Раненые

ГЛАВА 2 ХАНТЕР

Операция «Свобода Ирака»; Де-Мойн, штат Айова, 2003 год

Тусклый и расплывчатый бар начинает вращаться, когда я допиваю пиво. Я уже сбился со счёта. Десять? Двенадцать? Возможно, ещё было несколько шотов². Не имеет значения. Рядом со мной, на стуле с одной ножкой, сидит Дерек и флиртует с высокой шатенкой с огромными круглыми грудями. Я уверен, он близок к победе. Он обрабатывал эту девушку больше часа, забавляя её своими военными историями из прошлой поездки. Мы здесь уже больше месяца, и вернёмся в Ирак ещё только через месяц, но Дерек получил много выгоды от своего опыта. И под выгодой, я имею в виду задницу.

Эта девушка, например, внимательно слушает каждое его слово, всё ближе и ближе наклоняясь к нему, выгибаясь, чтобы сделать её уже впечатляющие формы ещё больше. Она рассеянно поглаживает его колено, а он притворяется, что не замечает этого, пока его собственная рука движется от её колена к бедру — почти голому бедру в маленьких шортах цвета хаки.

Я желаю ему удачи. Собственный кусочек рая ждёт меня дома… ну, в её доме. Там, где я живу, когда возвращаюсь в США. Лани Катлер — моя подруга ещё со второго года обучения в средней школе, и она ждала меня, пока я проходил начальную военную подготовку, дала мне место, где остановиться, пока я не выхожу в море, и потом устраивала мне чертовы военные проводы… три дня подряд. И сейчас я вернулся, а она до сих пор здесь, устраивает мне военный приём и даёт тёплую постель. Я не знаю, что ещё происходит между нами, но это является одной из причин, почему я напился сегодня вечером. Разные сложные и запутанные причины.

Я пытаюсь начать с ней разговор, но она всегда избегает его.

Меня не бывает больше года, и я знаю, лучше не спрашивать, что — или с кем — она делала, пока меня не было, поскольку я никогда не требовал, чтобы она ждала меня. Она — хорошая девушка, милая, красивая, умная, из хорошей семьи. Слишком хороша для таких, как я, но она, кажется, не знает этого. Она утверждает, что любит меня, и я ей верю. Я думал сделать ей предложение руки и сердца, чтобы убедиться, что есть кто-то, к кому всегда можно вернуться домой. Думаю, я люблю её. Я думаю о ней и скучаю, когда уезжаю. Я вижу нас вместе.

Даже купил кольцо. Маленькая вещица, не слишком дорогая, но это что-то. Но у меня есть сомнения.

В какой-то момент моё пиво исчезает и сменяется стаканом воды с четырьмя дольками лимона. Старомодный стакан, наполненный крендельками, стоит передо мной, и я не пробовал ничего вкуснее, чем эти дрожжевые маленькие шарики хрустящего блаженства.

Дерек смеётся над чем-то, что девушка, — которую я назвал Вешалка — говорит, и встаёт.

— Хант, мы собираемся уходить. Ты нормально?

Я киваю.

— Ага. Нормально. Далеко отсюда не уйду.

Дерек хмурится.

— Уверен, что ты в состоянии идти, братан? Ты вдрызг пьяный.

Я пожимаю плечами.

— Может, и пьяный. Но мне хорошо.

— Чувак, не будь мудаком. Ты в стельку пьяный. Поехали с нами на такси.

― Пошёл ты, ― бормочу я.

— Сначала ты, придурок, ― смеётся Дерек надо мной, но у меня слишком кружится голова, чтобы об этом заботиться.

― О, будь любезным со своим другом, — говорит Вешалка. — Разве ты не видишь, что он тоскует по девушке?

Дерек смеётся.

― Милая, это не тоска. Он поковыляет домой и трахнет её бочком.

Затуманенным взглядом я смотрю на девушку, гадая, правда ли я такой банальный.

— Заткнись, Дерек, ― невнятно произношу я. — Бочком. Я вполне уверен, что так и есть. Трах. Перепихон. Без любви. Просто секс.

― Видишь? — Девушка хлопает Дерека по плечу. — Он тоскует. Он её любит, но она его нет. Я — бармен. Я знаю этот взгляд. Теперь отправь своего друга домой, а затем отвези меня к себе.

