Ретроспектива (СИ)

Глава 19

— Я дом для тебя строю, — сказал Файлирс, севши ненадолго ко мне, когда с почтой управился и подмял меня под крутой бок, — знаю, не будет вам спокойствия при дворце, — погладил он живот под тёплым плащом. — Недалече от Келса, верхом меньше часу скакать. Зато окрест раздолье, простор. Лес и озеро рядом.

— Спасибо, — потянулась с поцелуем к колючей щеке, — люди есть там?

— О том и речь, не ведаю, как лучше поступить. Строительство главного здания завершено, жить там можно с комфортом, но устроить надобно. Дом новый, сама понимаешь. Челядь нужна…

— Не надо никого. Девушки мои есть, мы обживёмся, — я улыбнулась, накрыла его руку, что нервично кафтан теребит. — А ежели понадобится что — я попрошу.

— Дом большой, — как бы предостерегает он.

— Так и у меня людей полно. Алирик, — Файлирс поморщился, — да Епископ, он тоже мужской силой, с виду не обделён.

— Хочешь, чтобы с тобой он жил? — мне не видно лица Файлирса, лишь подбородок мне в макушку упёрся, но в голосе слышно недовольство.

Выгнула шею к нему.

— Надёжнее мне так будет. Дом большой, сам ты сказал, — прихватила губами колючую кожу. — Любимый мой, он создателев служитель, не соперник тебе, — поцелуями побежала по лицу, — да и никто не соперник.

— Знаю, — он прикрыл глаза, откинул голову, обнажая шею. — Да только Келс — не Итвоз. Не получится у меня там всегда подле тебя быть…

Поцеловала что дали.

— Тем паче. Как я одна буду? А они свои. Тебя не будет, они всегда подсобят.

— Ведомо мне, как они подсобят. Иди-ка сюда…

Король послал заклятье, что звук не пропускает, вместе с тем, усаживая меня на коленки.

— Как же тут? Неудобно ведь!

— Неудобно, да ночевать мне сегодня без тебя, — сказал, скидывая тёплый кафтан.

В тесной карете стало жарко, нестерпимо. Так жарко, что хоть и не понимая, как мы изловчимся, я сама плящ сняла.

— Откинься, — легонько надавил он мне на плечо, заставив улечься на широкое сиденье.

Ноги мои сам развёл, одну на себя закинул.

Ощущение что не одни мы, что пусть нас и не видят, но каждый может задуматься, чем в карете утешаются правители, не снижает накала. Наоборот. Нутро всё горит. Руки мужчины огладили мои ноги и не отвлекаясь ни на раздевание, ни на маленькие ласки, устремились к лону.

Глубокий, удовлетворённый вдох ондолийца, лишь пальцы коснулись естества. Мой судорожный выдох. Провёл снаружи туда-обратно, размазывая влагу, и под мой протяжный стон вошёл в меня пальцем. Медленно, словно смакуя. Я не выдержала и глаза закрыла, позволяя ему ласкать себя как вздумается. Не моё это тело — твоё.

Услышала, как его дыхание участилось, и увидала, что и собственный член он обнажил. Одной рукой меня ласкает, второй себя, тут же. И глаз не отводит.

Другим пальцем надавил на точку заветную и из горла моего крик вырвался, что он испил до конца своим ртом. И сильнее, и чаще пальцы внутри меня действуют. И мочи нет лежать вот так, от того, что самой хочется трогать, ласкать. Потянулась к нему, отринул руку.

— Сам хочу… ляг — на выдохе сказал.

И сильнее, и быстрее, пока не излился в свою ладонь, а там и моя разрядка следом.

— Никто… и никогда… я один… — бормотал бессвязно, когда уже всё окончилось и привалился он ко мне.

Больше не выходил он из кареты. Только лишь к вечеру уже, когда всадники поезда стали чаще мельтешить, нам постучали: приехали.

