Рабыня благородных кровей

Глава сорок четвертая. За городской стеной

Анастасия стояла вместе с другими горожанами на городской стене и смотрела вниз на поле, где перемещались в разных направлениях всадники в пестрых разномастных одеяниях. Монгольские полководцы не предъявляли особых требований к одежде своих воинов. Куда важнее было, какое при них оружие и каковы кони?

Она видела, что многие женщины смотрят на гарцующих вдали монголов с ужасом — их было так много, что казалось, будто на каждого защитника города приходится не менее сотни.

Мужчины смотрели, играя желваками: ох, трудно придется! Но о смерти мало кто думал — чего о ней заранее думать, каждому свой срок отпущен.

— Что это такое они притащили? — пробормотала вслух Анастасия, разглядывая странные, похожие на огромных длинномордых свиней сооружения на колесах, которые монголы откуда-то доставили.

— Орудия стенобитные, — пояснил стоящий рядом с сестрой Владимир; своей жене он запретил появляться на городской стене. С сестрой не сладишь, та с детства была неслухом.

В глубине души, однако, он не мог не признать, что те немногие женщины, что на стену пришли — включая боярыню Милонегу, которую он уважал с детства, — вели себя спокойно, несуетливо. Явного испуга не показывали, и мужчины при них приосанивались, выставляли грудь колесом.

Накануне какие-то отчаянные мунгалы попытались к городским воротам прорваться. Притащили длинную доску — и где такую сыскали? — и пробежали по ней, ловкие, словно скоморохи-канатоходцы.

Первыми спохватились как раз женщины. Анастасия предложила ещё прежде случившегося установить над воротами котел с кипящей смолой, чтобы потом две женщины по обе стороны от ворот за веревки дергали и котел опрокидывался.

Будто чуяли, с утра под котлом костер развели. На четверых басурман его и опрокинули. Двое под воротами тут же полегли. Один бежать кинулся в запале, да в ров с водой свалился. Утонул. Последний спасся. Так получилось, что женщины первые счет поверженным врагам открыли.

— Но для того, чтобы подвезти эти орудия поближе, — проговорила между тем Анастасия, — разве не нужно вначале перебраться через ров?

— Нужно, — кивнул Владимир. — Нехристи как раз этим и занимаются. Видишь, на дороге телеги показались — что на них нагружено?

— Вроде, деревья, — неуверенно сказала Анастасия, и тут её осенило: Деревья они собираются сталкивать в ров! А вы что будете делать?

— Князь уже распорядился, — брат кивнул туда, где в окружении дружинников стоял Всеволод. — За выступами стен стоят с десяток лучников.

— Кажется, и они своих лучников приготовили, — заметил Владимир, и сестра подивилась зоркости его глаз.

— Лучники едут на телегах?

— Нет, конечно. Они прячутся за телегами. Надеются, мы станем разглядывать деревья и не заметим мелькающих за повозками ног.

Владимир на полуслове прервал разговор и кинулся к князю, который с тревогой вглядывался в приближающиеся повозки — тоже заметил лучников.

К Анастасии подбежал запыхавшийся Любомир.

— Быстрее! Скажи женщинам, пусть зовут на помощь холопов, да все, куда может долететь стрела, обольют водой!

— Зачем? — не поняла она.

— На будущее, — строго предупредил Любомир, — чтобы указания исполняла без рассуждений. Как сестре скажу: наши воины считают, что нехристи станут метать огненные стрелы.

Он побежал прочь, и Анастасия спустилась со стены.

Женщины деловито взялись исполнять наказ. Тех, кто ещё отсиживался в теремах да избах, стали вызывать на подмогу, а чтобы дело пошло быстрее, боярыня Милонега велела своей дворовой девке бить в стоявший на площади вечевой колокол.

Та от усердия стала так дергать за веревку, что мужчины-дружинники всполошились: не объявился ли неприятель внутри города!