Затем я, спотыкаясь, выхожу на суровый морозный воздух Айовы, съёживаясь от порывистого ветра. На минуту я забыл, что на улице зима. Я много времени провёл в пустыне, поэтому считаю холод невыносимым. Раньше я мог выходить на улицу в футболке, играя в футбол с Дереком и парнями. Такая небольшая буря не могла остановить нас от игры в мяч. Мы даже не утруждали себя верхней одеждой, пока температура не опускалась ниже десяти градусов.

Заползаю в такси, Вешалка садится рядом со мной, её тонкая мягкая рука прижимается к моей. Конечно, я понимаю, что она собирается домой к Дереку, а меня ждет Лани, но я пьян и не возражаю против её близости.

― Ты вкусно пахнешь, ванилью, — говорю я.

Упс. Мне не следовало говорить это. Жуткие слова. К счастью, Вешалка дружелюбна и достаточно опытна в общении с пьяными людьми, чтобы не принимать меня всерьёз.

― Спасибо, — хихикает она, и её сиськи приятно подпрыгивают. Я стараюсь не пялиться. Фокусируюсь на пролетающем мимо окна снеге, деревьях и зданиях пригорода Де-Мойна. Она снова хихикает от слов Дерека, и теперь, когда меня не отвлекают её прыгающие сиськи, звук её глупого смеха на самом деле довольно противный, но я не могу определить, почему. Что-то в нём раздражает и нервирует меня.

О, боже, я вхожу в дурацкую стадию моего пьянства. Я вздыхаю и пытаюсь видеть отдельные, а не раздваивающиеся объекты.

Мы подъезжаем к жилому комплексу Лани, я вручаю Дереку несколько случайных купюр из кармана, чтобы покрыть счёт в баре и проезд на такси.

— Спасибо, что подвёз, — говорю. Я подмигиваю им, или пытаюсь это сделать. Думаю, на самом деле, я просто закрыл оба глаза.

Дерек смеётся.

― Да, чувак, нет проблем. Выспись. Завтра мы пойдём в тренажёрный зал.

Я киваю и протягиваю руку. Дерек хлопает по моей ладони, хватает меня за руку, как будто мы собираемся побороться на руках, а затем отпускает. Я выхожу и, спотыкаясь, подхожу к двери, неуверенно вглядываясь в номера, чтобы убедиться, что адрес правильный. Я захожу внутрь тёмной и тихой квартиры.

На кухонном столе горит одна из безумно душистых свеч, которые так сильно любит Лани. Вишнёвые ириски с маслом кокосового рома, или какое-то другое дурацкое дерьмо. Я задуваю её, потому что Лани имеет привычку оставлять их горящими всю ночь, что является пожароопасным, даже если она так не считает.

Я прислоняюсь к стойке, вдыхая запах потухшей свечи. Всегда хотел, чтобы сделали свечу с запахом потухшей свечи. Часы на микроволновке показывают 1:55, и я знаю, что вряд ли увижу какое-то представление от Лани сегодня. Она секретарь в кабинете врача, ей приходится очень рано вставать, чтобы быть на работе, и поэтому она рано ложится спать. Обычно это не беспокоит меня, так как сам я ранняя пташка — сказалась долгая служба в морской пехоте. Но сегодня я на взводе. Я возбуждён.

Вдали от привычного комфорта бара быть пьяным — немного неприятно. Я хочу спать, но знаю, что не смогу. Я хочу заняться любовью с Лани, но этого не случится. Она может проснуться, даже может позволить мне делать то, что хочу, но она может полностью не проснуться, просто подвигается немного, сделает несколько прерывистых фальшивых стонов, а затем вернётся ко сну.

Я открываю баночку Dr. Pepper³, достаю пачку сырных палочек и плюхаюсь перед телевизором, хватаю пульт и нажимаю на кнопку. Бесцельно щёлкаю по каналам, останавливаясь на несколько минут на игре Пердью-Клемсон, но она не удерживает мой интерес. Переключая каналы дальше, я останавливаюсь на CNN: репортаж о войне. Я пытаюсь переключать канал, но этого не происходит. Мой палец не нажимает кнопку.

Я вижу вспышки, трассирующие снаряды, слышу пулемётную очередь АК, и внезапно я оказываюсь на коленях рядом с открытой дверью, М16 упирается в моё плечо, пока я трижды стреляю в красно-белую куфию, виднеющуюся на крыше.

