Предвестники конца: Развеивая золу

Глава 8

— Астрид! Я здесь, я с тобой!

Голос Эймунда звучал будто через воду. Был ли он галлюцинацией, или я уже умерла? Реальность ускользала, оставляя только невыносимую боль. Тело будто варилось в лаве Муспельхейма, а голова пульсировала, словно готовилась взорваться. Не могла пошевелить даже пальцем, погружаясь всё больше в муки.

Образы сменяли друг друга, заставляя метаться в агонии и пытаться сбросить оковы кошмаров. Мне виделся то Эймунд, несущий меня на руках, то страшный шторм, который затопил округу: в огромном котле буйства моря и ветра гибли люди и животные под оглушительный хохот Ран. Великанша безумствовала, и природа подчинялась ей, но в тот миг, когда казалось, что мир погибнет в чудовищном водовороте, яркий свет озарил округу, и наступила пустота. Голова раскалывалась, хотелось сбросить пелену сна, но не было сил. Попытка открыть глаза отзывалась мучительной болью.

— Тише, тише, — кто-то заботливо сжал пальцы, нежно поглаживая. — Не шевелись. Я рядом.

Через дрожащие веки смутно вырисовывался силуэт Эймунда. Он крепко прижимал меня к груди, пока мимо мелькали деревья и горы. Лошадь неслась куда-то вдаль, а позади кто-то громко кричал. Тошнило, в нос стойко ударял запах крови, и я постоянно то теряла сознание, то выбиралась из оков слабости.

— Спи, я больше тебя никогда не оставлю, — низкий, будто мёд, голос Эймунда успокаивал, и я, вымученно улыбнувшись, впала в забытие.

Сквозь бурю Рота гнала коня вперёд. Она прежде не бывала в Виндерхольме, а все ориентиры исчезли в снежной буре. Слёзы катились по её щекам, обжигая кожу. Встретится ли она снова с Оли, или судьба их предрешена? Переживут ли они эту ночь? Сердце трепетало от надежды, но в груди расцветала холодная и пугающая мысль: они погибнут, пытаясь спасти других. Отчаяние душило Роту, однако нельзя было сдаваться, кроме неё никто не предупредил бы воинов столицы о нападении проклятых Орлов. Она шептала молитвы богам и сдерживалась, чтобы не обернуться и не зарыдать от боли и страха. Не так должна была сложиться их судьба. Ещё утром Оли качал их малютку, а Рота готовила обед, счастливо улыбаясь и радуясь солнечному дню. А теперь она одна посреди урагана.

Ветер пробирал до костей, пальцы окоченели, зубы стучали, дитя на руках более не плакало. Опасаясь, что дочь замёрзла до смерти, Рота стянула свой плащ и обмотала им ребёнка.

— Потерпи, моя девочка, мы почти спасены, — Рота едва разлепляла губы, трясясь от холода. Вдруг впереди мелькали огни Виндерхольма: они добрались.

Не щадя ни себя, ни коня Рота рванула вперёд, желая предупредить и попытаться спастись. Тело её окоченело, безумно хотелось спать, но осталось ведь совсем чуть-чуть. Только бы не уснуть…

— Я предупреждала тебя, Дьярви! — крик сотряс комнату, заставляя резко прийти в себя.

Мысли путались, а перед глазами всё ещё была мутная пелена. Тело будто рухнуло с высоты и разбилось на сотни осколков, которые точно кипели под кожей. Голова по-прежнему пульсировала, а я не могла издать и звука. Что произошло? Где я? Вопросов становилось только больше, но язык онемел.

— Говорила же, девчонка не вынесет и умрёт! Посмотри на неё: при смерти две недели лежит, и в этом виноват только ты.

Тьодбьёрг. Это её высокий голос, похожий на переливы грозы. Значит, я лежу у неё дома уже две недели, не приходя в сознание — пугающая новость. Что, если навсегда останусь в пограничном состоянии и не смогу даже подать знак, что жива и слышу их? Паника накатывала, но нужно было собраться и дышать. Спокойно, ещё ничего неизвестно. Надо прийти в себя и понять, что произошло.

