Развод в 45. Я тебя не прощаю (СИ)

Глава 8

Что за полоса начинается? Сперва Григорий, теперь Дина. А я так и не определилась, как относиться к ней из-за всего произошедшего. Мне совсем не хочется думать плохо о ней, но и прежнего доверия у меня к ней больше нет. Наверное, я двуличная сука, раз позволяю себе такую слабость. Тем более сама же убеждала сына дать ей шанс. Но мне кажется, я уже в принципе никогда не смогу поверить кому-то как раньше: открыто и без задних мыслей. Единственная неизменная переменная во всём этом – Гром. Он как непотопляемый лайнер. Держится на плаву в любую непогоду. И меня удерживает вместе с собой.

– Всё будет хорошо, красавица, вот увидишь, – обещает, крепче сжимая мою руку.

И вот ему я верю. Если он так говорит, значит так и будет. Непременно. Мой друг. Моя опора. Держит меня за ладонь всю дорогу до больницы, куда я всё-таки решаю поехать, чтобы поддержать Тимура, до которого не с первого раза, но всё же дозваниваюсь. Оказывается, он после кафе отправляется домой, где опять засыпает, выставив на телефоне режим «не беспокоить», а в нём разрешённые номера только мой и его отца, потому у Ольги и не получилось самой до него дозвониться.

Собственно, из-за Ольги я и решаю поехать. Тимур ей с самого начала не нравился, но она терпела его из-за дочери. А теперь, когда той стало плохо и наверняка уже известно, что молодые поссорились, начнёт на него наседать. Не хочу, чтобы Тимур сорвался и усугубил и без того непростую ситуацию. Тем более, ему о ребёнке думать надо, а не о недовольстве будущей тёщи, если она вообще ею станет. Поэтому её я решаю взять на себя.

Андрей довозит меня до больницы, собирается пойти со мной, но я не даю. Во-первых, ему на работу надо, и без того опаздывает из-за меня уже больше, чем на час. Во-вторых, не желаю вновь окунать его в нашу семейную драму и заставлять топтаться в этой грязи. Сама справлюсь.

– Если что, звони, – сдаётся Андрей, привычно целует меня в щёку и неохотно усаживается обратно за руль.

– До вечера, господин Громов, – улыбаюсь ему.

Друг тоже улыбается. Я машу ему рукой, пока он не скрывается за поворотом, после чего разворачиваюсь и иду в больницу, чувствуя невероятную усталость.

Мать Дины находится возле палаты дочери. Невысокая, пухленькая блондинка в чёрном брючном костюме ходит туда-сюда по коридору с самым озабоченным видом. При виде меня оживает и практически бегом несётся ко мне. Хватает за руку и оттаскивает в сторонку, ближе к окну.

– Почему я вечно всё узнаю самой последней? – шипит рассерженной кошкой.

И я невольно напрягаюсь.

– Всё? – переспрашиваю.

– Всё! – щурится гневно Оля. – Твой сын совсем что ли? Мало того, что вы с мужем довели мою дочь до такого состояния, так ещё и он кинул её одну в такой ситуации! Безответственное создание, – кривится с презрением. – Как детей заделывать, так это он может. А больше ничего не может.

И если в первое мгновение я теряюсь и испытываю чувство вины, то при упоминании Тимура все они быстро сменяются ответным возмущением.

– Ну, знаешь, твоя дочь тоже могла не молчать, а прямо всё сказать, – выдаю собственной претензией. – Глядишь, тогда бы и ситуации такой не возникло. Притом, что я её об этом предупреждала. Она сама решила умолчать обо всём. Конечно, Тимур теперь думает самое плохое.

Когда даже я думаю…

– В самом деле? А то ты Дину не знаешь. Из неё вечно даже клещами не вытащишь ничего. И прежде всех вас эта её черта характера очень даже устраивала, чтоб помалкивала и со своим мнением никуда лишний раз не лезла, во всём с вами соглашалась. А теперь решили из девочки крайнюю сделать? – пышет негодованием Оля. – Мне и то сознаваться до последнего не хотела, – продолжает уже ворчливо. – Я бы вообще ничего из этого не узнала, если б она не стала просить не звонить ни одному из вас, когда её сюда привезли.

Она замолкает и снова кривится, а затем устало прикрывает глаза и облокачивается на подоконник.

– И ладно, твой сын балбес, молодой ещё, потому и вспыльчивый. А ты? Ты-то мать, должна понимать, чем это всё грозит, – вздыхает тяжело. – А если ребёночка потеряет? Столько крови было, столько крови… Ребёночек-то в чём виноват?

