Проще, чем кажется

24

Весь день проходит в череде самых обычных домашних дел.

Хоть мама по привычке и ворчит, что в Рождество нельзя стирать, я делаю пару загрузок, иначе завтра мне будет не во что переодеться. В конце концов, стирка — это не грех. И она никак не влияет на чистоту моих помыслов в этот великий праздник.

Во второй половине дня начинается сильный снегопад. И мама замечает, что снег на Рождество — хорошая примета.

На что папа подкалывает ее в своей привычной манере:

— Это потому что мне его кидать, да?

А мама благосклонно отбивает:

— Нет. Правда хорошая. И, между прочим, все эти годы я снег сама убирала.

Вздохнув, папа тушуется и выходит во двор. В окно вижу, как он закуривает и делает несколько ходок до ворот и обратно. Пока он борется со снегом, очищая двор и площадку у гаража, мы с мамой занимаемся приготовлением ужина. Гвоздь меню — запеченная с грушей курица. Но, если честно, толку от меня мало. Из рук все валится. Я то и дело выпадаю из разговора, думая о том, где сейчас Макс, что он делает и думает ли он обо мне. И мама, глядя на меня, нет-нет да и вздохнет.

И я вздыхаю. И вздыхаю. И вздыхаю…

Состояние такое, словно у меня одно полушарие под просекко, а второе в мыслях о Потапове совсем ссохлось. Поэтому, когда около семи его крузак паркуется возле нашего дома, я чуть в окно не вываливаюсь, чтобы на него посмотреть. Не на крузак, на Макса, конечно. Только на улице уже давно стемнело, и разглядеть Максима лишь в прихожей удается.

Миссия не выглядеть так, словно весь день его ждала, безнадежно провалена. А вот Потапов, кажется, вполне спокоен.

— Привет.

Мимолетная улыбка, чмок в губы, и мне вручают большой букет красных роз. Пока Макс снимает куртку, меня обдает будоражащим ароматом его парфюма.

— А ты зачем такой нарядный?

Обнаруживаю, что под курткой Максим упакован в одну из своих идеально сидящих на нем безупречной белизны рубашек и черные брюки.

— Ну… Я так-то в гости пришел.

А у меня со школы триггер: белый верх, темный низ — наряд для особых, торжественных случаев.

Еще и розы… И то, как этот мужчина из интеллигентной семьи к моим сегодня на ужин напросился, мне тоже не дает покоя.

Я не Шерлок, однако про дедукцию кое-что знаю.

— А это в честь чего? — на букет взгляд опускаю.

— Мань, ты чего докопалась, а?

— Ты же не… Ты же ничего такого не задумал? — выдвигаю смутное подозрение.

— Какого такого?

И Максим снова так улыбается, что у меня в мозгу все центры удовольствия моментально открывают еще по филиалу. Но продолжить допрос мешает папа, громко приветствуя Потапова:

— Здорова, Максимка! Какой молодец, что пришел!

— Здравствуйте, Анатолий Петрович.

— О, а чего так официально?

— Есть причина.

Папа с Максом обмениваются рукопожатиями. И в этот момент Максим украдкой мне подмигивает. А папа комментирует его слова:

— Интрига, однако!

Нахмурившись, на Макса смотрю, между нами проскакивает ощутимый комок напряжения, и я просто хватаю его за руку и тащу за собой вверх по лестнице.

— Пап, мы скоро! — кричу обалдевшему от такого поворота отцу.

— Мань, ты мне даже разуться не дала, — сообщает Максим.

Не обращая внимания на эту оплошность, загоняю его на второй и заталкиваю спиной вперед в свою бывшую комнату, где наконец отпускаю, включаю свет, увеличиваю между нами дистанцию и цветы на стол кладу.

— Цель визита? — к Максу поворачиваюсь с самым предвзятым видом.

— Ты мне решила паспортный контроль устроить, Мань? — смеется.

— Давай говори, зачем пришел? — тороплю его с ответом.

