Проклятие прабабки. Книга 1

Глава 15

Я несколько раз просыпалась, понимая, что горю. Болели глаза, ломило мыщцы, горло пересохло и просило влаги. Что может быть хуже, чем заболеть в одиночестве? Некому принести воды, некому позаботится о тебе и дать лекарства. Аспирин не помог. Я несколько раз проверяла смартфон, но никто не звонил. А меня неудержимо влекло в сон, и я проваливалась в него, как в бездну.

Мне снилось, что я смотрю из окна дома в сад. Он был большой, я не видела конца, и весь в зелени. Яблони стояли в цвету, вокруг гудели пчёлы и осы. В окно задувал тёплый ветерок, приятно шевелил прядки у моего лица. Он нёс с собой запах лета и запах свободы. А я болела… От моей кровати не отходила нянюшка, а сейчас она задремала, и я, пользуясь моментом, юркнула к окну и жадно вдыхала тёплый майский воздух.

— Радость моя, а ты почему не спишь? — услышала я нежный мамин голос. Она вошла в комнату и я невольно залюбовалась ею. Высокая, статная, русая коса уложена вокруг головы и заколота шпильками. От мамы вкусно пахло духами, и я с удовольствием окунулась в её объятия. Руки были еще влажными после мытья, и я уловила еле заметный запах дрожжей.

— Пироги ставили? — спросила я тоненьким голоском. — А мне можно будет пирожочков налепить?

— Ты выздоравливай, душа моя, а пирожочков Дуняша налепит, — тихонько сказала мама. — Смотри, вон и нянюшку утомила, спит, бедная.

Я заулыбалась. Нянюшка всегда в обед спала, сколько себя помню. Но никогда в этом не признавалась.

— Танька, Танька, вставай! — ворвалась в комнату Варенька, на ходу роняя туфельки и потрясая головой. Одна коса у нее расплелась наполовину, потому что она где-то уже потеряла атласную ленточку. Вторая мотылялась за ней, как змея, и ритмично била по спине.

— Тише, Варенька! Не кричи, нянюшку разбудишь, — со смехом сказала мама и с размаху поймала сестру в объятия. Чмокнула в раскрасневшуюся щеку и усадила к себе на колени. Но Варя вырвалась и подбежала ко мне.

— Хватит уже валяться, там у Мурки котята народились! Она их за шкирку в кухню принесла! Побежали смотреть, Танечка, милая, — запыхавшись, проговорила она. — Ну же, пошли! Ты ведь уже встала!

Варя капризно смотрела на меня, и на её лице уже угасало то волнение, которым она спешила поделиться со мной.

— Пошли, — сказала я, слезая с кровати. Вопросительно посмотрела на мать — можно ли? Та кивнула, и я, нащупав туфельки, устремилась вслед за Варей.

Мы выбежали в коридор и я, всё ещё чувствуя слабость, немного подотстала. Варенька добежала до лестницы и оглянулась! Скорей, скорей, — подгоняла она меня.

На лестнице я споткнулась, но она меня удержала и, не отпуская теперь совсем, потянула за рукав на кухню. Там, среди ровных стопок тарелок, полотенец и медных сковородок, носилась наша Дуняша. Полная, румяная, в чистом переднике на необъятной талии, она укладывала на железный лист ровными рядами белые пирожки и смазывала их разболтанным яйцом. Иногда, если маменька разрешала, то Дуняша доверяла мне полотняную кисточку и я с удовольствием помогала ей с этим важным делом.

Вдали от всей этой суматохи, в дальнем углу, стояла коробка, в которую чья-то добрая рука сложила несколько газет. Посреди коробки возлежала наша серая кошка Мурка — дородная матрона, которая вальяжно расхаживала по нашему дому своими мягкими лапками в белых носочках.

Сейчас же в ее бок уткнулось сразу три котёнка. Чёрный, серый и белый. Я восхитилась! Все разные, эти пушистые комочки толкались лапками в Муркин живот и жалобно попискивали.

Варенька схватила беленького котёнка и поднесла к моему лицу. Тот беспомощно махал лапками и дёргал закрытыми ещё глазками. Крошечный ротик открылся и завопил на всю кухню. Мурка встрепенулась, привстала и требовательно мяукнула в ответ.