Теперь и я вздыхаю. И вновь чувствую вину за произошедшее. Если Дина и впрямь лишь жертва столь отвратительного поведения Григория, то меня и впрямь можно посчитать соучастницей.

– Прости. Ты права, отчасти это и впрямь моя вина, что не уследила и позволила произойти такому в собственном доме. Всё это так мерзко, что даже думать противно. Как она сейчас?

– Спит. Под капельницей. Кровотечение вроде остановили, – качает головой Оля. – Когда выпишут, домой к нам заберу. Больше одну с вами не оставлю.

– Думаю, тут молодым стоит дать самим разобраться, нас это уже никак не касается.

Хочу ещё добавить о том, что мы с мужем разводимся, так что ничего из этого точно уже не повторится, но собеседница перебивает:

– Да что ты? Где этот твой молодой, интересно? Даже сейчас? А где был, когда моя дочь кровью истекала, скрючившись на полу, и не могла подняться? Кто из вас ей помог? – огрызается Оля. – Такого сына ты воспитала, да? Хотя чему я удивляюсь. Не только ему. Вам же всем тут очень некогда, всё грызётесь между собой и дела никому нет до неё, как и до ребёночка.

Морщусь от того, как её голос начинает бить по вискам. Какая всё-таки шумная она. И не сказать, что неправа. Но это не значит, что я позволю макать себя и сына в грязь.

– Если бы так было, меня бы здесь не было. Уж прости, что, помимо твоей дочери, у меня есть другие заботы. Смею напомнить, я не сижу дома, как ты, а работаю. Как и мой сын. Мы не можем всё бросить по первому твоему требованию. И порталами не владеем. Приехали, как смогли. Мне и так пришлось просить друга привезти меня сюда, из-за чего он опоздал на свою работу.

– О, так я вам ещё и спасибо должна сказать, что хоть кто-то из вас вообще соизволил явиться? – мигом вскипает Оля. – Хотя именно ваша семейка довела мою дочь до больничной койки!

– Можно подумать, если вы будете кричать об этом на каждом углу, ей сразу же станет лучше, – доносится мрачное за моей спиной.

От Тимура. Мне на плечо ложится его ладонь в качестве поддержки, и я с облегчением выдыхаю. Потому что уже была готова окончательно вспылить и на этой почве наговорить много чего лишнего.

– Ты пришёл, – оборачиваюсь к нему с улыбкой.

– Угу, встретил по пути сюда заведующую отделением, поговорил с ней, – отзывается сын. – Договорился, чтоб в платную палату перевели. Там условия получше, сама знаешь.

– А, так вот чем ты был так сильно занят всё это время, – ехидничает Оля.

– Что-то не устраивает? – холодно отзываюсь я на её сарказм.

– Да. Если считаете, что всё в этом мире можно уладить, всего лишь оплатив больничный счёт, – не сдаётся она и тогда.

Да, господи!

– Твой оплачивать не будем, если что, убедила.

Нет бы радоваться, что жених твоей дочери проявляет заботу и может себе позволить обеспечить ей лучшее лечение, надо обязательно поскандалить по этому поводу. Что за женщина!

– А зачем мне его оплачивать? – язвит мать Дины и тогда. – Или вы и меня до нервного срыва довести планируете?

Хоть и высказывает мне, но смотрит с презрением при этом исключительно на Тимура. Неудивительно, что тот кривится в ответ. А ей и того мало.

– Что, не нравится? – тоже кривит губы женщина. – Мне вот тоже не нравится твоё поведение. Куда подевалась твоя обещанная хвалёная ответственность? Если уж заделал ребёнка моей дочери, так будь уж так любезен, не забывай об этом.

– Это если этот ребёнок вообще мой, – угрюмо отзывается Тимур.

На лице Оли сразу целая гамма эмоций вспыхивает. От чистейшего негодования до растерянности и обратно, к стадии ярости и гнева.

– Что значит, если этот ребёнок вообще твой? – щурится недоверчиво мать Дины. – Чей же ещё?

Черты лица сына становятся угрюмее прежнего. Я фактически кожей ощущаю его боль. Беру за руку, чтобы хоть так поддержать. Не представляю, сколько моральных сил ему стоит прийти сюда и заботиться о той, что предала его. Бедный мой мальчик. Хотя голос по-прежнему звучит ровно, ни единой эмоции не позволяет проскользнуть в него.

– У дочери своей спросите потом, ей виднее.

– Я у тебя спрашиваю. Сказал «А», «Б» тоже говори, – всё больше злится Ольга.

А я вдруг задумываюсь, если ей всё известно, как мы с момента моего появления здесь выяснили, с чего бы ей спрашивать такое теперь?