Сияющая улыбка сползает с его красивого гладко выбритого лица, и он признается:

— За тобой конечно.

Что и требовалось доказать!

— Максим, мы же договорились… — со стоном взгляд в потолок устремляю и неосознанно оседаю на край стола.

Я не конспиролог. Не верю во всякие теории заговора. Но что-то мне подсказывает, что одним предложением переехать к нему, дело сегодня не обойдется.

Пока Максим приближается, оставляя на ламинате мокрые отпечатки подошв, я вся скукоживаюсь и руками себя перехватываю.

— Мань, начнем с того, что я ни о чем с тобой не договаривался, — дипломатично замечает. — Я тебя выслушал, я тебя понял, правда, понял, но поступлю так, как считаю нужным, как минимум, на том простом основании, что я мужчина.

— А… — фыркаю. — Ты мужчина, и ты всё решил, да? А я так, в поле ветер, в попе дым. Со Стасиками в голове ходячее недоразумение, да?

— Со Стасиками? — выдыхает со смехом.

— С тараканами!

— А-а… — кивает. — Уважаю твоих Стасиков, Мань. Славные ребята, не дают расслабиться. И с попкой все в порядке у тебя, — сгребает меня ладонями за бедра. — А решение, я надеялся, мы примем совместно. Как взрослые люди.

— Макс, ну всё же классно и так… — касаюсь пальцем виска, где бешено пульсирует жилка, и головой растерянно качаю. — Нафига?

— Надо лучше, Мань. Лучше надо. Ты же меня любишь?

— Допустим, — кончик языка прикусываю.

— А я люблю тебя. И смысл нам сейчас по углам разбегаться? Смысл тормозить? Я его просто не вижу. Я вот домой заскочил, у родителей посидел, по городу проехался, и как-то все не то. Без тебя вообще всё не то. Даже небо не того цвета, — аргументирует с небывалой для него поэтичностью.

— Мы живем в промышленном городе, у нас всегда небо не того цвета, — напоминаю ему чисто из упрямства и чтобы дать себе хоть небольшую передышку.

Тяжело вздохнув, Макс лишь крепче меня стискивает.

— Пропаду же я, Мань, — жалуется. Бедненький.

— Да в честь чего ты пропадешь? — отражаю с дурацким смехом, а сама просто шизею от его признаний.

— Да потому что не могу без тебя, говорю же! — отбивает Макс так же громко. — Но ты, видимо, можешь… — Слушая его, толкаю между губ указательный и принимаюсь кусать ноготь. — Не психуй, — отводит от моего рта палец. — Давай мы придем к компромиссу?

— Каким образом? — прищуриваюсь, гоняя взгляд по лицу Потапова.

— Я задам тебе один вопрос, а ты скажешь мне «да», — вкрадчиво сообщает он.

Запрокидываю голову и глубоко вздыхаю.

Намерения Максима уже более, чем очевидны. И в этой связи я целую бурю чувств проживаю. В ее эпицентре, безусловно, вспыхивает радость, но вокруг нее столько мусора в вихрь закручивается — неуверенность, сомнения, упрямство мое патологическое, — что я не в состоянии адекватно отреагировать.

— Ты даже не дал мне возможность попробовать стать своей лучшей версией, прежде чем просить о таком. Вот и кто ты после этого? — отчитываю Макса за скорость, которую он задает нашим отношениям — космическую и пугающую.

— Ну как кто, Мань? — ладонями по талии моей водит, наклоняется, мягко стукается в мой лоб своим и говорит: — Без ума влюбленный в тебя… Скучающий… Хотящий тебя. И ты для меня всегда — лучшая. А если тебя вчера наш разговор напряг, так это я на эмоциях… Делай, что считаешь нужным. Я не буду тебе указывать, чем заниматься и на что тратить свое время, но позволь мне быть рядом, заботиться о тебе, любить тебя и делать это по праву.

Его очередной поток искренности весь воздух из легких выбивает.