— Сколько раз просила позволить мне вмешаться и помочь ей научиться контролировать сейд, но ты оставался глух и слеп, как последний идиот! — никто прежде не позволял себе так общаться с самим хэрсиром. — И знаешь, что самое страшное: её не берут ни заклинания, ни травы, будто тело противиться именно моему вмешательству. Это плохой знак, Дьярви, дрянной. Раньше вмешаться стоило, а теперь Астрид вполне может себя уничтожить.

Стало быть, Тьодбьёрг говорила обо мне с отцом, а он не слушал её, видимо, считая, что лучше остальных разбирается, что мне нужно. Ничего удивительного — он всегда так поступал. Голова вновь заныла, а горло обожгло подошедшей рвотой, но сдержалась: лучше потерпеть, пока отец не уйдёт — он и без того наверняка зол, что доставила неприятностей. Надеюсь, мои животные целы и невредимы. И где Эймунд? Он ведь спас меня, или показалось? А Ран? Она — плод воображения, или всё же это было реальностью, пусть и зловещей? Или я всё же тронулась головой.

— Быть может, оно и к лучшему, — прозвучало в тишине дома. — Сдохни она, и не было бы столько проблем.

На мгновение я забыла, как дышать: собственный отец желал смерти. Сердце пропустило удар, а слёзы обожгли веки — неужели он настолько сильно ненавидел меня? Но за что? Что я сделала не так? Одинокая слеза скатилась по щеке, и я тут же прикусила до крови язык: не стоило сейчас выдавать присутствия. Нужно было собраться и слушать пугающие откровения дальше, а не рыдать, будто что-то могла изменить.

— Ха! — сухо рассмеялась Тьодбьёрг. — О, Дьярви, если Астрид уничтожит себя, то заодно и нас. Тёмный её сейд, зловещий, и с годами только крепнет. И поверь уж мне: такие люди не умирают просто так — забирают они с собой сотни жертв, оставляя пустыри и пепелища. И я боюсь её: слишком неконтролируемая.

— Так убей её сейчас, пока она без сознания. Грубую силу заметят, а действие трав кто докажет? Колдун? Убью его раньше, и дело с концом.

Злость. Обида. Ненависть. Я не знала, что чувствовала сейчас сильнее. Плевать, что тело ломило от удара и жара, а голова едва мыслила ясно — в одном была уверена точно: отец только что предлагал убить меня, и мне не показалось. Медальон на груди предупреждающе вспыхнул, но надо было держаться и не выдавать себя раньше времени. Сердце бешено клокотало, а на кончиках пальцев будто метались искры. Вдох и выдох. Давно следовало бы догадаться, что никому не нужна. Всё его поведение имело более глубокую почву, чем просто дурной нрав. Дьярви годами ненавидел меня, презирал и хотел избавиться. Сверни я шею на тех камнях, принесла бы ему столько радости, сколько не дарила за всю жизнь.

Вены пульсировали, кровь обжигала плоть: так хотелось бы сейчас задушить Дьярви за все годы унижений, побоев и презрения. Мои желания, глупые и наивные мечты обрекались на провал с самого начала, и даже удивительно, как вообще удалось прожить все эти годы с сытым животом и под надёжной крышей. Видимо, статус значил для него гораздо больше, чем я могла предположить.

— Не стану руки марать, не в этот раз, Дьярви, — отрезала Тьодбьёрг, и меня будто окатили ледяной водой. Значит, когда-то она уже соглашалась помочь Дьярви избавиться от ненужных людей. Скольких они свели в могилу и ради чего — даже предполагать было страшно. — Девчонка выживет, постарался колдун на славу. Однако, когда придёт она в себя, сказать не могу. Покажет время.

Дьярви долго молчал и наконец изрёк:

— Пусть очнётся, когда меня здесь не будет. Не желаю её ни видеть, ни слышать. И без того достаточно принесла проблем и позора. Какая же тварь! Ведущая, так ещё и одержимая. Столько бед, что придушил бы давно, да Вальгард не поймёт.

Тьодбьёрг вновь рассмеялась, а я вонзилась зубами в язык. Вёльва наверняка могла догадаться, что я слышу, но предпочла игнорировать. Она или предупреждала меня таким образом, во что верилось слабо, или издевалась, пыталась запугать, раз сама боялась. Мразь. Не прощу никогда ни её, ни Дьярви. Уничтожу, во что бы то ни стало.