Вылезла я вслед за королём, что мне руку подал.

— Что же это? — ахнула, глядя на огромную стройку вдали.

Солнце опускалось не за горизонт, как водится, а за большое здание, что монолитом выстроилось. Центральное око и будто две руки загребущие, что и нынче, на закате, строят, не прекращают. А пред сундуком эдаким, гладь озера.

— Дворец. Краше и больше которого нет в Ондолии. И не будет. Эль-Кьери.

От неловкости сунула руки в карманы, да тут же спохватилась, высунула.

— Спасибо, — заглянула в очи ястребиные. — Будь мы одни, по-другому б отблагодарила, — прошептала, и Файлирс кашлянул. Неужто в смущении? — Никогда такой красоты не видывала.

А он, остался недвижим, только глянул искоса, будто слов моих недостаточно ему. Убедиться хочет.

— Это ты его ещё внутри не видала. Поедем?

Очень даже. Тем паче, что меня уже, кажется, продуло тут со всех сторон.

А внутри Эль-Кьери оказался ничем не хуже, чем снаружи. Потолки, конечно, чуть ниже, чем в Итвозе, зато входная комната с лестницей наверх… белая. А в Итвозе красная, из красного кирпича, да и до лестницы не так близко, пока дойдёшь, успеешь пройти тронный зал, большую гостиную, столовую. Полюбоваться. А тут, Файлирс открыл дверь, вошёл первым, зажёг магией большой фонарь и мне сразу предстала большой холл, откуда лестница виднеется. Вот так, без продыху. Устала с дороги, аль нет, сразу взбирайся к потолку.

— Свита направо, княгиня налево, — распорядился даритель на открытой галерее второго этажа.

Чем дальше мы шли по коридору, другой, уже закрытой галерее, тем смурнее становился король. А галерея тоже была красивой… белой. Только доска, коей пол вымостили, красная, как дома. А стена по правую руку, которую скрашивал единственный маленький камин, тоже была белой. Неужто таким камином можно весь такой зал протопить? Особливо, когда задует с поля тот ветер, в эти широкие окна. Их же, как есть, все продувает.

Наверное, Файлирс тоже о том же подумал, раз ещё более брови сдвинул. Здесь мы уже были одни, лишь три моих девушки в отдалении нагоняют. Я ускорила шаг и оплела рукой его руку.

— Здесь так красиво…

— Да… тебе нравится? — он замедлил шаг.

— Конечно! Он же волшебный! — молвила на выдохе, дабы повосторженнее. — Такой светлый, величественный! Очень роскошный!

— Пустой только… в толк не возьму, отчего мебели нет. Должны были всё к приезду привезти!

— Главное кровать, где спать. А остальное — пусть. Со временем.

Ондолиец мой бросил на меня короткий взгляд и, неслыханное дело! — отвёл глаза. Будто стыдно ему.

Будь предо мной простой мужчина — бросилась бы заверять, что знаю, как он старался для меня. Ведь правда, знаю. Такую работу проделать, таких мастеров собрать! Но нет у меня уверенности, что Файлирс хочет, дабы понимала я, что он из шкуры вон лез, хуже того, оплошал.

— Тебе правда ехать надобно? До завтра никак не останешься?

— Надо, Эля. А что? Не хочешь остаться тут сама? — нотки страха мне послышались в уверенном гласе?

— Хочу, — прижалась всем телом к нему, — а ещё крепче хочу за подарок такой тебя отблагодарить.

— Завтра приеду, погоди чуть с благодарностью… — однако, рука в моей руке крепче сжала пальцы.

Мы вошли в покои, и ежели, пока миновали гостиную, я была спокойна, то в спальне обомлела.

— Как это? — ладонь сама губы накрыла от удивления.

Спальня тоже была пуста. Ни кровати, ни, даже лежака солеменного.

— Едем в мой дворец, — сказал, как отрезал, развернулся рывком.