Я голову поворачиваю, чтобы хотя бы вздохнуть нормально.

Потапов, как из мультика — его и там, и тут показывают. Он все во мне собой заполонил.

— Мань… Любимая? — шепчет звонко.

— Что?

Сердце ухает. В полнейшем шоке наблюдаю, как он из кармана брюк кольцо достает — золотое, с синим камнем в обрамлении маленьких сияющих кристаллов, без футляра и лишних понтов.

— Что-что? — Взволнованно усмехается. У самого грудная клетка не меньше моего намахивает. — Ты выйдешь за меня замуж?

— Сегодня купил? — на кольцо смотрю.

— Мамино, — выше поднимает и демонстрирует, как в гранях свет переливается. — С темы не съезжай.

— Потапов, блин… — зажмуриваюсь на пике переживаний. — Сегодня Рождество! Кто, вообще, делает предложение в Рождество⁈

— А что такого? Брак — это богоугодное дело.

— Брак… — глаза открываю и тут же в кольцо взглядом упираюсь. — Боже мой…

— Ты не уверена, что хочешь выходить за меня? Или что? — осторожно спрашивает Максим.

— Нет.

— Нет?

— Да, блин, да! — психую, опасаясь, что он не так меня понял.

— Да? — растерянно переспрашивает.

Я снова смыкаю веки, прислушиваюсь к себе, даю нам обоим возможность побыть в этом волшебном моменте, который больше не повторится, а после выдыхаю:

— Да… Я согласна.

Ну а что мне остается?

Сказать, чтобы отстал со своим кольцом? Что я не хочу за него замуж?

Так я же хочу!

— О… Ну круто.

Максим немного притормаживает, получив мое согласие. Видимо, не ожидал, что так быстро его получит. Как будто бы я ожидала. Мы оба не ожидали. И вот, что из этого получилось — на моем безымянном сверкает кольцо его матери.

— Бред какой-то, — озвучиваю свои ощущения.

— Великовато немного, — Максим же кольцо крутит и камень по центру фаланги располагает.

— Оно чудесное… — с дрожью проговариваю, любуясь украшением. — Очень красивое. А как же Алёна Владимировна теперь без своего кольца?

— У нее еще есть. Она сама настояла, чтобы я это взял. Его можно уменьшить, если что.

— Твои знают, — делаю вывод, что Потаповы уже благословили своего сына на это богоугодное дело. — Они в шоке, да?

— Конечно нет, — цокает языком. — Никто не в шоке. Сейчас пойдем твоим скажем, — успокаивает и предлагает: — Поцелуемся, может, уже?

Толком скрепить поцелуем наше решение не даю. Как только мне возвращают губы, сразу спрашиваю:

— Максим, мы же не торопимся?

— Да мы уже на несколько лет опаздываем, Мань.

— Думаешь?

— Уверен.

— Ну вот какая из меня жена?

— Как какая? Любимая.

— Ты долбанулся… Ты сошел с ума… — часто и быстро дыхание перевожу. — Ты меня рофлишь, да?

— Ничего подобного. Я максимально серьезен. И так трезво я еще не мыслил. Но ясность ума — это тут, Маня, — он по виску себя стучит. — А в остальном я торчу по тебе и такие приходы сейчас ловлю, ты бы только знала.

У Максима совершенно очаровательный вид. Верхняя часть скул порозовела. И зрачки по пять копеек, как будто он реально чем-то обдолбался. Но это неудивительно, ведь сама переживаю ровно такое же состояние: лицо горит, а в груди жарко, сладко и тесно.

— Ты хоть понимаешь, на что подписываешься? — с непривычки большим пальцем кручу на безымянном колечко.

— На долго и счастливо.

— Пф… Удачи, — улыбаюсь. — Надеюсь, ты не ждешь, что взяв твою фамилию, я стану белой и пушистой?

— Нет. Не жду. Белая и пушистая — не про тебя. Ты как алая роза, Мань, знаешь… Яркая, колючая, но и нежная.