— Убей, убей, убей, — тут же отозвался призрачный голос, и голова будто лопнула, а в ушах застыл звон. Я вновь погрузилась во мрак.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем удалось открыть глаза, не щурясь и не скуля от разрывающей тело боли. Тьодбьёрг постоянно поила меня отварами, а Этна дежурила у кровати, кормя кашей. Дни слились в одну серую ленту, где я усиленно пыталась выстоять против собственной беспомощности. Больше не снились сны, а образы исчезли, будто не было ничего странного и пугающего. Жизнь резко лишилась красок и тепла, оставляя в душе только огромную дыру, что учинил отец. Раз я так была не нужна, то отчего же он не закопал меня как Видар в ближайшем дворе или не отнёс в лес, бросая на съедение волкам? Струсил, или же мама заступилась? Ответов не было, а разговаривать с Дьярви не было никакого желания. Как и он не хотел меня видеть, так и я переставала воспринимать его как своего отца. А Тьодбьёрг не внушала доверия, однако она, казалось, была единственной, кто смог бы дать ответы на вопросы.

Однажды проснулась от голоса Вальгарда, тихо напевающего песню о солнце и луне. В детстве он частенько укладывал меня спать под колыбельные, которые выучил от мамы. Боясь, что рассудок совсем ослаб, испуганно открыла глаза и обомлела: брат сидел рядом, улыбаясь. Чёрные кудри больше не топорщились в разные стороны, а спадали до плеч локонами, сверху собранными в небольшой хвост, открывающим высокий лоб. Щетина покрывала скулы, синяя рубаха облегала плечи, которые, казалось, стали только шире, а серые глаза смотрели хоть и ласково, но в то же время колюче, будто что-то терзало брата.

— Давно не виделись, Златовласка, — Вальгард тепло улыбнулся. — Как чувствуешь себя? Хочешь пить?

Я кивнула и с удовольствием глотнула воды из предложенной кружки. На миг показалось, что брат — игра больной головы, что явно повредилась после встречи с Ран, и протянула руку, пытаясь коснуться Вальгарда.

— Я настоящий, Астрид, — усмехнулся Ледышка, стискивая пальцы. — Приплыл неделю назад, как только получил вести от нашего болтуна и смог вырваться из обязательств. Прости, что не был рядом и позволил тебе пострадать. Я так виноват.

Он крепче сжал ладонь и посмотрел так жалобно, будто провинившийся щенок, что я засмеялась, вызывая у брата недоумение.

— Ты ещё слезу пусти, — хрипя, произнесла я и тут же закашлялась. Вальгард учтиво поднёс кружку воды, помогая смочить горло. — Ты ни в чём не виноват. И не смотри так жалобно — разрушаешь образ Ледышки.

Голос походил на скрип старой телеги, а голова по-прежнему ныла, но присутствие брата радовало: хоть кто-то действительно любил меня и переживал, кроме Этны.

— Раз шутишь, значит, не всё так плохо, — заключил он, пытаясь подбодрить. — Ты пробыла у Тьодбьёрг почти месяц. Отец сказал, что ты нуждалась в постоянном уходе вёльвы, поэтому не было смысла забирать тебя домой, и он отправил Этну помогать.

— Ясно, — протянула я. Вальгарду не следовало пока что знать о подслушанном разговоре, да и смог бы он поверить, учитывая моё состояние? Хотелось верить, но брат очень уважал Дьярви, и оставалось только гадать, чьё слово имело больший вес. — Ты помнишь, что произошло? — Едва мотнула головой, отмечая, что она более не норовит расколоться на кусочки. — Честно сказать, я и сам узнал только вчера.

Со слов брата, хускарл потерял сознание в колдовском круге, а меня отыскал Эймунд благодаря Ауствину, что кружил над телом, призывая к спасению. Видимо, сейд затуманил рассудок с непривычки, и я повелась на иллюзии и поскользнулась на камнях. Колдун вытащил бессознательное тело и обработал раны на скорую руку, а после метнулся в поселение и поспешил в Виндерхольм, не предупредив никого. Сигурд, заметив неладное, ринулся следом, однако догнать успел только уже у дома Тьодбьёрг. Оказать помощь в поселение на окраине колдун не мог: кто-то разбил все его склянки и уничтожил припасы трав. О произошедшем тут же доложили Дьярви и конунгу Харальду, который велел взять Эймунда под стражу до тех пор, пока я не приду в себя и не смогу подтвердить его слова. Однако Сигурд вместе с Рефилом позже наведались в лачугу колдуна у берега и нашли её в слишком прибранном виде, будто кто-то заметал следы.