Мне стало жаль малыша, и я отобрала его у сестры, наставительно проговорив:

— Варенька, не трогай! Пусть он поест, ты разве не видишь, что они обедают?

Сестра сморщилась от обиды, открыла рот и заревела. Тут же подлетела Дуняша с закатанными до локтей рукавами, с коридора я слышала торопливые мамины шаги. Над хулиганкой тут же образовалась сердобольная команда, члены которой пытались успокоить громкоголосую Варю.

Мама укоризненно посмотрела на меня.

— Ну что вы опять не поделили?

— Мам, она котёнка обижала, а я ей не давала, — честно ответила я. — Я её не трогала, честно! Вообще не знаю, чего она заревела!

Мама строго посмотрела на меня и сказала:

— Таня, иди в кровать. Ты ещё не окрепла, нечего тебе здесь делать, — и отвернулась утешать сестру.

Я уже сама была готова зареветь, поэтому шмыгнула носом, развернулась на крошечных каблучках и побрела в сторону комнаты. Там, наверное, нянюшка уже проснулась, сейчас будет мучить меня или книжкой, или какой-то болтовнёй, а на улицу опять не выпустит….

Я повернулась на другой бок и проснулась. Ясно осознавала где я — в деревенском доме в Васильевке, лежу на диване в большой комнате и сейчас начало двадцать первого века. Но всего минуту назад я точно также ощущала, что я девочка Танечка, лет восьми-девяти от роду, живу в большом двухэтажном доме и окружена нянюшками, кухарками, служанками. Мне было жаль, что я проснулась и не досмотрела, чем там всё закончилось. Температура немного спала, но невыносимо болело горло и голова. Я прошла на кухню и поставила чайник. Мне не хотелось выныривать из дремоты и терять то ощущение, которое пришло ко мне во сне.

Кое-как заварив себе теплое питье, я выпила очередную таблетку аспирина и вернулась к дивану. Казалось, что слишком активными действиями я расплескаю свой сон, поэтому поставила кружку с недопитым чаем на пол и отвернулась к окну. Закрывая глаза, страстно желала вновь очутиться там, в старинном доме, у маменьки на коленках.

— Танька, я себе взяла белого котёночка, а серенького отдала Тимошке, поэтому тебе остался только чёрный, — сообщила мне Варенька, сидя на кровати и болтая ножками. За окном было темно — значит, наступил вечер. Её длинные кудрявые волосы были расплетены и покрывалом спускались на плечи. Мы с ней словно чужие — я беленькая, светлоглазая, с нежной бледной кожей, которая краснеет под солнечными лучами. А она — тёмно-рыжая, с яркими фиалковыми глазами, румяная, а кожа её как топлёное молоко. Загар приставал к ней с первых дней мая и кожа становилась тёплая, смуглая, как вечернее Дуняшино какао.

Я уловила скрытое ехидство за её словами. Тимошка — это сын нянюшки, мой молочный брат. Он рос во дворе, рядом с нами, и был неизменным спутником наших игр. Варенька управляла им с малых лет, как хотела. А я Тимошку жалела да тайком таскала ему с кухни то конфету, то кусок пирога. Он всё проглатывал за мгновение, и я восхищалась этим его умением.

Я молчала, обдумывая слова сестры. Варя была младше меня всего на год, и во всём со мной соперничала. Мама часто закрывала глаза на её проделки, повторяя, что я старшая и должна быть благоразумней. А я и была благоразумной, поэтому тут же быстро представила, как грустно этому чёрному котёночку, что его никто не хочет, потому что у него цвет шёрстки не такой нарядный. И я уже была рада, что это несчастное создание будет под моим крылом, а не легкомысленной Вари.

— А я и хотела себе чёрненького, — хитро улыбнулась я. — Надо же, как ты догадалась, сестрица. Угодила мне!

Варя насупилась. Смотрела на меня исподлобья, проверяя — не вру ли я, не подшучиваю ли над ней? Но я сохраняла спокойное выражение лица и даже смогла ей улыбнуться.

— Как ты назовёшь своего беленького? — решила я перевести тему в безопасное русло.

— Не знаю пока, — задумчиво протянула она. — А ты своего как?

Я тоже задумалась.

