Когда Максим в довольно категоричной форме указывает, как мне следует встать, у меня не находится возражений.
Все, что я чувствую — переизбыток сексуальной энергии, липкий жар, сочащиеся между ног отголоски наслаждения и желание подарить Максу, как минимум, не меньше удовольствия, что сама только что испытала. К тому же вся работа снова на нем. Мне даже делать ничего не придется.
Встаю на еще слабые колени. Прогиб в пояснице совершаю одновременно с тем, как Потапов член у моего входа пристраивает, распределяя свою и мою влагу.
Быстрый вдох. И он уже внутри, давлением ладони просит больше выгнуться для него. Толкаю задницу так высоко, как только получается.
Несколько плавных толчков, и Макс начинает играть в хоккей с моей шейкой.
Влажный от наших выдохов воздух сотрясают звуки шлепков кожи о кожу. Вдобавок рукой по ягодице прилетает — не больно, нет, как надо — звучно, сочно, кайфово.
И ещё…
Я вскрикиваю.
— Не больно? — беспокоится Максим.
— Не-ет… — мотаю головой.
Мой ответ словно отпускает поводья того Макса, которого я еще так мало знаю.
Зад снова обжигает огнем, и Максим начинает трахать меня быстрее и жестче.
Макс дерет меня в «догги».
В этой позе секс — это просто секс. Никакого визуального контакта, никаких дополнительных эмоций.
И, пожалуй, именно этот психологический аспект запускает новый виток моего возбуждения. Он. И то, что яйца Потапова бьются о клитор. И то, как глубоко заходит его член. Как активно трется о переднюю стенку влагалища.
Я снова хочу кончить.
— Ничего… не забыл? — о защите все же вспоминаю.
— Не забыл, — его руки покидают мои бедра.
В тайм-аут опускаюсь щекой на футболку, брошенную Потаповым.
Слушаю, как Макс вскрывает упаковку, рвет ее зубами, плюется и быстро зачехляется. Глухо стону, когда он вновь оказывается внутри, рукой стискивая талию. И мне требуется совсем немного времени, чтобы вернуть прежний настрой.
— Ляг на живот, — просит Максим в какой-то момент.
Я слушаюсь и опускаюсь, позволяя максимально широко раздвинуть мне ноги и отвести одно колено так, чтобы под ним могла пройти его рука. Встречаю его пальцы довольным мурчанием. Макс ложится сверху всем телом, повторяя мое положение. Трахает очень плавно и ласкает пальцами клитор. И то, что я посчитала за небольшую передышку, по итогу дарит мне всю полноту ощущений и приносит просто дичайшее удовольствие.
Я кончаю бурно и громко. До сладкой боли. До крика. До беспамятства. До судорог в животе. Так это прекрасно!
Больше никогда, никогда не буду думать, что «ленивый догги стайл» — безрезультативная поза. Все очки уходят Потапову. И следующее, по ощущениям, бесконечное количество минут, Макс трахает меня, накрутив на кулак сетку моего топа, явно используя ее в качестве кинка.
Но я устала, я обезвожена, я еле дышу. Новый оргазм мне точно не по силами. Я не девушка из порно, сорри. Итак свою норму по оргазмам перевыполнила. А Максим будто бы и не собирается финишировать.
— Да кончишь ты уже-е, — предъявляю, потеряв терпение. — Сколько можно?
Сквозь его громкие вдохи прорывается смех.
— Я, походу, схватил пачку с анестетиком, — сообщает Максим.
Мы оба ржем, и я прошу:
— Так сними!
Снимает, тут же входит и, опрокинувшись мне на спину, целует в шею.
— В тебе та-ак, Мань…
— Максим… — предупреждаю, чтобы не наделал делов.
— Не бойся. Я вытащу.
Не боюсь и жду его разрядку столько, сколько требуется, предоставляя Максиму полный доступ к телу и возможность получить наслаждение.
Уже после, остывая и восстанавливая дыхание, мы лежим, тесно обнявшись. Сияет гирлянда. Свечи сгорели, а с ними истлела и наша бешеная страсть. Осталась только нежность — непривычная, невыразимая, пронзительная. Это такая нежность, что я чувствую себя на кончиках пальцев и губах Макса.
Я лежу на его вытянутой руке. А он долго-долго гладит меня по спине и целует в лоб.
— Называй, как угодно… — в какой-то момент его пробивает на поболтать. — Но я тебя люблю. Я тебя люблю, Мань. Заруби это себе, где хочешь.
Я усмехаюсь и киваю, путая пальцами его влажные волоски на груди. Мне не очень хочется что-то обсуждать — под таким я впечатлением от признаний, которыми не перестает меня оглушать Максим. К тому же высохло горло, и я выскребаю им:
— Добавила в сохраненки.
— Мань, если я все испортил между нами, прости, но… похрен. Лучше одни такие сутки с тобой, чем еще столько же лет не иметь возможности прикоснуться к тебе.
— Ты готов променять нашу многолетнюю дружбу на грязный секс? — скриплю в ответ.
— Да, потому что в нем гораздо больше честности, Маша.
— Значит все это время ты только прикидывался моим другом? — голову к Максу в темноте поднимаю. — Я вот — нет. Я думала, у нас все по-настоящему.
— У нас все по-настоящему. Близость на максимуме, Мань. Как ты сказала? Все проще, чем кажется. Так и есть. Все очень просто, Мань. Все так просто, только руку протяни и возьми, — взволнованно задвигает он.
Я же воспринимаю его слова буквально. Нащупываю мужскую кисть и тяну к себе, губами в его теплую ладонь вписываюсь, целую в самую середину и держу так долго-долго, а после толкаюсь в нее щекой и носом.
— Так я никому не делала, — признаюсь Максиму тихим шепотом. — Никогда. Никому.
Может быть, это и чепуха для кого-то. Подумаешь, мужику руку поцеловала. Но для меня-то нет.
И для Макса, я понимаю, что — нет, не чепуха, когда он особо выразительно и отрывисто вздыхает и обнимает меня крепко-крепко. Он ничего не говорит. Но разве для настоящей близости нужны какие-то слова?