— Лив, которая оставалась там до возвращения Харальдсона, ничего не видела и не слышала, хоть и пыталась постоянно наблюдать, — закончил рассказ Вальгард. — Сам я туда не ездил, а оставался подле тебя. Так что же произошло, Астрид? Этот колдун не навредил тебе?

— Он спас, — прохрипела я. — За что его посадили под стражу? Хускарла тоже обвинили?

Вальгард вдруг серьёзно произнёс:

— А как иначе? Тебя приносят без сознания с раной на голове, а рядом ни Сигурда, ни Рефила, которым было велено за тобой присматривать. Последний, кто общался с тобой до произошедшего — хускарл, которого нашли без сознания. Тьодбьёрг уверяет, что всё дело в твоём сейде, вышедшем из-под контроля, однако доказательств никаких. Что в таком случае надо было сделать? Позволить хускарлу и колдуну бродить и наслаждаться жизнью? А что, если кто-то из них или оба надругались над тобой? Ты ведь сама ропщешь за справедливость и правду, а здесь позволишь чувствам затмить голову?

Я молчала. Вальгард был по-своему прав, однако обида и переживания за Эймунда обжигали сердце. Он спас меня, нашёл и привёз сюда, боролся за мою жизнь. Глупая улыбка стала теплиться на лице: я всё же небезразлична ему. Можно ли было тешиться такой надеждой — не знала, но отчего-то тревог стало меньше, а сердце будто забилось быстрее. Вальгард, заметивший улыбку, усмехнулся, тряхнув головой:

— Редко вижу такую улыбку, Златовласка. Видимо, для неё есть особая причина. Наверняка с чёрными волосами.

Щёки предательски вспыхнули румянцем, и только я хотела поделиться с братом всём произошедшим, как дверь скрипнула, и на пороге появилась Тьодбьёрг. Чёрные волосы она убирала под тёмный платок, расшитый красными нитями, складывающимися в руны, а сверху нацепляла рога оленя, с которых свисали серьги. Вырез синего платья доходил почти до груди, скрытой рядом тяжёлых бус и амулетов. Кожу её покрывал сложный рисунок, значение которого знала только вёльва. Обсидиановый плащ с отрезанными рукавами, чтобы не мешали колдовать, волочился по земле. Руки и лицо покрывали руны, нанесённые красными и синими цветами, а в ладони всегда был зажат увесистый посох с мелкими костями животных, что гремели при каждом шаге.

— Вижу, стало легче тебе, — произнесла она с лёгким акцентом, свойственным только ей одной. Видимо, это было отпечатком её утраченной родины, о которой колдунья никогда не рассказывала. Или просто я не была посвящена. — Говорить можешь?

Вальгард порывался ответить, но Тьодбьёрг предостерегающе подняла ладонь.

— Отвечала тебе, значит, может и мне, — холодно заключила она. — А тебя искал светлый волк, — так вёльва величала Сигурда. — Не заставляй его ждать.

— Сестра важнее, чем он, — Вальгард вперил взгляд в колдунью, испытывая её.

Тьодбьёрг хмыкнула и покачала головой, чуть щелкая пальцами:

— Под дверью тогда путь ждёт и слушает ваши тайны? Или предстало разбираться мне?

Вальгард сочувствующе обернулся, и я одобрительно кивнула, сжав его пальцы. Сигурд не любил ждать, считая себя вторым по важности человеком в Виндерхольме, а лишний повод для упреков, сравнений и прикрытой вражды не нужен.

— Кстати, не волнуйся, я приглядываю за Ауствином, — произнёс он напоследок, заставляя меня облегчённо вздохнуть.