— Не знаю, подумаю завтра, наверное, — широко зевнула я. — А теперь давай спать! Завтра, если будет солнце, то пойдём одуванчики собирать. Маменька обещала научить плести веночки.

На том и порешили. Таня уснула, а я проснулась снова. Даже не знаю, как мне относиться к такому вот телепорту. Что это было? Я перенеслась в свою прошлую жизнь? Та Таня — это тоже я? Всё было таким реальным. Я чувствовала ароматы деревянного дома, выпечки. Я чувствовала любовь к маме и легкое неодобрение к сестре. А где отец? Я не чувствовала его присутствия, но семья не походила на бедную и несчастную.

И дом! Дом был тем самым, из первого сна. Только не запущенным, не разорённым, а живым, молодым и целым. В детской было только две кровати, а в старом доме, покрытом паутиной — три, и я в том сне знала, что у меня были «сёстры», а не «сестра». Опять девичье царство?

И Варя… Не та ли эта Варвара, которая моя нынешняя прабабка? Сходство этой девочки с дамой, которая сиживала в кресле на кухне и задумчиво вертела обручальное кольцо в руках — налицо. Тот же цвет волос, кожи, тот же разрез глаз. Но если это она — тогда я ничего не понимаю. Как я могла быть и её сестрой, и её правнучкой?

Или я наконец получила свой Дар — и он в умении телепортироваться в тела умерших? Но зачем мне это? Если бы я была историком или археологом, то навык воплощаться в Тутанхамона или, на худой конец, в императрицу Александру Федоровну мне бы, наверняка, понравился. А такой дарёный конь мне, конечно, вряд ли нужен.

Или это действительно просто сон — побочка у аспирина? Ну нет, такие сны не бывают простыми. Я не видела сон, где всё размыто, реальность существует по каким-то своим законам и ты не можешь делать то, что хочешь. Я просто-таки жила во сне! Чувствовала, дышала, мыслила, и мир выглядел обычным, привычным, без туманных искажений.

А что, если в следующем сне попытаться что-то выяснить? Оставить какую-то вещь в каком-то месте, чтобы найти её сейчас? А, каково я придумала?

Кстати, горло утихло и уже не отвлекало от мыслей так сильно. Я выпила остывший чай из кружки у дивана и вновь улеглась, чтобы поскорее уснуть. Но не тут-то было. Мысли скакали наперебой и мешали сосредоточиться.

Что, если мне нужно найти следы прабабки Варвары и её возможных потомков? Если вспомнить сеанс регрессии, то там она стояла в роду в черном балахоне, держа за руку маленькую девочку. Может быть, это была ещё какая-то неизвестная мне родственница? Никто не знает, куда сгинула прабабка и что она потом делала. Долго она прожила или мало? Что с ней в итоге стало? Если Варенька из сна — это моя прабабка, то важно выудить про неё как можно больше сведений. Что это за дом? Где он находится? Как фамилия у семьи?

И самое главное — смогу ли я вернуться в свой сон? Получится ли?

Я закрыла глаза и загадала, что снова хочу очутиться в теле Танечки, сестры Вареньки, в том волшебном светлом доме. Хочу, хочу, хочу, пожалуйста, пусть у меня получится!

Я открыла глаза и обрадованно вскрикнула. Я в прошлом! Получилось! Я лежала в кровати под светлым пологом и разглядывала комнату. Два высоких окна, открытых по жаркому времени. Колышатся светлые занавески, которые свисают до самого пола. Сама комната выкрашена в нежно-салатовый цвет, а нижняя часть стены отделана светлыми ореховыми панелями. По потолку пущены белёные известью молдинги и цветочные барельефы по углам. Потолок высок и создаёт светлое и полное воздуха пространство.

В комнате две кровати — но неугомонной Вареньки уже нет. Я одна, поэтому могу встать и не спеша оглядеться. Вот комод на изогнутых ножках, где хранится… А что там хранится? Я вскочила голыми ногами на тёплый деревянный пол и дёрнула верхний ящичек. В выдвижном ящичке ровными рядами лежали разноцветные ленты, пара щёток для волос, шкатулка со шпильками и заколками. Тут же стопочкой были сложены льняные салфетки. На комоде сидели две фарфоровые куклы в панталонах и длинных платьицах. Кудрявые головы их были заплетены и подвязаны ленточками. Одна голова светлая, другая красноватая — прям как у Тани с Варей.

