Раненые

ГЛАВА 9 РАНИЯ

Снова. Я его снова поцеловала. Он поцеловал меня, и я ответила. Позволила ему коснуться меня. Коснулась в ответ. Что со мной творится? Что я делаю? Почему я его спасла? Почему я достала осколки металла из его тела, перевязала его раны и накормила своей едой?

Что он делает в моем сердце? Его губы мягкие и решительные, руки — нежные, но могучие. На моей рубашке осталась кровь с его рук. Губы покалывает от его поцелуя. Тело гудит от его руки на моей талии.

Сердце болит и трепещет, но на этот раз не от пустоты или боли, а от странной пугающей наполненности. О, да, я начинаю чувствовать его внутри себя, в моем сердце, в душе, а это нехорошо. Так начинается потребность в ком-то. Я уже скучаю по нему, хотя определенно не должна.

Отодвигаю трудности и загадочность Хантера на край сознания и пытаюсь сосредоточиться на насущной проблеме: труп Ахмеда. Хантер убил его по справедливости. Я знаю Ахмеда достаточно долго, чтобы сказать, что он без сомнений убил бы Хантера, не остановившись и ничего не спросив. А потом он пошел бы прямо к Абдулу и сказал ему, что в моем доме американец.

Но что мне делать с телом? Я недостаточно сильна, чтобы избавиться от него самостоятельно, а Хантер едва может стоять на ногах. Не знаю, как он смог сделать то, что сделал. Он не обязан был совершать то, что совершил. Он защитил мой дом. Меня. Себя. Нас.

Гоню эти слова. Никаких «нас» нет.

И тут в голове появляется идея. Масджид. Он один из самых странных и пугающих клиентов. Говорит мало, появляется время от времени. Не знаю, чем он занимается, но знаю, что он опасен и что шутить с ним не стоит. А еще я знаю, что проблемы политики и государства его не устраивают. Думаю, он кто-то вроде преступника. Может, контрабандист. Да это и не важно. Важно лишь то, что я верю: с нужным стимулом он без вопросов избавится от тела. Хитрость в том, чтобы Масджид забрал тело и не увидел Хантера.

Когда Масджид впервые пришел ко мне ради удовольствий, он дал мне номер пейджера, чтобы я связывалась с ним и говорила, когда доступна. Я использую телефон из магазина, что недалеко от моего дома, ввожу код, который он мне дал, и возвращаюсь домой.

Хантер ждет, как всегда мужественный. Я не знаю, как он выносит скуку. У меня нет времени или желания для развлечений. Выживание — единственная составляющая моего дня. Напоминаю себе найти для него какое-то занятие на те нередкие моменты, когда меня нет.

Я сажусь рядом и раздумываю над тем, как бы объяснить ему мой план.

— Тебе нужно подвинуться, — говорю я. — У меня есть план, но тебя не должны увидеть.

— Куда? — спрашивает он. Мы говорим на арабском, и он знает мой язык достаточно для того, чтобы понять меня.

Указываю на стену, то есть, на соседнюю мечеть. Его взгляд каменеет, темнеет.

Знаю, почему он зол, и ничего не могу с этим поделать.

— Здесь есть отдельная комната, — говорю я. — Я помогу тебе.

Встаю и протягиваю ему руку. Он смотрит на меня в течении нескольких вдохов, а потом берет меня за руку, опирается о стену и рывком встает на здоровую ногу. Хантер использует мою руку только для того, чтобы держать равновесие. Когда он готов, я подставляю ему свое плечо, помогаю пройти к дверному проему и осматриваюсь. Никого не вижу — можем двигаться. Хантер осознает опасность и идет так быстро, как только может, — использует свою больную ногу больше, чем должен бы. Он так крепко сжал зубы, что я могу слышать их скрип. Пот льется по его лицу, все его тело дрожит, но кроме резкого дыхания от него не доносится ни звука.