Дверь тихо скрипнула за братом, и я присела на кровати, оглядывая просторный дом. Большой очаг в центре теплился угольками, а поверх него на перекладинах качались многочисленные чаны. Повсюду горели свечи и тлели травы, разложенные на каждой полке, коих тут было не счесть. По левой стороне был установлен алтарь с ликами асов и ванов, а перед ним на тарелках лежали дары: украшения, цветы и, конечно же, туши животных. Бубны, вязанки трав и банки с красками валялись на дубовых столах, а под ними прятались сундуки, наверняка заполненные колдовскими амулетами. Я занимала небольшой уголок, отделяемый плотной занавеской и состоящий лишь из кровати и столика, на котором стояли посуда и свеча. Комнатка вёльвы скрывалась за искусно расшитыми тканями и занимала почти всю правую часть дома. Тьодбьёрг была богата, однако не выпячивала достатка как конунг, ужиная с серебряной и золотой посуды или нацепляя самые роскошные меха. Вместо этого вёльва отдавала предпочтения крепким бубнам, прочной домашней утвари и редким травам, что ей специально привозили со всего Риваланда. Небольшой огород Тьодбьёрг содержала сама и выращивала только строго необходимое, а животных не держала и вовсе.

Вёльва прикоснулась к моему запястью, отсчитывая удары сердца, и отошла к столу, заваривая ромашковый отвар. Холщовый мешочек проворно мелькнул в её руках, и я насторожилась: доверять ей теперь не могла. Она сосредоточенно шептала заклинание, смысл которого я не понимала и тогда решила пойти напролом, перебивая заговор:

— Я слышала твой разговор с Дьярви. — Тьодбьёрг замерла на полуслове и вдруг резко повернула голову, хищно улыбаясь, отчего по спине поползли мурашки. — Что случилось с Ротой?

В последние дни, проведённые в полном одиночестве с мыслями и воспоминаниями, я почти уверовала, что Дьярви не был моим отцом. Чёрные волосы, серые глаза и острый нос — этим Вальгард походил на него, однако кудрявые локоны и высокий лоб достались брату от матери. Единственное, чем я походила на них были голубые глаза, однако у Герды они были зелёными, а волосы каштановыми. Мысль, что мама изменила Дьярви, я отмела сразу: в глубине души теплились воспоминания, где они точно любили друг друга, а после её смерти отец так и не женился, обозначая вечный траур. И вдруг осознала, что никогда не видела снов просто так. Реакция Этны на расспросы лишь усилила подозрения, и я, погрузившись в сейд, заставила себя вновь пережить кошмары с Ротой и Оли. Безумная мысль укоренилась в сердце, а слова Эймунда убеждали: если сейд помнил всё, значит, мог и раскрывать прошлое, что произошло со мной шестнадцать лет назад. Почему именно сейчас и зачем — не знала, но винила переживания и таинственного колдуна, имеющего надо мной власть.

Тьодбьёрг довольно хмыкнула и, усевшись на место Вальгарда, протянула отвар, колюче рассматривая:

— Что ты видела? — она не отрицала и не таила, лишь хотела понять, как много мне уже открылось.

Я пересказала ей сны и едва смачивала губы предложенным зельем под пристальным взглядом. Запах уловить не получалось, но рисковать не было никакого желания — её сейд был могущественнее моего. Пока что.

Выслушав, Тьодбьёрг одобрительно покачала головой в своей излюбленной манере, чуть облизав губы. Её повадки многих пугали и заставляли держаться стороной, я же видела в этом образ, который она выстраивала специально, чтобы люди не лезли к ней. Напускная таинственность, которой раньше любовалась и восторгалась, а теперь противилась и презирала. Больно терять детские идолы.

— Думала, образы тебя позже настигнут, — задумчиво произнесла она, закидывая ногу на ногу и наклоняясь ближе. — Ты полнишься чёрным: ненавистью, презрением, болью. Знать хочешь правду? — я кивнула, и вёльва принялась растягивать слова.

Дьярви и Герда мечтали о большой семье. Вальгард родился здоровым и крепким, и они стали думать о других наследниках, однако боги оказались немилосердными. Роды подорвали хрупкое здоровье Герды: она стала часто кашлять кровью и стремительно угасала. Идэ уже готовила погребальный костёр, но благодаря помощи Тьодбьёрг смерти удалось избежать. И стоило только здоровью окрепнуть, как Герда принялась страстно делить кровать с мужем. Спешка стоила им мёртвого ребёнка, однако сдаваться они не думали, и вскоре воительница понесла вновь вопреки предостережениям вёльвы. Герда никому не доверяла, сторонилась Идэ и целыми днями гуляла вместе с Вальгардом, а позже разбирала травы и делала подношения богам, яростно ударившись в веру. Боясь наговоров и порчи, она обращалась с любым вопросом к Тьодбьёрг и попросила позаботиться о родах, избегая повитух.

