Проще, чем кажется

12

— Ты вообще потеешь когда-нибудь, Мань? — усмехается Максим, заметив, что по истечении двадцати минут с меня ни одной капли не скатилось.

— Я только согрелась.

Чувствую, как все волоски дыбом поднимаются. Тело наконец-то набралось жаром, о чем и сообщают тепловые рецепторы, покрывая мои бедра, плечи и спину обильными мурашками. Ощущения при этом приятные и смешанные. Не совсем понятно: холодно мне или тепло.

А вот тотально восприимчивый к высоким температурам Потапов уже давно вовсю обливается потом. Зрелище очень сексуальное, надо сказать.

— Всё… Я больше не могу, — поднявшись с лавки уровнем ниже, Макс опрокидывает себе на голову ковш ледяной воды и выскакивает в предбанник, запуская в парную клубы холодного воздуха.

Только его голую узкую задницу я и видела.

Пока этот слабачок прохлаждается, поддаю пару и как следует пропотеваю. После, конечно, тоже выхожу остыть, и мы занимаем исходные позиции: я выше, Макс ниже.

Веника, жаль, нет. Дядя их не заготавливает по причине того, что только летом тут бывает и парится свежесрезанными.

— Мань, а у тебя тут не греется? — Максим задевает себя за кончик носа, имея в виду мой септум.

— Нет. Это же титан, а не серебро, — машинально тоже касаюсь пирсинга.

Его сейчас едва ли можно назвать даже теплым.

— Больно было делать?

— Мне — да. Ужасно больно, — сознаюсь, поморщившись. — Я еще хотела соски проколоть, но больше не решилась.

— Даже не знаю, рад я или огорчен, что ты их не проколола, — Максим чрезвычайно выразительный взгляд на мою грудь обращает. Замечаю, как прокатывается кадык на его вытянутой шее. — Так… Ладно…

Испустив тяжкий вздох, Макс смахивает с лица очередную порцию влаги. Встряхнув головой, будто бы хватает себя за шкирку и насильно заставляет подняться, зачерпнуть горячей воды, чуть разбавить ее холодной, взять бритву и опустить ее в ковш.

И я слишком поздно соображаю, что он задумал.

— Ма-акс, ну зачем⁈ Тебе так классно было с щетиной! — сокрушаюсь, наблюдая, как Потапов, пройдясь лезвием над верхней губой, переключается на нижнюю часть щеки.

— Без триммера завтра это уже будет не щетина, а борода, — объясняет он столь радикальные меры. — У меня волосы растут по миллиметру в час.

— Ну и ладно. Пусть растут, — расстроенно тяну.

— Не, не, с бородой еще больше возни, чем с обычным бритьем, поверь. — Ополоснув станок, Макс протягивает мне его со словами: — Мань, не в службу, а в дружбу? Без зеркала вообще непонятно, что я делаю.

— Ладно, — вздыхаю. Мне все еще безумно жаль его буйную растительность на лице. — Давай.

Я встаю, располагаюсь напротив сидящего Макса и стукаюсь о его колени. Тогда он шире бедра разводит, чтобы я могла ближе подступиться.

«Не смотри вниз. Не смотри вниз», — твержу себе.

И, конечно же, пялюсь на детородный орган Потапова, величественно эрегирующий и впечатляющий своей длиной — великолепной гардой и ее могучим завершением — обнажившейся набухшей темно-розовой головкой.

— Ты куда там смотришь, Ма-ань? — Макс, разумеется, замечает мой нездоровый интерес к его длиннющему пенису.

Но, простите, у меня есть тому оправдание. Мне интересно. Ведь Потапова-старшего я видела миллион раз за свою жизнь, а младшего — только второй наблюдаю.

— У тебя… классный член, — спешу отдать ему должное.

— О, спасибо, — смеется Максим.

И, клянусь, его классный член тоже реагирует на комплимент, подергиваясь и вытягиваясь вверх так, словно на него действует обратная гравитация.

Крепче смыкаю мокрые бедра. По спине, груди и ногам струйками стекает пот. Между ног я тоже влажная.

«Хочу снова этот член в себя», — всё, о чем я сейчас способна думать.