— Я нежная?

— Ещё какая… Нежности нежнее я даже не представляю.

Максим берет в ладонь мою правую руку и целует в центр тату — красный бутон.

— Просто ты ко мне не объективен.

Тяну наши руки к своим губам и проделываю с его кистью то же самое.

— Просто я тебя очень сильно люблю.

— И я тебя, Максим… Тоже… Очень. Очень-очень… Как любила, так и люблю.

И тогда он хрипло просит:

— Ещё скажи…

— Я люблю тебя… — за шею его тесно обнимаю. — Люблю, слышишь? Люблю… Я… Я столько всего чувствую… Я как будто проснулась… — шепчу в его гладкую и божественно пахнущую лосьоном щеку. — Я как будто… вернулась… К себе… С тобой я к себе вернулась… Я не знаю, как объяснить…

Отстранившись, Максим с особой выразительностью меня рассматривает.

— Я знаю, Мань, я вижу, — и сам краснеет от удовольствия.

Вопрос риторический, моей реакции не требует. Оба замолкаем. Целуемся, обнимаемся и так несколько потрясающих тихих минут проводим, пока в дверь тактичный стук не раздается:

— Молодежь, у вас все хорошо? — мама беспокоится.

— Да, мам! — отбиваю бодро. — Мы сейчас!

Толкаю от себя Макса. Букет ему вручаю, чтобы пошел в воду поставил и моих успокоил, а то мало ли, что они там думают. Сама ненадолго в ванной укрываюсь, ополаскиваю холодной водой лицо, втыкаю в зеркало, собираюсь с духом и минут через десять присоединяюсь ко всем в большой комнате за накрытым столом.

— Вот она… Невеста, — комментирует папа мое появление.

Макс поднимается, усаживает меня на соседний стул и поясняет, что я пропустила:

— Мань, прости, но я им всё уже сказал. Как-то само получилось.

Замечаю мамин красноречивый взгляд, который она дарит кольцу.

— Ладно, — снова краснею и тянусь к ложке, торчащей из салатника. — Раз вы тут без меня обо всем порешали, давайте есть.

— Слыхал? — весело прыскает смехом папа, обращаясь к Максу. — Сказала, как отрезала. А посмотрела? Как собака Баскервилей.

— Зашибись у невесты резюме, — ворчу, отправляя на тарелку салат из овощей. — Спасибо, пап.

И Макс подхватывает:

— Да, действительно. Спасибо вам за дочь, Анатолий Петрович, Татьяна Ивановна… Маша — она удивительная.

— Передай, пожалуйста, бутер, — на тарелку с бутербродами с красной рыбой киваю. Ну не люблю я, когда меня при мне обсуждают. Макс не тушуется, подает мне блюдо, и я беру свой бутерброд. — Благодарю.

— Ох и намаешься ты с ней, Максимка, — сквозь смех вздыхает папа. — Помяни моё слово.

— Толя! — осаждает его мама.

— А что? Ты говоришь, в меня она. Это она в тебя! Вот посмотри, один в один.

И я вдруг неожиданно для себя и для всех улыбаюсь. Родители ворчат друг на друга совсем, как в старые добрые, и так на душе хорошо становится.

— Мам, пап… — откладываю приборы. — Максим, конечно, намается со мной, но он правильно говорит… Спасибо вам. Спасибо вам за всё, мои родные, — проговариваю со всей серьезностью и дрожью в голосе. — И пусть у вас все будет хорошо.

— Да мы что… — скромно роняет папа и на маму осторожный взгляд переводит: — Потихоньку, да, Тань?

— Да, Толь, — сразу двумя мокрыми от слез глазами подмигивает ему мама. — А вы давайте… — протяжно вздыхает, на нас с Максом внимание сосредотачивая. Мы не глядя находим пальцы друг друга под столом и стискиваем, слушая, как мама нас благословляет: — С Богом… Чтобы главное у вас, молодых, всё было… Дети наши дорогие, будьте счастливы!