претендовать на трон чужого мне мира, когда сам являюсь наследником? Как это низко с твоей стороны!

Андвари тут же пал ниц, замаливая прощение и быстро проговорил:

— Прости-прости! Я не хотел тебя оскорблять! Просто эти старейшины… С ними сложно. Но, Локи, я никогда не сомневался в твоей честности. В ответ готов исполнить всё, что хочешь — я твой должник до скончания времён.

Отмахнувшись и велев ему встать, одна тревожная мысль кольнула сердце, заставляя оглянуться. Пещера ничуть не изменилась: всё лежало на своих местах, и никаких намёков на присутствие Гулльвейг.

— Андвари, — я обернулся к нему, сжимая кинжал. — Где она?

Дверг тут же выпрямился, тяжело вздыхая и избегая смотреть мне в глаза.

— Андвари? Где Гулльвейг и кольцо?

Он ловко выудил из поясной сумки кольцо и протянул мне, позволяя разглядеть со всех сторон. Оно переливалось золотым свечением и сочилось тёмной магией, коя скрывалась в крови ван, а руны были изготовлены столь тонко и искусно на внутренней стороне, что восхищение мастером не знало преград. Однако не я сейчас должен был держать кольцо, а Гулльвейг. Я бросил испытывающий взгляд на дверга, заставляя того глубоко вздохнуть и на одном дыхании выпалить:

— Я не знаю. Она исчезла в тот день, Локи.

— В тот день? Это было ведь вчера, Андвари, — необъяснимое чувство липкими лапищами обнимало меня, заставляя не на шутку испугаться, а побледневшее лицо дверга лишь усиливало панику.

— Нет, Локи. С момента твоей встречи с Нидхёггом прошёл месяц. Ты лежал без чувств, и местные лекари шептались, что ты умрёшь, но я велел им бороться за твою жизнь. Думал и ждал, что Гулльвейг вернётся, но она будто исчезла. Дикая охота пронеслась по всему Свартальфхейму не один раз, Один рыскал как ищейка, пытаясь найти тебя и её…

— Ты сказал ему, что я здесь? — перебил его.

Андвари кивнул:

— Воины шептались о тебе, прохожие — что мне было делать? Лгать у всех на виду, говоря, что это не ты? Однако сюда я никого не пускал. Сказал, что после того дня не видел тебя…

Он что-то говорил, а я вдруг понял, что слова Андвари дали Одину ещё один рычаг для манипулирования: его якобы талантливый сын сгинул из-за Гулльвейг. С одной стороны, он наверняка был бы рад избавиться от меня, но с другой — Всеотец не позволил бы никому так убивать асов, а змей пробудился из-за коварной ван. Вот только где она? Я ринулся к сундукам, разбирая оставленный ею бардак и перебирая все свитки. Рыскал по полкам, вытряхивал вещи — ничего. Думай! Она не могла уйти просто так — это же Гулльвейг. Для неё важно выделиться, показать, что нет никого лучше и умнее неё. Тут должна быть загадка, просто обязана быть.

— Локи, есть ещё кое-что, что ты должен знать, — осторожно проговорил дверг, гремя дощечками и посудой. — Перед смертью Хрейдмар успел послать Одину копьё. Мои воины схватили прислужников этого труса и пытали.

— Что они узнали? Говори! — слишком много болтовни, а времени в обрез. Гулльвейг не из тех, кто любит ждать — она наверняка уже придумала какой-то план и решила исполнить его.

— Копьё сделано из чистого золота на основе крови Фрейи, — прошептал Андвари. — Неизвестно, кто оставил заказ. Однако описание сходится с Гулльвейг.

Тишина. Нет, она не могла. Зачем ей это? Копьё на основе крови Фрейи сделало бы Одина ещё более зависимым, но в то же время и сильным. Может, она успела наложить на него проклятие или яд? Яд… Я бросился к котлу, который блестел чистотой, и принюхался, пытаясь распознать запах. Что она тогда готовила и зачем? «Эта отрава гораздо мощнее», — сказала ван, пролив собственную кровь. Идиот! В тот самый миг Гулльвейг прокляла собственное зелье, сделав из него смертельный яд, поэтому мне так было дурно, а сама она едва стояла на ногах. Но зачем ей столько?

— Локи, — дрожащим голосом позвал Андвари, прерывая размышления, и протянул записку.

Размашистым кровавым почерком Гулльвейг оставила послание. Я стиснул кулаки — безумная! А затем на меня накатила волна леденящего осознания: прошёл месяц.

— Андвари, сегодня день рождения Одина?

Дверг недоумённо посмотрел на меня. Тишина. А затем он кивнул. Проклятие. Она решила отравить всех на пиру. А копьё… Если Фрейя в сговоре с сестрой, то она должна пронзить Одина копьём, отомстив за подлый обман. Вот только предаст ли ван Всеотца? Времени оставалось мало. И я ринулся в Асгард, надеясь спасти свою ван. Она не должна умирать.