Само собой, вида не подаю, как озабочена своими мыслями. Только часто дышу, украдкой сокращаю внутренние мышцы и с умным лицом, схватив за подбородок, вращаю голову Потапова, чтобы понять, откуда начать бритье.

— А у тебя… все классное, Мань, — сообщает Макс, позволяя крутить его туда-сюда.

В итоге я просто продолжаю с проплешины, которую оставил Макс.

А тот беззастенчиво трогает мое тело, ощупывая каждый доступный ему сантиметр: бедра, живот, шею, талию, пах и груди.

Я брею Макса, а он лапает меня. Я его брею, а он лапает. Я его… А он…

С силой стискиваю бедра… Черт.

— Я тебя пораню, — приостанавливаюсь, когда он мой разбухший в жаре и влаге сосок пальцами ласкать принимается.

— Похрен… Рань, — отбивает сипло. — Истеку кровью с таким видом перед глазами.

— Что ты несешь?

Вроде, смеюсь, а сама плавлюсь от его прикосновений. Сладкое жжение между ног добавляет красок впечатлениям, которые проживаю, пока избавляю Макса от густой щетины.

После очередного протяжного вздоха он все же отпускает грудь и мягко перехватывает за запястье левую руку, чтобы повторить пальцами очертания монохромного изображения на плече. Крупные бутоны роз.

— Это что за птица? — перемещает палец к внешней стороне татуировки.

— Соловей.

Дальше Макс переключается на цветной «рукав» другой руки с преобладанием красного и зеленого. Моя правая забита от самого плеча до фаланг пальцев. На нее тоже нанесены цветы — снова розы, розовые маргаритки, ящерица и бабочка. На тыльной стороне ладони цветет уже теряющая яркость и контур большая алая роза.

— Это все вместе надо воспринимать или как? — взяв за обе руки, Макс переводит взгляд с одной на другую, пытаясь оценить взаимосвязь и смысловую нагрузку моих татуировок.

— Да… Это все вместе… — я выворачиваю правую, ополаскиваю станок и возвращаюсь к возложенной на меня миссии. — Из одной грустной сказки сюжет.

— Что за сказка? — любопытствует Макс.

— Оскар Уайльд. «Соловей и роза».

Подталкиваю его голову вверх, чтобы заняться подбородком.

— И о чем она? — клокочет напряженным горлом Потапов.

— Прочти, узнаешь.

— Прочту. Но ты скажи, о чем там. Мне же прямо сейчас интересно, — настойчиво просит, растопырив пальцы у меня на бедрах.

— Там… — растерянно пожимаю плечами. Ведь никто никогда не интересовался тем, есть ли какая-то символическая связь и значение у моих татуировок, воспринимая их лишь как часть моего неотъемлемого стиля. А Максу вот все надо знать. — В общем, там о любви. О смерти. Об одиночестве настоящего художника, — снова толкаю бритву в воду.

Немного помолчав, Потапов вверх взгляд перекатывает и прижимает два пальца к тату, расположенной чуть ниже яремной ямки, где у меня набит вопросительный знак.

— А это что означает, эстетка? Я, вроде, спрашивал, но не помню, что ты ответила.

— Я сказала, чтобы ты отстал, — руку его от себя отпихиваю, чтобы не мешал. — Как сейчас помню. Потому что ожидала, что ты снова начнешь меня воспитывать.

— Так и в итоге?

— Да ничего он не значит. Просто смотрится загадочно и все, — говорю, как есть.

— Красиво тебе, Мань, это всё, — объявляет Макс, сканируя меня жадным взглядом.

— Ты же на меня гнал из-за них.

— Я… — он головой медленно мотает. — Я гнал не поэтому. Я гнал из-за того, что их тебе делал этот ушлёпок расписной, — моего первого — Витю — припоминает.

— Гнал из-за Вити? — удивленно переспрашиваю.

— Я его просто ненавидел за то, как сильно ты с ним изменилась, — мрачно кивает Максим.

— Да он едва ли в том виноват. Он просто тогда оказался рядом… — умолкаю, мысленно возвращаясь в тот период жизни. — Но татуировки мне не Витя набивал, а одна очень талантливая девочка — Эля, — довожу до сведения Потапова.