Рядом с комодом стоял красиво разрисованный сундук. На нём красовались цветочки, выведенные неверной детской рукой. Моей? Варенькиной?

На полу красовался обычный русский деревенский половик, сплетённый из шерстяных разноцветных ниток. У Томы в доме тоже такой лежал. На противоположной стене стоял шкаф с детскими книгами. Сразу у шкафа красовалось бархатное удобное кресло, в котором спала нянюшка в мой прошлый приход сюда.

Я не увидела ни письменного стола, ни каких-то бумаг, где можно было порыться. Нужно было срочно найти кого-то, кто сможет ответить на мои вопросы.

Я нащупала тонкие полотняные туфельки и накинула поверх белой ночной сорочки и платьице, приготовленное на стуле возле моей кровати. У выхода обернулась — надо запомнить, какая из кроватей моя, чтобы ненароком не ошибиться.

Перепрыгивая через две ступеньки, я споткнулась на последней и растянулась бы прямо у лестницы, если бы меня не подхватила надёжная мужская рука.

— Танечка, а я думал, что это Варенька так несётся, а это ты! — с удивлением воскликнул папенька и расхохотался. Я отстранилась и посмотрела на него взрослыми глазами. Высокий медно-рыжий мужчина с короткой красноватой бородой, в светлой рубахе, спокойно спускающейся до колен, под рубахой штаны, заправленные в сапоги. Хм, не франт, а просто человек в расслабленной одежде, на отдыхе. Кто ты? Дворянин? Служащий?

— Папенька!!! — от всей души вцепилась я в его шею и повисла на нём. Странным образом во мне жили чувства и реакции девочки, в чьём теле я себя внезапно обнаружила. Я поняла, как люблю этого рыжего незнакомца, и как рада любому проявлению его внимания.

— А я проснулась и никого не увидела, вот и помчалась вас искать, — проговорила я и пока он не передумал, решила брать быка за рога: — А вы сегодня никуда не поедете? Сегодня же воскресенье?

— Какое же сегодня воскресенье, когда вторник? — удивился он. — Ты в числах потерялась что ли, егоза? Но я сегодня уезжаю после обеда, который Дуняша уже готовит.

Он поставил меня на пол, но я вцепилась в его руку и затараторила:

— А какой у нас год, папенька? — задала я в лоб, не успев придумать причину подобной амнезии.

— Год? Да ты здорова ли? — забеспокоился отец.

— Я считала, сколько осталось до моего дня рождения, и сбилась, — начала оправдываться и на ходу придумывать объяснение. — Поэтому решила у тебя спросить. Ты ведь знаешь, что я хочу получить в подарок?

— Год, Танюша, у нас одна тысяча девятьсот девятый от Рождества Христова. И до твоего десятого дня рождения еще целых десять месяцев, потому что мы праздновали твои именины пятого марта, — улыбнулся папенька. — Но ты запомни, что хочешь получить, и расскажешь мне, как обычно, за месяц. Хорошо?

— Да! — запищала я от восторга. Лихорадочно соображая, как бы выяснить, где мы находимся, я проследовала за отцом в его кабинет. Там, не привлекая к себе внимания, начала рассматривать фотографии, выставленные за стеклом в книжном шкафу.

Потом, заложив руки за спину, со скучающим видом переместилась к папенькиному столу и нырнула ему под руку. На столе лежала газета «Биржевые ведомости», лупа с длинной полированной ручкой и карандаш, которым папенька что-то подчеркивал в колонке на первой полосе. Мой взгляд скользнул дальше по столу, пока я вертела в руках занятную вещицу — массивную сургучную печать из жёлтого металла, с вытесненными кучерявыми инициалами «АМ».

И тут я увидела конверт, надписанный аккуратным каллиграфическим почерком: «Господину Александру Ивановичу Мухину от г-на Дорохова М.Г., Саратовская губерния, Хвалынский уезд, г. Хвалынск». Бинго! Мухины из Саратовской губернии! 1909 год! Умница, Танечка! Теперь я знаю, откуда можно начать поиски. В порыве радости я обняла папеньку, поцеловала его в щёку и прижалась к нему всем телом, впитывая тепло и ласку.

А потом проснулась.