Голова болит, грудь стискивается, а кулаки сжимаются, пока я не слышу хруст пульта в моей руке, когда заканчивается репортаж, и реклама стирального порошка вырывает меня из воспоминаний. Я выключаю телевизор и просматриваю DVD-диски на полке, но ничто не кажется интересным.

Тут есть Xbox для младшего брата Лани, который приходит по четвергам после школы. Несколько игр, в основном спортивные, ролевые и последняя часть Call of Duty⁴. Я ещё не играл в неё. Там мы не часто получаем новые игры. Я беру диск и переключаю канал на нужный TV-вход. Игра запускается, и тогда я выбираю быстрый вариант игры. Она пугающе реалистична. Звуки смерти просачиваются через колонки, но этого достаточно, чтобы врезаться в мою голову и вызвать реальные воспоминания.

Я убиваю, словно сумасшедший, джойстик становится влажным от пота, и я наклоняюсь вперёд, сжав зубы.

Некоторые детали реалистичны, другие — нет. Звуки наиболее реалистичные. На плечах чувствую маленькие мягкие ручки, скользящие вниз по моим рукам, чтобы забрать у меня джойстик. Я позволяю ей это.

— Хантер? Малыш, что ты делаешь? ― Голос Лани неясный ото сна.

Я отворачиваюсь от телевизора и смотрю на неё. Она такая красивая, светлые волнистые волосы спутаны от сна, голубые глаза щурятся от света. Она одета в одну из моих футболок с группой «Slipknot», и она доходит ей до середины бедра, её маленькая дерзкая грудь выступает под хлопком.

― Вернулся из бара с Дереком и не мог уснуть, — говорю я.

― Я не чувствовала, что ты ложился в постель.

Пожимаю плечами.

— Я и не ложился. Знал, что не смог бы заснуть.

Она обходит диван и садится рядом со мной.

― Разве тебе не… трудно играть в такую игру?

Я отвечаю не сразу. В конце концов, пожимаю плечами.

— Думаю, да. Просто любопытно.

― Ты в порядке? — спрашивает она.

Я колеблюсь, а потом решаю, что сейчас не самое подходящее время, чтобы разбираться с тем, что у меня на уме. Я наполовину пьян, а она полусонная.

— Не-а. Только что приехал и устал.

― Ну, почему бы тебе не пойти в постель? — Лани скользит рукой вокруг моего бицепса.

― Хорошо, я сейчас приду.

Лани хрипло хихикает, и тогда я понимаю, почему смех Вешалки раздражал меня: прямо как у Лани.

Я отталкиваю эту мысль и поворачиваюсь к ней.

— Что смешного? ― спрашиваю я.

Она проводит ногтями по моей руке.

— Я имею в виду, пойдём в постель… ― тон её голоса говорит о том, к чему она клонит.

― Разве тебе не нужно вставать на работу через несколько часов?

Я задаюсь вопросом, почему спорю, но не нахожу ответа.

— Сейчас только два тридцать, ― говорит она. — Мне не нужно вставать до семи. У нас есть время. ― Она встаёт и поворачивается в сторону спальни.

Я сижу и смотрю на неё, чувствуя, как натянулась молния моих джинсов, когда она сняла с себя футболку, обнажая свои изгибы. Встаю и следую за ней, на ходу снимая свои рубашку и штаны. Я твёрд и готов для неё. Лани ползёт поперёк кровати, её волосы рассыпаются по подушке. Рукой она тянется ко мне, когда я забираюсь между её ног.

Секс с Лани никогда не перестанет быть впечатляющим. Она страстная и шумная, кричит, когда кончает, стонет моё имя, когда я погружаюсь в неё, сжимая нежными руками мои плечи.

Тем не менее, когда я смотрю на неё, её глаза выглядят отстранёнными. Своего рода замаскированное безразличие. Как будто она притворяется. Эта мысль беспокоит меня, и я отталкиваю её. Я кончаю с мягким ворчанием, уткнувшись в её шею.

Я хочу, чтобы она положила руку на мою голову, когда я вот так прячу лицо в изгибе её шеи. Она никогда так не делает, хотя я всегда мечтаю об этом. Она сделает это, только если я её попрошу. Это незначительная мелочь, но почему-то всегда задевает за живое. Она делает то, что, как она думает, я хочу.