— Да? — заметно, что эта новость приходится ему по душе. — Тогда они мне еще больше нравятся.

Его наглые ладони снова ползут по моим бедрам, поглаживают тату на левом боку, где изящно выписан нотный стан и скрипичный ключ, поднимаются выше и накрывают груди. И взгляд у Макса такой провокационный, что еще немного, и я его прямо тут оседлаю.

— Ты можешь помолчать и не лапать меня? — отбиваю нарочито строго. — Невозможно же брить. Сиди смирно, или я тебя сейчас оставлю с проплешинами и ходи так! — угрожаю ему.

— Всё-всё, Мань, — он послушно отводит руки с груди.

Без болтовни и домоганий Потапова дело продвигается куда быстрее. Покончив с бритьем, Макс умывается и просит разрешения взять мою мочалку. Делюсь по-братски. Все равно я пока голову мою.

И, кажется, что ничего особенного не происходит. Кажется, все так, как и должно быть.

В какой-то момент, правда, я все же цепенею и ловлю себя на том, что происходящее между мной и Максом — какой-то запредельный сюр.

Я и Потапов. Голые. Голые. Голые. Голые. Голые. Голые…

— Мань, я же думал, что он позовет тебя замуж, — своим неожиданным признанием Максим останавливает мой мыслительный аттракцион.

— Кто? Витя? — кошусь на него непонимающе.

— Нет. Дэн.

— А-а… — тяну растерянно, отжимая свои короткие волосы.

— Ты ещё вспоминаешь о нём?

— О Денисе? — переспрашиваю, озадаченная тем, что Макс, в принципе, думал о таких вещах. — Нет.

И это правда.

Когда Денис, уходя, сказал, что я никому не буду нужна со своим дебильным характером и гармошкой, от которой у него трещит голова после рабочего дня, единственное, что я о нём теперь думаю: «Вот же козёл».

— Почему вы расстались?

Я глубоко вдыхаю насыщенный влагой и запахом дерева воздух.

— Банально — не вывезли совместный быт.

— Не прошли проверку? И на чем он засыпался? — намывая себя моей черной мочалкой-шариком, как бы, между делом осведомляется Макс.

— О, меня бесили его ежедневные тарелки в раковине, ещё он постоянно курил в ванной… И он редко мылся, — усмехаюсь, впервые так откровенно обсуждая с кем-то своего бывшего.

— Крутой Дэнчик оказался засранцем? — смеется Максим. — Ты же вот только вчера говорила, что с ним все окей было.

— Да… Так и было. Нормальный он. Ну, блин… Всё это ерунда, в общем. И я тоже его не устраивала: готовила не то, не так или вообще не готовила. С друзьями его не так общалась. Деньги не так тратила — свои причем. Ещё он меня к Вите ревновал постоянно, потому что тот мне вечно по синьке названивал или написывал… Еще мама его меня не переваривала, думала, что я наркоша, и со мной Денисочка свернет на кривую дорожку. Ну… Типично для тетки ее лет с всратым в мозг пониманием того, как должна выглядеть избранница ее ненаглядного сыночка. Денис меня строил, а меня это бесило, — почти на одном дыхании выкатываю Потапову все от мелочей до вещей, с которыми я не могла мириться в прежних отношениях.

— На кривую дорожку? — недоверчиво усмехается Макс. — Ты… кого-то?

— Ты позвал меня в баню, чтобы обсудить моих бывших, что ли? — теряюсь под его пронзительным взглядом.

— Нахер их, — выругавшись, Макс поднимает таз, чтобы окатить себя водой.

Я забираю мочалку, ополаскиваю и обильно сдабриваю ее гелем для душа.

— Жарко… — вожу ей по телу уже из последних сил.

— Горячо… — придвинувшись, Макс снова дает волю своим бесстыжим рукам и густую пену между ног размазывает, раскрывая меня. — Хочу тебя, Мань… До сажи перед глазами хочу.

— Я вижу, — отмечаю, что член у Потапова снова воспрянул.

— Оно само.

— Да-да.

Выскальзываю из его рук, словно кусок мыла. Встаю на пол и, поставив ногу на нижнюю полку, продолжаю себя намывать.