Внутри мечети темно — она освещена только полоской света из дверного проема, и здесь прохладно по сравнению с палящей жарой снаружи. Внутреннее убранство почернело, где-то осыпалось. Луч света падает в угол, освещая тонкий запачканный матрас в бело-голубую полоску — здесь я работаю. Вдоль стен по обе стороны выстроились толстые белые свечи — свет для ночных клиентов. Коробка презервативов, кувшин с водой и больше ничего. Хантер останавливается и опускает взгляд на матрас. Его лицо в тени, поэтому я не могу разглядеть выражение его лица, но исходящую от него досаду почувствовать могу.

Он смотрит на меня, а затем отводит взгляд, глубоко вздыхая.

— Где? — спрашивает он.

Я указываю на линию теней, означающую проход в другую комнату. Я никогда туда не ходила — у меня не было причин, но сейчас я знаю о ее существовании. Мои родители ходили в мечеть нечасто, только по праздникам. В комнате, где спрячется Хантер, очень темно и все еще пахнет обугленным деревом, дымом и чем-то еще, чем-то темным, приторно сладким и навязчиво знакомым, чем-то, что я не мог определить.

Хантер останавливается в проходе и глубоко вдыхает.

— Смерть, — говорит он. — Здесь была смерть. Я чувствую.

Теперь я знаю, что это за запах. Я чувствовала его, когда умерла тетя Мейда. Чувствовала, когда шла сквозь мертвые тела после взрыва бомбы. Как и сказал Хантер, пахло смертью. Предполагалось, что я буду поддерживать его, но каким-то образом он меня утешает. Передо мной, словно призраки, мелькают те, чью смерть я видела.

Истекающий кровью Хасан, уставившийся на меня с центра дороги; между нами свистят пули. Мама. Папа. Тетя Мейда. Дядя Ахмед. И так много безымянных, безликих. Мертвых.

Хантер ищет равновесие, оперевшись одной рукой о стену, а второй обвив мою талию и прижав меня к груди. Он ничего не говорит. А ему и не нужно. Он тоже видел смерть. И достаточно часто, чтобы знать, как она пахнет.

Почему, когда меня держит этот мужчина, мне так комфортно? Так не должно быть. Он не должен этого делать. А я должна бояться его, бежать от него. Должна оставить его умирать. Но вот она я, укрываю его. Поддерживаю его. А он поддерживает меня. Мне комфортно. Я защищена.

Я выбираюсь из его рук, мысленно проклиная себя за ту пустоту, которую чувствую, находясь вдали от него.

— Ты должен сидеть, — говорю я. — Не важно, что ты услышишь, заметить тебя не должны.

Следует долгая пауза — он переводит себе то, что я сказала.

— Если тебе будет больно, я приду, — говорит он. Я слышу, как его спина скользит вниз по стене; его рука хватается за мою лодыжку. — Будь аккуратна. Пожалуйста.

Я ничего не хочу больше, чем свернуться под его боком калачиком, взять его колючее от щетины лицо в руки и поцеловать его так, что ни один из нас не сможет дышать. Но нет. Я киваю, а потом понимаю, что он не может видеть моего жеста.

— Я буду аккуратна, — говорю я и сразу же ухожу, прежде чем мои предательские желания возьмут надо мной верх.

Масджид скоро придет.

Масджид высокий, худой и темный. Он напоминает мне нож. Осанка твердая, лицо узкое, выдающийся нос с горбинкой и острый подбородок придают лицу резкость. На коже лба и правой щеки — оспины. Маленькие почти черные глаза сверкают умом и злобой. Обычно он не носит платок бедуина. Борода густая, пронизанная сединой. Когда он ко мне приходит, то ведет себя сдержанно и по-деловому, почти не груб и не жесток. Думаю, секс для Масджида — всего лишь тактика помочь ему сфокусироваться, поэтому на работе он не отвлекается.

Он, подобно приведению, появляется где захочет, из воздуха. Я стою перед мечетью и жду его. Смотрю вдоль улицы в одном направлении, а потом оглядываюсь, и он уже здесь, стоит в паре шагов от меня, опустив руки в карманы свободных штанов цвета хаки.

— Что тебе, Сабах? Я занят. — Его голос низок и наполнен скрытой угрозой.