Я стоять осталась.

— Поехали, Элькерия. Непригоден дом этот для жилья.

— Пригоден, — я вознамерилась тут остаться. — Тут останусь. Вещи сейчас принесут, да и вообще… устала я, никуда не поеду, и уж точно в твой дворец.

— Элькерия! Не время для споров. Час поздний, ждут меня дела. Поехали.

— Милый мой, — протянула руку, по щеке его провела, — отправляйся сам. Я, как пол под ногами почувствовала, так и сразу силы кончились…

Файлирс грозился, я настаивала. Но по взгляду его нетерпеливому, по вестникам, что чуть не поминутно приходить начали я поняла: долго не выстроит и здесь и сейчас есть у меня возможность своего добиться.

А своего сейчас, это чего угодно, только бы не тот дворец, где люди его, двор, да жена.

И как бы он ни ярился, а всё одно — ехать надобно.

Уехал. В этом белом, большом, но таком пустом дворце такая тоска меня захлестнула — хоть вой.

Зачем только приехала? Что на меня нашло такое? Бросила княжество, людей…

Там всё — жизнь, хозяйство. А тут? Заместо куклы буду — ждать, рядиться да усладу хозяину даровать. Его радость — единственная моя здесь забота.

Покручинилась, всплакнула робко, да принудила себя думать о том, что на время я здесь. Погощу немного да домой. Ненадолго, совсем немного потерпеть.

Файлирс.

Келс — древний город. До него был другой город, что строился на остатках прошлого, который также стоял на древнем пепелище. И по сей день белокаменный город смешивается с фундаментом древних закладов, а камень, которого уже давно нет окрест, можно встретить в монолитах новых домов.

То естественный ход времени, течение жизни. Цивилизации сменяют одна другую, народности вымирают и на их место приходят новые люди. А задача правителя — чтобы текло то само, не допустить ни смерти столицы своей, ни народа. Чтобы и через тысячу лет стоял Келс. Пусть новый, пусть другой, но жил старый город, чьи камни будут помнить и самого Файлирса четвёртого, и его предшественников.

Файлирс со младенчества знал: он будет править. И науке той его обучали с тех пор непрестанно. Где младшого бранили за шалость и отпускали, дав яблоко, Файлирсу приходилось едва не часы слушать отповеди: к чему ведут такие шалости, какие последствия несут для самого наследного принца и народа. И ответствовал всегда он, и наказание нёс. То правильно было. Король — он не только благами пользуется, карает и награждает, ему пред создателем и ответ держать за вотчину свою. За каждого ребятёнка, что не доживёт до своей алебарды.

Он был не самым худшим правителем, хоть и скорым на расправу, да слишком вспыльчивым, отходил он так же быстро, как и воспалялся.

Но сейчас, в ночи своей столицы, что освещалась лишь редкими факелами, нёсся малый отряд во весь опор, курс держа на королевский дворец. Глава отряда вырвался далеко вперёд, и всё кипел от ярости, надеясь, что холодный воздух остудит пыл в скачке и сможет король спокойствие на месте изобразить.

Не выходило. С тех пор, как пришла к нему мышка, ублажить тело, да усладить душу, с той ночи и стало сложно государство ставить оперёд личного, мышкиного. Как тогда хотелось не разговоры говорить с дурой-бабой, что ерепенится, счастья своего не видит, что монарх своим вниманием и желанием её облагодетельствовал, через седло перекинуть и вся недолга. Не смог. Что-то внутри говорило — потухнет. Нужен ей край её, да свобода… Где было такое, чтобы король мчался в другую страну, чтобы увидеть, к себе прижать, да приласкать, бросив дела? По-государственному, это в Келс её навечно забрать и навещать, чтобы близко была, а не бросать всё. А там бы привыкла, да сама поняла правоту его. Она бы поняла, она сама по-государственному мыслит, не по бабьи… мудрая Полёвка…