— Мань, если это всё реально перебор, и я форсирую, а я… — с досадой вздыхает Максим, — трындец, как форсирую, похоже… То мы притормозим. Мне с тобой просто хорошо.

— Все-таки боишься, что силенок на меня не хватит? — взглядом его насмешливым окидываю.

Однако Макс встречает его со всей серьезностью, глухо возражая:

— Нет. Я тоже боюсь всё испортить. Ты слишком важна для меня. Очень ценю нашу дружбу и общение. Но секс с тобой, Мань… — вдавив в глаза основания ладоней, он обессиленно головой мотает, прежде чем сознаться: — Это лучшее, что я испытывал… с любой женщиной. Я тебя распробовал и улетел. Хочу ещё. Еще хочу тебя, Маша.

В груди ощутимо тяжелеет. Потапов говорит такие вещи, в которые невозможно поверить, только я знаю, вижу, чувствую, что его слова — правда.

— Это взаимно, — толкаю судорожно.

— Тогда супер… — он кивает. Я тоже. И мы приходим к понятному нам обоим безмолвному согласию. — Передай шампунь, — просит он уже совсем буднично.

Я игнорирую его просьбу, смываю с себя пену, после чего беру черный флакон с дозатором и приближаюсь к Максу.

— Можно мне? — открываю шампунь.

Мне хочется помыть ему голову. Не спрашивайте, нахрена. Я сама не знаю. Хочу и всё.

— Тебе все можно, — улыбается.

Тщательно вспенив его густые темные волосы, излишки пены по мохнатой груди размазываю.

— Да-а, ты реально такой волосатый… Как орангутанг.

— Не нравится?

— Очень… нравится, — сжав пальцы, оттягиваю его волоски на груди. — Тебе красиво.

— А ты такая вся гладенькая… и влажная… Хочется тебе… полизать… — с лихой ухмылкой произносит Макс, ныряя ладонью мне между ног.

Непроизвольно потираюсь о его руку, но стопорю себя.

В бане я с ним трахаться точно не буду. Это же как-то… Ну… Фу-у…

Или буду.

С этой мыслью я снова прокатываюсь мокрыми складками по его руке, параллельно возвращая пальцы в пенную шевелюру.

— Приятно пахнет, — зажмурившись, кайфует Макс.

Пена у него уже со лба по лицу стекает.

— Это «Наркотик». Шампунь так называется. В составе одна химия, но пахнет, да, прикольно, — тоже не без удовольствия вдыхаю будоражащий парфюм.

— Шампунь с запахом дури, — смеется Потапов, слепо нащупывая мою задницу. — Класс.

— Ты очень эффектно ухаживаешь и потрясающе подкатываешь, Макс. Я оценила. И не устояла. Да любая бы не устояла, — все это я говорю, воспользовавшись тем, что у Макса глаза закрыты. — Но можешь сильно не стараться. Мне с тобой тоже… просто… хорошо.

Зачерпнув ковшом воду, ополаскиваю его волосы до тех пор, пока вся пена вокруг моих ног не собирается большим пушистым облаком.

— Надо, чтобы было лучше, — булькает Максим, выплевывая попавшую в рот воду.

— Мне кажется, лучше не бывает. И я предлагаю остановиться на этих… десяти днях, чтобы действительно ничего не испортить.

Мы сталкиваемся взглядами, и Макс очень развязным тоном проговаривает:

— А я предлагаю не загадывать.

— Тогда что ты будешь делать, если я снова в тебя влюблюсь? — в штыки воспринимаю его легкомысленное заявление.

— Влюбись — узнаешь, — отбивает он, искушая своим многообещающим взглядом.

От него у меня внутри все сотрясается и следом замирает.

— Нет. Я не буду. Не хочу, — качаю головой, пережив небольшую остановку сердца. — И ты не влюбляйся, ладно?

— Иди сюда… — Макс жестом просит меня приблизиться.

Уперев ладони по сторонам от его бедер, я медленно наклоняюсь:

— Ну что?

— Тебя забыл спросить, что мне делать, — бросает он хлестко и горячо. И следом командует: — Поворачивайся…