Знает, что я возбуждаюсь, когда пьяный, поэтому занимается со мной сексом, когда я прихожу из бара. Но я не уверен, что она хочет меня. Не совсем.

Она снова заснула, отвернувшись от меня, по-прежнему голая, красивая, и на мгновение кажется, будто мы принадлежим разным мирам.

Я фыркаю от абсурдности этой мысли. Прижимаюсь к ней сзади и скольжу рукой по её бедру. Она тёплая, мягкая и сейчас здесь, со мной.

Жар от любви к Лани проходит сквозь меня, вытесняя мои сомнения. Она любит меня, и я люблю её.

По крайней мере, сейчас в моём мире всё хорошо.

Тоненький голосок в самом глубоком и тёмном уголке моего сердца говорит:

«Правда?»

И затем я засыпаю без ответа на этот вопрос.

Следующие несколько недель проходят немного затруднительно. Лани становится всё более и более отдалённой. Обычно так бывает за несколько дней и недель до моего отъезда, но это другое. Более заметное. Мы снова не занимаемся сексом.

Она много времени проводит с телефоном, безостановочно переписываясь. Кладёт его рядом с кроватью и ставит на беззвучный режим. Иногда под подушку. Он всегда в её руке, сумочке или в заднем кармане. Она никогда, никогда не оставляет его там, где я могу увидеть. Если я подхожу к ней, когда она набирает сообщение или разговаривает, она прижимает телефон к груди, пока я не ухожу.

Я игнорирую это, как могу, но тревожные колокольчики звонят. Игнорирую их тоже. Ничего не происходит, верно? Имею в виду, я уезжаю через неделю. Она подождёт, пока я уеду, чтобы начать что-либо, не так ли?

За три дня до вылета из Де-Мойна я иду в тренажёрный зал. Через полчаса тренировки чувствую боль в плече и решаю закругляться. Ещё со школьных времён я проводил в зале час или два.

Тренажёрный зал находится в паре километров от квартиры Лани, и я иду пешком в тёплом пальто и спортивных штанах, чувствуя, как застывает пот на ногах. Когда я подхожу к жилому комплексу, сердце начинает колотиться в груди. Для этого нет причин, но я научился распознавать это чувство. Это предчувствие. Возможно, плохое предзнаменование. Интуиция. Я научился распознавать эти чувства и доверять им. Что-то не так. Мурашки не бегают по коже, и она не покрывается холодным потом от страха, поэтому не думаю, что это опасная ситуация, но что-то не так.

Я подхожу к входной двери Лани и тихо проскальзываю внутрь. Петли не скрипят, и ручка не цепляет за дверной проём. Мои шаги скрадывает ковёр. Не знаю, зачем делаю это. Я тактически приседаю и выставляю вперёд руки, будто держу винтовку. Это привычка, рефлекс. Каждое чувство натренировано.

Стягиваю пальто и бросаю его на спинку стула. Кожу стягивает от опасения. Лани ранена? Я не чувствую запаха крови. Чувствую… пот? Тела. Я чувствую запах секса.

Затем я слышу вздох, нежный, краткий и женский. Этот звук я знаю слишком хорошо. Такой звук издаёт Лани, когда кончает. Она не вопит или вскрикивает; она крепче прижимает меня, обняв за шею, и вздыхает — почти всхлипывает — мне в ухо. Я практически чувствую её руки, слышу вздох, но меня нет в этой спальне. Этот звук не для меня. Я жду, притаившись, возле её двери, и слушаю, просто чтобы убедиться, что не ошибаюсь. Может, она ублажает себя. Мне не нравится эта мысль гораздо больше, потому что у неё есть я. Но… нет. Я слышу его. Более глубокий вздох. Бормотание. Тихие слова, её смех, мужской стон.

Она занимается сексом, но не со мной.

Чёрт.

Гнев пульсирует во мне, застилая глаза красной пеленой, отчего мои руки дрожат. Я дышу тяжело, глубоко и быстро. Жду, заставляя кровь замедлиться, заставляя кулаки разжаться. Я не могу допустить ошибку. Не могу позволить себе потерять самообладание. Я так долго был осторожным, чтобы сорваться сейчас. В колонии для несовершеннолетних было плохо. Я не собираюсь в тюрьму. Не хочу попасть под трибунал.