– Сказал же, ей явно виднее, с кем она ещё успела, кроме меня и моего отца, – огрызается между тем Тимур. – Может, и мой. А может, его. А может, и ещё чей. Анализ ДНК покажет.

Сказав это, он разворачивается и идёт в палату к Дине. Вот тут всю свою воинственность Оля теряет. В голубом взоре полнейшая растерянность отражается, пока она смотрит ему вслед. Несколько раз открывает рот, чтобы что-то сказать, но ни звука произнести не может. Только опять хватается за подоконник в поиске опоры.

– Ты же сказала, всё знаешь, – наблюдаю я за её реакцией, сопоставляя одно с другим. – Тебе Дина рассказала.

– Да, она сказала, что поругалась с Тимуром из-за его родителей, то есть из-за вас, и не знает, где он, они не разговаривают теперь. Потому и попросила не звонить никому из вас, даже Тимуру, несмотря на то, как ей плохо. А выходит… – смотрит на меня теперь уже в чистейшем ужасе. Но недолго. – Да нет, быть такого не может, – качает головой, скатываясь на жалкий шёпот. – Моя дочь совсем не такая, не вертихвостка какая-то…

Вот же!..

Ситуация.

И как-то вся злость на неё резко пропадает из меня. И что ответить ей, не представляю. Она ж бледнеет на глазах. Но и молчать не вариант, раз уж всё так получается.

– Я их сама видела. Вчера вечером, во время помолвки, – отвечаю, одаривая её сочувствующим взглядом.

– Зачем моей дочери путаться с твоим мужем, который ей в отцы годится? – смотрит шокировано на меня. – Да ещё и на помолвке? У неё недостатки, конечно, тоже есть. Все мы неидеальные. Но она же не настолько тупая! – всплёскивает руками. – Нет, ты что-то перепутала, не могло быть такого, – отрицательно качает головой.

– Она не кричала, не звала на помощь, ничего из этого. Просто тихонько лежала под ним и не особо сопротивлялась. Я очень хочу верить, что я всё не так поняла но, прости, плохо получается, – признаюсь со вздохом, сжимая пальцами переносицу.

Боль в висках начинает потихоньку усиливаться.

– Что значит, ты очень хочешь верить в обратное? – округляет глаза Оля, опять начиная повышать голос. – Ты их либо видела вместе, либо нет. Моя дочь либо в самом деле с твоим мужем, либо… – резко обрывает себя. – Он, что, заставил её? – опять смотрит на меня с абсолютным неверием.

– Я не знаю, – вздыхаю.

– Ну, конечно, он её заставил! Зачем ещё моей красивой молодой доченьке такой старый хрен, как твой Гриша? – негодует Оля.

Вот и я мучаюсь тем же вопросом. Какая нормальная девушка променяет молодого красивого парня с перспективами на старика?

– Твой сынок, конечно, не подарок, но хотя бы молодой и симпатичный, тут всё понятно, – как мысли мои читает мать Дины.

– Оль, я не знаю, не знаю! – тоже срываюсь. – Думаешь, я не задаюсь теми же вопросами? Задаюсь. С тех пор, как увидела их. Я вообще уже не знаю, что думать, если честно. Хочется закрыть глаза, и чтобы это всё дурным сном оказалось.

Я разворачиваюсь и присаживаюсь на край подоконника, накрывая лицо ладонями, потирая пальцами лоб. Как бы сейчас помогла работа с цветами. Пересадила бы десяток и полегчало.

– Как ты могла такое допустить, Лид? Это же твой дом. Твой муж, – с горечью произносит Оля, в очередной раз качая головой.

– В котором я до вчерашнего дня была уверена, как в себе. И мысли не допускала, что такое возможно. Кто вообще такое ждёт? – отнимаю руки от лица и смотрю на неё с горечью.

Она тоже горько вздыхает. Кажется, собирается что-то ответить мне, но её лицо каменной маской застывает. И смотрит она уже не на меня, а вглубь коридора, по которому быстрой походкой, но с самым озабоченным видом вышагивает Григорий.

Как всегда, при параде, будто с деловой встречи какой является, а не из дома. Разве что тёмные очки выбиваются из образа. Уверена, за ними прячутся огромные синячищи, оставленные накануне его же сыном. Бальзам на мою душу. Вот ещё бы не видеть его никогда больше.

– Он что тут делает? – бурчу.

– Я позвала. Тебе не сразу дозвонилась, а ему получилось сразу, – рассеянно бормочет Оля. – Я ж не знала, что…

Замолкает. Но пауза длится недолго. Секунды три проходит, за которые женщина приходит в себя. Как разъярённая фурия набрасывается на Гришу:

– Ну и скотина же ты!..