Только больно уж ярко глаза зелёные горят, язык остёр, да ласки смелы. Так не повелителя ласкают, от воли которого зависят, так с равным себя ведут. Господина своего же всё ублажить стараются, но не исходятся в исступлении, дабы самой удовольствие получить. Приходила сама, не затем, чтоб утром попросить, а чтобы самой взять, что хочется… наглая Полёвка…

Никогда никто не смел перину поменять в покоях короля, без его приказа. А сам король и не вспоминал никогда о таком насущном, за делами. Как же чудно было спать на скрипучих, лавандой пахнущих простынях, ведая — то она позаботилась, пусть не саморучно, но проследила, чтобы постель чистая была, да пол в покоях вымыт… заботливая Полёвка…

Снедь, что сама, своими руками готовила — то и вовсе представить сложно. Как только освоила такую науку… искренняя Полёвка…

Могла бы при первом косом взгляде своих людей ему доложить, намекнуть лишь, что сила ей нужна, подмога — не стала, хоть и знает сама: одно её слово и снёс бы он тот Итвоз до основания… гордая Полёвка…

А теперь и наследника осмелилась понести, плод сохранила, не ведая, как примет он новость такую. Да и сам он ведал. Были уже у Файлирса бастарды. Как понесёт очередная пассия — приданное, замуж, да в дальние земли — счастье семейное строить. С мужними жёнами и вовсе проще, те мужья лишь рады, что жены их чести такой удостаиваются, греть постель сюзерену. Сколько таких росло в Ондолии, король не считал. То не его дети, то вассалы.

И когда в пути он начал понимать, догадки строить, что странно Полёвка его вела себя, что вполне может статься, что княгиня и ходила к нему, уверен был: коли она — настоит, чтобы избавилась от дитя. Ни к чему тот ребёнок — трон ондолийский ему не завещаешь, напоказ народу прижитого сына не выставишь — бастард и есть бастард, обречь только его на ненависть и презрение в мире, где захудалый виконт станет свысока смотреть, только от того, что родители его браком сочетались, в отличии от принца. Да и ей то ни к чему. Жена на то есть, чтобы жизнью рисковала да наследников рожала, она за то на троне сидит. Да и ведает каждый, что портится баба с родами, Файлирс, хоть и любитель форм, но Полёвка его до конца дней своих должна оставаться такой же гладкой и ладной. Не говоря уж про то, что в бремени не до утех женщине, та думает, как плод выносить, не навредить.

Не смог.

Как увидел её, такую взволнованную, бледную, иссхудавшую. Живот, что уже большой, кажется все силы вытянул из его женщины. И чего же только стоил он ей, и пошла сама на то, терпит и сносит. Хочет дитя его родить. Как можно лишить её того? А когда понял он, что не меньше его Полёвка голодает, и бремя ей нипочём… да пусть рожает, коли ей хочется! Неужто не придумает хозяин большой страны, как сына своего устроить? Как есть придумает! Да так, чтобы рядом были они. Великого короля воспитает из него, всему научит, как его учили. И больше даже! Отец Файлирса хорошее наследство ему оставил: крепкую страну, где всё отлажено и настроено, и Файлирс так же сделает, только у него поболее возможностей. Благодаря отцу, Файлирс может не работать денно и нощно, а опереться на советников, а сыну, окромя политической науки и другие дать. И на охоту свозить, и зверинец ему прямо во дворце устроить… и воду! Надобно плавать приучать мальца, чтобы здоровым рос, то Эля верно говорила, что хорошо в Итвозе, тем они и здоровы, что море рядом. В Келсе моря хоть и нету, но озеро, аль водоём прорубить Файлирс для сына сможет.

И чтобы не только об учениях, но и шалости позволять!

Но прежде, разобраться, кто ослушаться посмел. По чьей вине намедни пришлось глаза отводить да дураком себя чувствовать властителю ондолийскому!