— Спросишь наверняка, предчувствовала ли я беду или догадывалась ли о нападении Орлов, — ехидно произнесла вёльва, разглядывая рисунки на руках. — Да, видела и предчувствовала, а потому Харальд вместе с Дьярви рьяно готовили хускарлов и велели ковать оружие для новых воинов. Однако раньше времени панику поднимать не хотел никто — событиями чревато. А волновать беременную — неблагородное дело, поэтому молчала и не предупреждала ни о чём её.

Я понимающе кивнула, и вёльва продолжила рассказ:

— В ту ночь Этна заперла Вальгарда в пристрое, чтобы ничего не слышал и не видел, а сама бросилась тайком за мной. Герда рожать начала раньше срока: корчилась, извивалась, а за окном бушевала буря. Дьярви вместе с Харальдом тренировали хускарлов у границы Виндерхольма, когда на них налетела женщина.

Я подавила улыбку: Роте всё же удалось добраться досюда живой и предупредить об опасности, однако дальнейшие слова вёльвы лишали всякой радости:

— Началась суматоха: Харальд принялся раздавать приказы, воинов отряды забегали туда-сюда и бросились укреплять границы Виндерхольма, готовясь к нападению, — в глазах колдуньи сверкнули искры, будто призраки воспоминаний. — А я тем временем стирала кровь с мёртвого ребёнка Герды, когда на пороге появился Дьярви с мёртвой женщиной на руках.

Он не мог бросить Роту посреди Виндерхольма, в особенности после её героического самопожертвования и с плачущим ребёнком на груди. Увидев, что их дитя с Гердой родилось мёртвым, Дьярви предложил безумную идею: поменять младенцев местами, ведь в сложившимся беспорядке никто бы ничего не понял.

— Но зачем? — голос мой дрожал и совсем охрип. Глаза щипали слёзы: вся моя жизнь была сплошным обманом. Те, кого именовала родителями, оказались чужими, а собственные мать и отец погибли, и могил их наверняка не сохранилось.

Тьодбьёрг участливо протянула кружку с подозрительным пойлом, которое я лишь пригубила и чуть ли не подскочила от ярости: стойкий вкус ромашки маскировал почти неразличимый горький привкус растёртого шалфея. Я бы и не поняла, что это такое, если бы не Сигрид, которая однажды обронила мешочек с желтоватым порошком. Я подняла его и хотела ей отдать, но Лив предостерегла, что Бешеная будет в ярости, и забрала сама. Пояснений никто не требовал, но Бьёрнсон решила объясниться, взяв слово никому более не рассказывать. Тогда и узнала, что из Дальних земель торговцы привозили многие травы, дарующие избавления от болей и сверхспособности, за которыми и гналась Сигрид. На деле же порошки вызывали лишь галлюцинации.

Я вцепилась пальцами в кружку, осознав, что вёльва всё это время опаивала меня, намеренно погружая в забытие.

— А что было делать? Бросать ребёнка на произвол судьбы, пока вся округа пылала в огне и смерти? — злость скрывалась в переливах её голоса. — Можешь презирать Дьярви, однако в нём всё же человечности предостаточно: он не хотел, чтобы ты умирала в снегах на улице.

— Зато сейчас с удовольствием бы избавился, — прошипела я, так резко опустив кружку на столик, что половина расплескалась. — А ты только и рада помочь, верно?

Тьодбьёрг громко расхохоталась, закидывая голову и походя на безумную. Моя слабость и покинутые сны — всё это дело её рук.

— Решила всё же убить меня, вопреки всему, что сама говорила Дьярви?! Хочешь свести меня с ума и выставить полоумной?! — я кричала, сжимая кулаки. Сейд плескался под кожей и норовил вырваться наружу, несмотря на истощение и гул в голове. Я ненавидела весь мир в этот миг за ложь, что всюду окружала. Перед глазами замерцали нити сейда, а до слуха вновь начало доноситься приглушенное потустороннее бормотание, умоляющее сдавить Тьодбьёрг горло раз и навсегда.