Когда я успокаиваюсь, чтобы здраво мыслить в сложившейся ситуации, я распахиваю дверь спальни. Там она. Голая и красивая, под Дугласом Пирсом. Дугом. Тощим маленьким Дугом, занудным, замкнутым, со шрамами от акне, работающим в страховом агентстве, Дугом-ублюдком-Пирсом.

Я борюсь с искушением выбросить его в окно первого этажа.

— Выметайся отсюда, Дуг, ― шепчу я. Спокойно и смертельно опасно. — Немедленно. Я уйду через минуту, и ты сможешь продолжить. Мне просто нужно поговорить с ней.

Дуг слезает с кровати и одевается в рекордно короткие сроки. Он останавливается передо мной, широко раскрыв глаза от ужаса и раздув ноздри от страха. Но он останавливается и смотрит мне в лицо. Я отдаю ему должное за то, что у него хотя бы есть яйца.

― Ты не… ты не сделаешь ей больно? Если хочешь, то лучше ударь меня.

Я смеюсь. Но выходит не смешно.

— Не искушай меня, карандашный член. Нет. Я не собираюсь никого обижать. Кроме тебя, если ты не свалишь с глаз моих.

Он уходит. Лани прижимает простынь к своей груди, будто я не видел её обнажённой тысячи раз. Как будто не мы потеряли девственность друг с другом в пятнадцать. Как будто не у меня в сумке лежало кольцо.

Этот акт защиты от моего взгляда говорит мне всё, что нужно знать.

― Три дня, Лани. Три чёртовых дня. Ты не могла подождать три грёбанных дня? ― отворачиваюсь от неё и говорю двери. Я слишком зол, чтобы доверять себе, смотря ей в лицо. ― Я не понимаю. Если ты не хочешь меня, какого хрена ты не сказала мне? Почему, чёрт возьми?

— Перестань так говорить, Хантер. Мне это не нравится.

Я поворачиваюсь.

― Иди к чёрту, Лани. Я грёбанный морской пехотинец. У меня грязный, поганый рот, и я зол. Ты обманула меня. — Заставляю себя сделать два больших шага подальше от неё. ― Я никогда не спрашивал. Возвращался и не задавал тебе никаких вопросов. Я уезжал надолго, но никогда не спрашивал, что ты делала, пока меня не было. Но… пока я здесь, я как бы ожидал, что ты будешь верна мне. Я слишком многого прошу?

Лани не отвечает.

— Как долго? ― спрашиваю. — Как долго это продолжается с тем ничтожеством?

― Не говори так о Дуге, Хантер. Он хороший человек. Он…

— Я не спрашивал о нём. Мне плевать. Как… долго. ― Это даже не звучит как вопрос.

— Я начала видеться с ним через два месяца после твоего последнего отъезда. ― Она отводит взгляд от моих глаз.

Целый год. Даже больше.

Ей стыдно, так и должно быть.

— И, когда я вернулся, ты продолжала встречаться с ним за моей спиной?

Она едва заметно кивает.

― Блядь. — Я хочу что-нибудь ударить. Сжимаю пальцы в кулак и поднимаю руку, чтобы пробить стену или дверь, но останавливаюсь. ― Невероятно, Лани. Если ты не любишь меня, имей смелость сказать об этом.

Она слезает с кровати, прижимая простынь к груди.

— Не то чтобы я не люблю тебя, Хантер. Люблю. Но… я не влюблена в тебя.

― В чем разница?

Она тянется ко мне, но я отстраняюсь. Она опускает руку. Её яркие голубые глаза мерцают.

— Есть огромная разница.

Я прислоняюсь к стене, гнев исчезает от путаницы и боли. Без гнева, который поддерживает меня, я слабею.

― Тогда объясни.

Она вытаскивает одежду из ящиков, смотрит на меня и медлит.

— Что? ― спрашиваю. — Будто я не видел тебя голой.

― Это не то, — говорит она. ― Это… Я не знаю. Просто чувствую себя странно. Отвернись и дай мне минутку, ладно? Пожалуйста?

Я поворачиваюсь и смотрю на снежные сугробы за окном. Игнорирую шорох ткани, сопротивляюсь искушению повернуться и посмотреть, как она одевается. От этого будет только больнее.

— Ладно, ― говорит она. — Я готова.

Я иду из комнаты в кухню, не глядя на неё.

― Мне нужно выпить.