По тихому коридору разносится звук хлёсткой пощёчины. Я аж с подоконника подскакиваю, не ожидая ничего подобного. Да и потом не знаю, как лучше поступить. Вмешаться или позволить женщине выплеснуть весь свой гнев. Зато Судаков очень быстро ориентируется в ситуации. Ловко ловит летящую в него повторно руку.

– Не знаю, что она тебе наговорила по поводу меня и Дины, но вряд ли там хотя бы пятьдесят процентов правды, – произносит невозмутимо мой неверный муж.

Лжец.

– Да? – не верит ему и Оля.

Вот только Гриша тоже не промах.

– Да, – произносит твёрдо, с тотальным спокойствием, а затем поворачивает голову в мою сторону и добавляет: – Например, когда Лиде что-то там привиделось с участием меня и Дины, вряд ли она сказала всем вам о том, что перед этим минимум шесть бокалов приняла и была не особо трезвая. Она обычно говорит только то, что ей выгодно. Особенно теперь, когда мы разводимся, и ей нужно меня побольнее задеть. Сына и того против меня настроила, спела ту же песню, что и тебе, очевидно.

Оля переводит на меня растерянный хмурый взгляд, а с моих губ срывается непроизвольный смешок.

Серьёзно? Лучшего оправдания не нашлось?

– Спела? Сын слышал наш с тобой общий разговор, в котором ты сам во всём признавался. Хоть бы что получше придумал в качестве оправдания.

– Что он слышал? Только твои бесконечные обвинения, от которых я уже устал, если честно.

– Именно поэтому на развод подаю я, а не ты, да? Боже, Судаков, ты, оказывается, ещё лицемернее, чем я думала. Как только я раньше этого не замечала? – смотрю на него будто впервые вижу.

Он ведь и правда весь пропитан паутиной лживой приторности под названием честность. Каждый его взгляд, жест, да те же слова – всё это лишь маска. Искусная, красивая, но маска. Которую я столько лет не замечала. Как? Почему? Вот же оно, прямо на виду, в глаза бросается. Так как я могла не видеть этого раньше?

– Вот. Опять очередные твои обвинения. Ты кроме того, как обвинять меня во всём вечно, хоть что-то другое вообще говорить можешь? – отзывается Гриша.

– Да я вообще с тобой разговаривать не хочу. Вали на все четыре стороны. Здесь тебе всё равно не рады.

– Со мной разговаривать ты не хочешь, а обсуждать меня со всеми ты очень даже «за», – кривится мужчина и переводит внимание на Олю. – Я пришёл сюда, потому что ты позвала. Да и за Дину переживаю. Что врачи говорят? Насколько всё плохо?

Оля всё ещё пребывает в растерянности и хмурится. Но на вопросы Гриши всё же отвечает.

– У неё кровотечение сильное было. Но уже остановили. Угроза выкидыша ещё не миновала, но врачи будут присматривать, прогнозы вроде хорошие. Сейчас она отдыхает. Тимур к ней в палату пошёл.

– Ну и хорошо, – кивает с улыбкой Судаков, выдерживает небольшую паузу. – Я тогда, наверное, пойду. Раз меня тут, оказывается, теперь не рады видеть. Вот, купил по дороге сюда, – суёт в руки Оле пакет с какими фруктами. – Ей, наверное, витаминов больше сейчас нужно.

Пакет Оля берёт скорее машинально. А вот я и тогда не молчу.

– А с сыном поздороваться не хочешь?

Вот тут Гриша хмурится.

– С сыном я потом отдельно поговорю. Без тебя. Не хватало ещё новый скандал начать под твою очередную истерику. Тут явно не место для подобного.

– Удачи, – фыркаю, глядя на него с насмешкой. – Тебе не темно? – не удерживаюсь от вопроса.

За очками я не вижу его глаз, но уверена, будь то иначе, он бы из них в меня молниями сейчас стрелял. Очень уж заметно дёргается кадык, прежде чем Судаков демонстративно отворачивается, проигнорировав меня.

– Пока, Оль. Передавай привет Дине. И звони, если что-то потребуется. Я всегда на связи, – прощается, прежде чем уйти.

– Мой тебе совет, не слушай его сладкие речи, не повторяй мою ошибку, – произношу для Оли, глядя ему вслед. – Особенно, если твоя дочь и впрямь не при чём.

С этими словами я тоже спешу покинуть больничные коридоры. Хватит прохлаждаться, документы на развод сами себя не соберут. А мне ещё ужин готовить одному замечательному мужчине. И, слава богу, это не Григорий.