Но всех, кого надо, подняли, и все вокруг водой залили, ровно ливень недавний и не кончался.

В это время телеги подъехали ко рву, и какие-то люди в одеждах, непохожих на монгольские, начали сталкивать в ров деревья. Рой стрел слетел с городской стены, и большинство из сгружавших свалились подле колес будто подкошенные.

— Не стреляйте! — диким голосом закричала Анастасия, как раз взошедшая на стену. — Это же рабы, не стреляйте!

Но было уже поздно. Разглядели, конечно, что люди эти безоружные. Стыд-то какой — стрелять в безоружных!

Командир лучников остановил своих стрелков. Он скосил глаза на Анастасию — женщина вмешалась не в свое дело! — но промолчал. Своим приказал только:

— Схоронитесь!

И вовремя. Монголы, обозленные стрельбой, тоже стали пускать стрелы из-за телег с деревьями. Не то чтобы они жалели убитых рабов, но кто же вместо них станет сталкивать в ров деревья или закрывать их своими телами?!

Несчастные рабы, подгоняемые монголами, стали сбрасывать деревья в ров, приготовившись к смерти, но русские больше не стреляли.

Вдруг один из рабов с цепями на ногах поднял голову и закричал по-русски:

— Не жалейте нас, робяты, стреляйте! Хоть и не своей волей, а врагу служим! Лучше смерть, чем собачья жизнь!

— Наш, русич! — заговорили между собой защитники города.

Кто-то, вглядевшись, пробормотал:

— Мать моя, да у него ноздри вырваны! Видать, в побег ударялся!

Всеволод стоял и вместе с другими смотрел, как монгольские телеги, кое-как освободившись от груза, развернулись и поспешно покатили прочь. На дне их, укрытые щитами и телами рабов, лежали вражеские лучники.

— Князь Всеволод! — вдруг услышал он голос жены и, обернувшись, увидел, как она подошла к городской стене в сопровождении двух холопов, которые несли огромную, накрытую белым рядном корзину. В холодном осеннем воздухе был виден шедший от неё пар, который щекотал ноздри аппетитным запахом. — Дозволь защитников города пирогами угостить!

Всеволод хотел напуститься на непокорную жену. Разве не он запретил ей появляться здесь? Но посмотрел на посветлевшие лица окружающих и кивнул:

— Дозволяю!

Князю было не по себе. Он оттого запрещал Ингрид сношения с горожанами, что не хотел её нечаянной встречи с Анастасией.

Он тяжело привыкал к мысли, что бывшая жена потеряна для него навсегда. Но, как водится, не хотел до поры, до времени терять и нынешнюю. И он побаивался, что она узнает о его — месяц назад — посещении дома Астахов.

Анастасия тоже обернулась посмотреть на Ингрид. Прежде ей казалось, что та, которая заняла её место, должна быть много хуже, и она думала, что Всеволод скрывает жену, стесняясь её невзрачного вида.

Красота Ингрид ошеломила её. Анастасия на миг даже забыла, что у неё есть Аваджи, и что она сама оттолкнула Всеволода. Женитьба его на такой красавице показалась ей чуть ли не предательством. Спасибо, вовремя опомнилась: ведь Всеволод умолял о любви её, Анастасию, при такой-то красивой жене.

Думать так было грешно, но думалось. Случилось это всего месяц назад.

Жила Анастасия, как и прежде, в родительском доме, в своей ещё девической светлице. Дети её не обременяли. С Владимиром возилась нянька, а Ойле отдали кормилице, перетянув Анастасии грудь.

Боярыня Агафья верила, что Анастасия опять выйдет замуж — не оставаться же одинокой в восемнадцать лет! А значит, не след самой детей кормить — знатной женщине грудь положена упругая. Для кормления кормилицы есть!