Она следует за мной. Я открываю пару бутылок пива и вручаю одну ей. Она принимает её, но не пьёт.

— Хантер, послушай. Я забочусь о тебе. Люблю тебя. Я любила тебя с десятого класса. Но… всё меняется. Ты постоянно в разъездах. В сражениях, и тебя нет рядом. Вот и всё. Трудно оставаться влюблённой, когда ты находишься за тысячи километров по несколько месяцев. Я была одинока. Дуг был рядом. Я.… люблю его тоже. Я влюблена в него. Прости. Не могу представить, как, должно быть, больно тебе это слышать, но ты заслуживаешь знать правду.

― Я заслуживал правды месяцы назад, Лани.

Она вздрагивает.

— Знаю. Я чувствую себя ужасно. Просто… он подходит мне. Заботится обо мне. Он здесь ради меня.

Меня осеняет мысль.

― Он знал об этом? Знал о нас? Тебе и мне? И он был не против?

Она имеет порядочность выглядеть огорчённой.

— Да. Знаю, как, должно быть, это выглядит, но он… он ненавидел это, а я сказала ему, что это ненадолго. До тех пор, пока ты снова не уедешь.

― Как долго ты планировала дурачить меня? — У меня закончилось пиво, и я взял другое. Мне нужно это, чтобы сдержать ярость.

― Я собиралась послать тебе письмо. — Её голос совсем тихий.

― Боже, на самом деле? «Дорогой Джон»? Ты, правда, собиралась отправить мне письмо в стиле «Дорогой Джон»? Чёрт, Лани. Это самое жестокое дерьмо, которое ты могла сделать. Нет ничего хуже. — Неожиданно закончилось второе пиво, и я открываю третью бутылку.

― Помедленнее, Хантер. Пожалуйста. Я не смогу разговаривать с тобой, если ты будешь пьян.

— Мы будем разговаривать так, как я захочу. Ты многим обязана мне.

Импульсивно беру свою сумку, перемещаюсь по квартире, запихивая внутрь свои вещи, а потом копаюсь в ней, пока не нахожу кольцо. У входной двери бросаю сумку на пол, надеваю пальто и поворачиваюсь к Лани. Открываю коробочку с кольцом и кладу её на тумбочку у двери.

― К твоему сведению, я тоже кое-что скрывал от тебя. Я собирался… Я любил тебя, Лани. Всегда был верен тебе. Ни разу во время своих поездок не изменил тебе. Никогда. Все парни ходили в бордели и бары, а я — никогда. Я ждал тебя. Потому что люблю тебя. Потому что был влюблён в тебя.

Лани пересекает комнату, чтобы рассмотреть кольцо.

― Проклятье, Хантер. Чёрт возьми. — Она никогда не ругается. ― Ты не влюблён в меня. Ты влюблён в идею меня. У тебя никогда не было других девушек. Мне комфортно с тобой. Я та, кого ты знаешь. Вот и всё. Так всегда было и будет.

Я колеблюсь, собирая свой голос, чтобы он не дал трещину.

— Ты всё, что у меня было, Лани. Теперь у меня нет даже этого. У меня никого нет… ― Я опускаю взгляд, разглядывая свою обувь, собирая весь свой контроль. — Может быть, ты права. Но, если ты не любила меня, ты должна была сказать. Порвать со мной.

Теперь она плачет, тихими, безмолвными слезами.

— Прости меня. Я не хотела тебя обидеть. Не хотела видеть, как тебе больно.

Я позволяю ей увидеть агонию в моих глазах.

― Ну, ты всё испортила.

Поднимаю свою сумку и ухожу, отталкивая эмоции, пока не остаётся ничего, кроме пустоты. Ни гнева, ни боли. Ничего.

Я иду, пальто застёгнуто на все пуговицы, сумка перекинута через плечо. На улице холодно. Вечер. Семь, может, восемь часов. Кромешная темнота. Снег повсюду, но он не падает, а просто поднимается в воздух ледяным ветром. Я не знаю, куда иду, где иду. В темноте практически ничего не видно из-за жалящего глаза снега. Мне всё равно. Прямо сейчас я рад боли от холода. Это отвлекает от моего гнева.

Я злюсь, потому что она так долго мне изменяла, злюсь, что у неё не было чёртовой смелости сказать, что не любит меня.