— Убей, убей, она заслужила… Посмотри, все врут… Никто из них не достоин жить… Они предатели… — неясные тени тянули хладные ладони, обнимая и делясь со мной яростью и ненавистью.

Вёльва, заметив или почувствовав неладное, вскочила и предупреждающе выставила посох. От неё разило страхом, пульсирующим оранжевыми всполохами по дому, но мне было всё равно: всепоглощающая мощь сейда окутывала, даря ощущение всевластия. Одно движение, и Тьодбьёрг сгорела бы дотла.

— Астрид, остановись! — прокричала она. — Не делай глупостей!

Но я не могла. Чужие эмоции захватывали, и больше не могла понять, где я, а где таинственные тени. Они тянулись ко мне, хотели поглотить и наделить своей злобой и мощью.

Вспышка света сорвалась с посоха вёльвы, и она схватила меня за локоть, но тут же скорчилась от боли и закричала, сползая на пол. Её крик оказался точно пощёчина: я пала на колени, тряся головой.

— Совсем ошалела?! — взревела Тьодбьёрг, прижимая ладонь к груди. Мельком заметила, что кожа её покрылась волдырями, будто она обожглась от прикосновения. — Убить меня вздумала?! Я пыталась подавить на время дар, чтобы сейд не уничтожил тебя, а ты так отплатить решила за спасение?! Неблагодарная сука!

— Это не ты меня спасла, а Эймунд, — прохрипела я, сплёвывая кровь на пол. — Ты же просто боялась за свою никчёмную жизнь и поэтому поила отварами.

Тьодбьёрг прищурилась, и от её презренного и ненавистного взгляда у любого душа ушла бы из тела, но мне было плевать. Больше она не казалась мне всесильной.

— Гнилая и тёмная душа, проклятое отребье — вот ты кто, — прошипела она, будто змея. — Знаешь, почему Дьярви ненавидит тебя? Он считает, что это ты свела Герду в могилу. После твоего появления совсем здоровье её ухудшилось, а по ночам она кричала от кошмаров, что изводили её. Бедная женщина не выдержала и умерла от чахотки, сжимая в ладони вот этот самый медальон, — она ткнула на мой амулет с Иггдрасилем. — Таскала его Герда, веря, что так ты примешь её за родную мать, а в итоге что?

Злорадная улыбка искривила рот Тьодбьёрг, но она тут же простонала, прижимая к груди повреждённую руку. Платье её разметалось по полу, рога съехали с головы на пол, а руны смазались на лице.

— Слабоумным удобно винить в своих бедах кого-то другого, — холодно заметила я, осторожно вставая. — Герда не послушала тебя и ринулась рожать, хотя была слаба. Я не виновата, — прозвучало жестоко, однако правда всегда ранила.

Ноги чуть дрожали, но велела себе собраться и дышать спокойно. Не выдержала бы в этом доме больше ни мгновения. Однако куда идти — не знала. Дома ожидали лишь лицемеры и лгуны. Даже Этна обманывала всю жизнь, не рискуя раскрыть истины из-за страха. Единственным, кто казался искренним, был Вальгард, но он так любил отца, что до последнего будет верен ему.

Тьодбьёрг довольно цокнула, заставляя обернуться на неё в дверях:

— Сможешь возненавидеть Дьярви ещё сильнее, если скажу, что твоего любимого колдуна избивают каждый день в темнице?

Я замерла, не веря своим ушам: неужели такая награда ожидала спасителя дочери хэрсира, пускай и приёмной? Хвалёный статус отца ничего не значил? От злости стиснула зубы, а сердце вновь бешено забилось в груди: сейд вновь бушевал внутри.

— Говорят, колдун убил младенца и закопал его в колдовском круге, — злорадно произнесла Тьодбьёрг, упиваясь торжеством. — Жаль, что его защитить никто не может, а Рефилу уехать пришлось. Доживёт ли он до рассвета, интересно?

И под её отвратительный смех я ринулась прочь из дома, желая добраться до Эймунда и вызволить его из темницы.