Анастасия в ту ночь долго не могла заснуть. Она не хотела никакого другого мужа, кроме Аваджи. "А вдруг его и в живых больше нет?" колыхнулась мрачная мысль. Она стала думать о муже и вдруг увидела его так отчетливо, будто он был совсем рядом. Аваджи сидел у костра и грустно смотрел на огонь. Она чуть было не крикнула ему:

— Любимый!

Но в эту минуту услышала странные звуки снаружи. Кто-то лез в её окно.

В другое время она отнеслась бы к этому спокойнее, но последние события вывели её из себя. А когда поняла, кто ночной гость, рассердилась ещё больше: его в дверь гонят, а он в окно лезет?!

Зажгла свечу, накинула поверх ночной сорочки длинный вязаный плат и нарочно низко поклонилась ночному гостю.

— Здравия желаю, Всеволод Мстиславич! И заранее прощаю тебя за то, что не бережешь чести женщины, бывшей твоей женою. Хочешь, чтобы люди судачили, будто к дочери Михаила Астаха полюбовники по ночам в окно лазают?

— Настюшка! — растерялся князь. — Я же ничего такого не хотел! Только поговорить, рассказать, как истосковалась по тебе душа моя! Я тут поразмыслил и понял, отчего ты меня прогнала: боишься, что за прошлое попрекать тебя стану. За дочку, от нехристя прижитую. За то, что волей за него пошла. Не сомневайся, слова худого не скажу. Дочку в монастырь отдадим, доброй монахиней станет…

— Ты за меня уже все решил, — насмешливо перебила его Анастасия. Уверен, что я опять захочу быть твоей женой?

— Так, это… все женщины хотят! — глупо брякнул князь, и она еле сдержалась, чтобы не расхохотаться.

— Выходит, все, да не все!

— Опять же, сын без отца растет.

— Это моя забота.

— И моя! — обозлился Всеволод. — А будешь упорствовать, отберу его! Кто против князя слово вымолвит? Чай, родного сына в свои палаты забираю…

— Да ведь ты женат! — простонала Анастасия. — Разве жена у тебя плохая? Она тебе дюжину народит!

— Не плохая. А не народит. Бесплодная, вишь, оказалась. Епископ разрешит с нею развестись. Все знают, князю наследник нужен.

Откуда к Анастасии пришло это знание, она сама удивилась. Очевидно, как и многое другое, что она вдруг стала уметь. Опять будто чей-то голос нашептывал у неё в голове, а она просто повторяла это вслух.

— Но твоя жена в тягости!

— Что? — не поверил своим ушам Всеволод. — А почему я не знаю?

— Откуда ж тебе знать, ежели сыну твоему всего две седмицы.

Всеволоду стало не по себе. Уж не испортили ли Анастасию нехристи? Иначе, отчего она вещает о том, что никому неведомо? Ведьмино это знание!

— Как ты можешь ведать о том, ежели и жену мою никогда не видела?

— Знаю, и все. Один шаман меня научил, — солгала она; все равно ведь не поверит, если ему правду сказать.

— А ну как ты меня обманываешь? — усмехнулся он.

— Куда же мне тогда от тебя деться? Я всегда здесь буду.

Всеволод, обиженный, но и с тайной радостью в душе — отчего-то он Анастасии поверил — все же не выдержал, спросил у нее:

— Неужели ты меня не любила?

— Любила. Ты был моей первой любовью.

— А разве она у людей не одна?

— Не знаю, как у других, а у меня получилось, что не одна.

— Хорошо, — сухо кивнул он. — Нонче я уйду. Но гляди, ежели обманула… Тебе и вправду деваться некуда.

Он вошел в свою опочивальню не без некоторого трепета. И разбудил сладко спящую Ингрид.

— Душенька, — сказал он, — ты случаем не в тягости?

Та смутилась.

— Боюсь и поверить. Решила до срока не оповещать, чтобы уж наверняка знать… Вдруг обманусь?

— Не обманешься, — отчего-то вздохнул князь.