В основном я злюсь из-за того, что она права. Мы вместе потеряли девственность, вместе исследовали нашу сексуальность. Я даже никогда не встречался ни с кем другим. Никогда не целовал, не обнимал, не трахал кого-то другого. Даже никогда не думал об этом. Я держался за неё так долго, потому что она близка мне. Она то, что у меня есть.

Было.

Стараюсь не думать об одиночестве, но это неизбежно. Бреду по тротуару, снег закручивается вокруг моих ног, когда я прохожу через лужи фонарного света. И внезапно мне снова семнадцать. Я в школе. Сижу на тригонометрии и рисую вместо того, чтобы слушать лекцию, так как ненавижу математику, потому что это скучно и легко. Директор школы, мистер Бойд, приходит и говорит мне выйти из класса на минутку.

А затем говорит мне, чтобы я взял свою сумку. Моё сердце начинает колотиться в груди, ладони потеют, и я чувствую, что что-то не так, неправильно.

Я слышу слова мистера Бойда, прерывистые от недоверия.

— Автомобильная авария… погибли на месте… критическое состояние… ехать в больницу…

В оцепенении иду по коридорам, рюкзак свисает с одного плеча. В больнице тихо, санитары и медсёстры шумно проходят мимо в скрипучих кроссовках, врачи в белых халатах с блокнотами и папками. Я в комнате, отгороженной занавесками. Мониторы издают звуковой сигнал. Антисептики, чистящие средства, смерть и болезни атакуют мои ноздри.

Мама в синяках, разбитая, истекает кровью. Умирает. Во рту — трубки, в носу — кислородные канюли. На голове бинты. Кто-то тянет меня прочь, чтобы объяснить про внутреннее кровотечение, внутричерепную опухоль.

― Она умрёт? — спрашиваю я, прерывая объяснения.

Мужской голос, глубокий, спокойный, успокаивающий. Я не смотрю на него.

― Трудно рассказывать. Прогнозы неутешительные, сынок. Мне жаль. Мы делаем всё, что в наших силах.

— Мой отец?

Тишина.

Другой голос и лицо появляются перед моим пустым взглядом. Полицейский.

― Мне жаль, сынок, но твой отец не выжил. Он погиб на месте. — Полицейский на мгновение кладёт руку на моё плечо, и потом убирает. ― Сынок, у тебя есть кто-нибудь, кому мы можем позвонить?

Краткий всплеск ярости пронзает меня.

— Я не ваш сын. Я её сын. ― Я указываю пальцем на дверь. — Меня зовут Хантер.

Полицейский кивнул.

― Конечно, Хантер. Прости. Это просто привычка, я не имел в виду ничего такого. Так у тебя есть родственники, с которыми мы можем связаться?

Я качаю головой.

— Нет. Никого нет.

Офицер, кажется, шокирован.

― Совсем никого? Ни сестры, ни тёти, ни бабушки с дедушкой?

Я поборол желание врезать ему по лицу.

— Нет, мудак. «Никого» именно это и означает. Мои бабушки и дедушки мертвы. Я — единственный ребёнок в семье.

— Осторожнее, сынок.

— Это вы будьте осторожнее, офицер. Я почти сирота. Думаю, у меня есть право быть расстроенным.

Он смягчается.

― Ты прав. Прости. Тебе есть, куда пойти?

Пожимаю плечами.

— Возможно, родители моей девушки смогут помочь. Не знаю.

Машина, остановившаяся рядом, вырывает меня из воспоминаний. Это Дуг, он говорит через опущенное окно своего четырехдверного седана.

― Хантер, понимаю, ты не хочешь видеть меня, но позволь подвезти тебя. Чувак, температура ниже нуля и быстро понижается. Ты заработаешь переохлаждение.

Я игнорирую его и продолжаю идти. Он останавливает машину и выходит из неё; свет фар озаряет полосу обильно падающего снега.

— Хантер, чувак, послушай…

Я прохожу мимо него, но он обгоняет меня и встаёт передо мной. Чертовски большая ошибка. В течение трёх ударов сердца я с ненавистью смотрю на него и жду, что он уйдёт с моего пути, а потом выдёргиваю кулак из кармана пальто и замахиваюсь. Мой кулак встречается с его челюстью и отправляет его в полёт. Он всего лишь маленький парень, ни мяса, ни мышц, ни опыта в боях. Он валится на землю. Я подхожу к нему, чтобы убедиться, что он серьёзно не пострадал. Он жив, просто потерял сознание. Он сразу возвращается к реальности и видит, что я стою над ним, сжав кулаки. Он отползает.