Время Масджида нельзя тратить праздно. В мире мало вещей, которых я действительно боюсь, но от Масджида я в ужасе. Он никогда не показывал ничего, кроме профессиональной отстраненности, но глубоко внутри я все равно понимаю, что он может меня убить и убьет, и глазом не моргнув, если я его рассержу.

— Прости меня, Масджид, но у меня проблема, и я надеюсь, что ты мне поможешь.

— Я тебе не джин, Сабах, ты не можешь звать меня всякий раз, когда тебе нужна помощь. — Он щурится, его руки дергаются в карманах.

Я нервно сглатываю и стараюсь не показать свой страх.

— Знаю. Я бы не позвала тебя, будь у меня другой выход. Знаю, ты занятой.

Он изучает меня жестокими темными глазами.

— Отлично. Посмотрим, что я смогу сделать, чтобы помочь тебе. Но это ведь бизнес, так? Я буду ожидать… платы.

— Конечно. — Позволяю сделать себе три глубоких вдоха, чтобы успокоить мчащееся сердце, и иду к дому, жестом показав Масджиду следовать за мной.

Я показываю ему труп Ахмеда, охладевший и очерствевший в душе; из него все еще сочится темная густая кровь. Масджид осматривает тело слишком беззаботно для такого ужасного зрелища. Достает из кармана ручку и исследует ножевые ранения в горло, живот и грудь.

Он встает и внимательно смотрит вниз на меня.

— Не ты убила этого мужчину. Кто бы это не сделал, свое дело он знает. — Я ничего не говорю и не делаю. Просто жду. — Ахмед был свиньей. Его смерть никто оплакивать не будет, однако отсутствие заметят.

— Да, — говорю я. — Мне нужно, чтобы его здесь не было. Вопросы мне ни к чему.

Масджид оглядывается на тело, потом вытирает ручку о рубашку и снова кладет ее в карман.

— Чутье мне подсказывает, что ты вовлечена в то, с чем я не хочу иметь ничего общего. Но я тебе помогу. — Он останавливается, задумчиво меня рассматривая. — Помогу тебе, потому что ты хорошая девочка. Не предназначена для того, чтобы быть шлюхой, Сабах. Но ты шлюха, и притом хорошая.

— Спасибо, Масджид.

— Я ожидаю…

— Я знаю, — прерываю его я. — Я знаю, какова будет твоя цена.

Он кивает.

— Хорошо. Мне лучше позаботиться об этом сейчас. Если о твоем друге… Абдуле… — его интонация подсказывает мне, что он точно знает, кем на самом деле является Абдул… — прознают, тебе мало не покажется. — Он машет в сторону двери. — Иди, купи что-нибудь или что-то типа того. Вернись через час.

К тому времени, когда я возвращаюсь, Масджид уже перенес тело и смыл любые следы крови. Теперь время платить. Масджид идет за мной в мечеть, остановившись на улице, чтобы полить водой из бутылки на руки и потереть их друг о друга. Потом достает маленькую бутылочку, от которой пахнет спиртом, выливает жидкость из нее на руки и жестикулирует в сторону мечети.

Он внимательно осматривается, даже несмотря на то, что был здесь раньше сотню раз. Может ли он знать, что Хантер здесь, всего в паре метров? Я силой напускаю на лицо пустое выражение, а потом соблазнительно улыбаюсь, иду к Масджиду и тянусь к его ремню. Нужно отвлечь его.

Он бьет меня по руке.

— Оставь драму, Сабах. Это бизнес. Просто ляг.

Я сглатываю в попытке увлажнить пересохшее горло и делаю, что он велит. Он взглядом ищет тени, даже когда двигается надо мной. Я пялюсь на потолок за его плечом и даже не пытаюсь притворяться. Вскоре он кончает, и я лежу на месте и жду, пока он уйдет.

Он останавливается в дверях, освещаемый слепящим солнцем полудня.

— Будь осторожна, Сабах. То, что ты делаешь, опасно, и не только для тебя.

А затем уходит.

Я остаюсь с вопросом о том, как много он знает и, что он с этим будет делать. Ответы не слишком приятные.