— Хантер, пожалуйста, выслушай. Я просто…

Я отхожу.

— Отвали. Я никуда не поеду. Если я снова тебя увижу, то к чертям сломаю твою тощую шею.

Он карабкается к своей машине, сжимая челюсти, и уезжает. Ненадолго мне становится тепло от гнева, согревающего меня изнутри. Наконец я вспоминаю о своём телефоне.

Через шесть гудков Дерек отвечает, запыхавшийся.

― Чувак, что случилось? Я.… ООО… чёрт, Мэгги!.. Я занят. — Я слышу стоны женщины на заднем фоне.

― Прости, братан. Слушай, я застал Лани в постели с Дугом Пирсоном. Мне нужно, чтобы ты забрал меня. Здесь чертовски холодно.

Я слышу, как он сдерживает стон, а женщина тихо ахает. Только Дерек разговаривает по телефону во время секса.

— Конечно, приятель. Сейчас буду. — Слышу, как стоны Мэгги становятся громче, когда он вешает трубку.

Я потрясённо качаю головой. Дерек — кобель. Мужик имеет больше кисок, чем мартовский кот. Я это не одобряю, но это его дело. Продолжаю идти, наклонив голову и сгорбившись, как делают все люди, когда им холодно. Я прохожу ещё полкилометра или около того, когда красный пикап Дерека разворачивается в неположенном месте и останавливается рядом со мной. На грузовой платформе лежат строительные инструменты, накрытые брезентом. Я бросаю туда свою сумку и залезаю в грузовик.

Дерек направляется к дому его родителей.

— Значит, эта сука обманывала тебя, да?

Я потираю руки и держу их у обогревателя.

― Ага. Вернулся из спортзала и застукал их. — Я вздыхаю и откидываюсь на сиденье. ― Чёрт, приятель. С Дугом Пирсоном. Из всех мужчин с Дугом.

— Который страховой агент или что-то в этом роде? ― спрашивает Дерек.

— Ага. Что-то вроде этого.

Дерек качает головой.

― Пи*дец, мужик. Изменить такому зверю, как ты, с тощим маленьким дерьмом Дугом?

Я провожу рукой по моим влажным коротким волосам.

— Не напоминай мне.

Мы ходили в школу с Дугом Пирсоном. Вместе с ним и закончили. Он был изгоем, который сидел в одиночестве в уголке, а мы с Дереком сидели за столом с нашими приятелями. Дуг был выпускником, произносящим прощальную речь, играл в школьном оркестре и всё такое. И теперь он продаёт страховку.

Наверное, никогда не уедет из Де-Мойна.

Но он заполучил девушку, не так ли?

Чёрт.

― Чувак, не переживай. Она шлюха. Её потеря. Теперь ты сможешь начать жить. Трахнуть хорошую девушку. Лани всегда была высокомерной. Ты заслуживаешь лучшего.

Я напоминаю себе, что он не имеет в виду ничего плохого.

— Ди, я собирался сделать ей предложение, — говорю тихо.

Дерек недоверчиво выгибает бровь.

― Чувак, слава богу, что не сделал. Она не нужна тебе. Знаю, ты всегда был с ней, но это не значит, что она тебе подходит. Я никогда ничего не говорил, потому что ты не стал бы слушать, но она мне никогда не нравилась. Она горячая и всё такое, но я никогда не чувствовал, что она любила тебя так, как ты любил её.

Хлопаю Дерека по плечу.

— В следующий раз скажи что-нибудь, ублюдок.

― Надеюсь, следующего раза не будет. — Он улыбается. — Давай напьёмся. У меня дома есть бутылочка «Джонни⁵».

— Звучит хорошо. ― В данный момент это звучит хорошо.

Больше всего я хочу забыть Лани на некоторое время. Это ничего не изменит или не сотрёт боль, но это позволит забыть. После смерти моих родителей по своему горькому опыту знаю, что никакое количество выпивки не избавит от боли. Я перестал хоронить боль и просто мирюсь с ней. Хорошо, что у меня была практика, потому что я чувствую боль, которая течёт сквозь трещины в моём сердце. Потребуется некоторое время, чтобы исцелить раны.

Хорошо, что мы скоро уезжаем.