Ретроспектива (СИ)

Глава 5

Ночь в Эстесадо, что наше же вино: густая, тёмная, влажная, тягучая и сладкая. И хмельная. Такая хмельная, что не надобно никакого хмеля. Он в воздухе.

Быть хозяйкой — не просто носить княжью шапку.

Быть хозяйкой — заботиться о людях и земле. Слышать землю и зверя. Видеть то, что не видно простым ведьмам, если таковые и живут на моей земле.

Как чУдно можно обо всём забыть. О заботах и делах, о своей сущности… быть не хозяйкой, не княгиней, даже не женой князя — женщиной.

— Уснула? — я уж думала, что это он, сокол мой, уснул, утомился.

— Нет, — одна его рука перебирает мои волосы, что разметались, небось, на пол кровати. Другая, пальцами гуляет по животу.

— Ты чья, Эля?

Я даже глаза открыла. И голову с широкой груди подняла, дабы переспросить.

— Не простая, как я сперва подумал, из каких ты?

— Простая. Лекаркой служу при княгине. Она меня и подчует.

— Магия твоя сильная, такую мигрень снять — большой резерв надобен. Кто родители?

Заколебалась. Соврать бы, что простыми были. Да нехорошо это — мёртвых порочить.

— Умерли они давно.

— Не серчай. А… — маленькая заминка, и как выпалил: — муж у тебя есть?

— Вдовая, — рука на моём животе вновь пошла гулять пальцами.

— Давно?

— Два года как.

— А кто старший в роду?

— Никого нет. Сама я.

— Что ж… у мужа ни брата, ни другого родственника нету?

— Не объявлялось.

Немного помолчали. Я было подумала, что допрос окончен, как дальше:

— Как же ты одна… без мужчины… здесь, в замке… здесь же дружина постоянно… — экий он… заботится.

— Я же при княгине. Кто ж меня тронет? Да и я ж магичка сама…

— Да я о другом. Что столько мужчин здесь смотрит на тебя, а честь защитить некому.

Я приподнялась и взвизгнула: Файлирс, пока беседы беседовал, да допросы допрашивал, накрутил мою прядку на свой палец, за что я и поплатилась своим рывком.

— Тшшш… Это всё потому, что женщине одной нельзя — ей всегда мужчина нужен. Даже вдове. Пусть племянник, или ещё какая родня хоть и по мужу. Вы же здесь собственность имеете?

— Имеем.

— Вот. Чтобы хозяйством управлять, здесь ум нужен. Не женский. Женщине такого не сдюжить. Там суровость нужна, да сила. А бабу, разве челядь будет бабу бояться? — “мудрый король” помолчал, а потом не сдержал другой поток мудрости. Понёс в массы: — Женщина должна детишек рожать, да дом устраивать. Приёмы давать, да визиты делать, чтобы семья в обществе была. Вот это — дело женщины. А не мужские дела.

— В твоём государстве так? — готовилась, что он взъярится на моё панибратство. А он только улыбнулся.

— Если бы ты стала вдовой в моём государстве, то по смерти супруга стряпчий нашёл бы его старшего родственника, передал бы тому всё имущество, вместе с заботой о тебе, — как он говорил, всё более хмурился. На последнем слове совсем сдвинул густые брови.

— А если бы он запер меня, или голодом заморил?

— Если бы ты провинилась только…

Интересные у них там порядки.

— А если бы…

— Полёвка! — король сел на постели. Лёгкая простыня сбилась у паха, обнажая сильную грудь и руки. — В моём государстве женщин не обижают! Наказать могут, если баба виновата, но не зверствует никто!

— А кто ж решает, виновата она или нет?

— Старший и решает.

— Опекун тот, значит…

Мать-Земля! Небось ты сама меня уберегла, сама мне те мысли вложила, чтобы спрятаться, да отсидеться… Будь я сейчас княгиней — ни в жизнь бы не поладила с ондолийским деспотом. А они говорят, что мы отсталые, да непросвящённые.

— А если бы стряпчий тот всё же не нашёл никакого родича?

— А тогда, Полёвка… — Файлирс коварно улыбнулся, от краёв глаз побежали лучики. Подхватил меня на руки, усаживая на себя, — тогда бы пришлось королю взять на себя заботу о вдове и её делах.

— И как бы это ты заботился? — спросила, уворачиваясь ото рта, тянущегося к моей шее.

— Крепко, да часто. Так, чтобы ты ни о чём не тревожилась, — звучит неплохо, но — как и положено любой леди в моём государстве.

Всё не то. Любое слово, что ни возьми — плохо каждое по отдельности, а за всё вместе хочется…

Сама не знаю, чего хочется, но не игрищ точно.

Надо подумать, да препарировать услышанное. О ледях своих он заботится…

— Пора мне, — не глядя ему в лицо, выбралась из объятий.

Мужчина спокойно разжал руки.

— Полёвка? Это что ещё такое? Куда пора?

— Дела у меня… да поздно уже. Пойду, — натянула рубашку.

— Как это пойдёшь? Куда пойдёшь? Ещё ж ночь впереди.

— Угум. Спать пора вам, вашство. А меня княгиня ждёт, — вот и платье.

Он, верно не опомнился ещё. Ну пусть. Пусть поостынет.

Да и мне надобно.

Ретировалась, даже не обернулась.

Потому что такое только дурак может думать. А ондолиец не дурак, он истинно верит в то, что говорит: что не способна женщина дела вести да хозяйство, что уродись я, не дай Мать-Земля, ондолийкой — без разрешения мужа или ещё какого самодура и слово нельзя было бы молвить.

А забота его? Это он так о всех своих вдовых там так заботится?

Загостился ондолиец. Крепко загостился. Пора ему в путь-дорогу.

Не надобно было с ним разговаривать. Я к нему за другим ходила, то и надо было брать!

_______________

Файлирс.

— То есть как? Что значит “нет лекаря при княгине”? Кто же её пользует?

Главный над княжеской дружиной спокойно выдерживает взгляд монарха.

Это особенно нервирует. Я привык, чтобы глаза опускали и голову склоняли. А этот — как с равным говорит.

Знает дружинник — я ему не указ. И я знаю.

— У твоей княгини есть лекарка, — принялся ему вновь объяснять. Вдруг, он просто не понимает. Отбило мозги в тренировках, или глуховат. — Молодая, рыжая девка. Магичка, — смотрю, пытаясь распознать ложь.

И ухом не ведёт.

— Нет её. Была, да уехала. Замуж княгиня её выдаёт.

Я сосчитал до пяти.

— Мне нужно увидеть княгиню!

— Плоха княгиня. Не встаёт который день.

— А кого же ты на праздник сопровождал, если княгиня болеет?

— Лекарку, — как лекарку? Полёвку? А лицо спокойное, холёное. С таким не в дружине, а… впрочем, он тем и занимается. — А замуж она, часом не за тебя выходит?

— За меня. Княгиня благословила.

— И что она… согласная?

— У нас женщин не неволят, — так сказал, шельмец, будто у меня неволят.

Защищать, оберегать и неволить — разные вещи.

— Я бы хотел увидеть твою… — скрип собственных зубов услышал и сам, — невесту.

— Зачем?

— Она мне помогла, боль сняла. А нынче снова плохо.

Кивнул.

Паскуда. Был бы ондолийцем — уже трясся бы в седле на границу.

— Я передам ей, — кивнул, всё так же не меняясь в лице.

Отпустил дружинника, а сам остался недоумевать.

Какая ещё свадьба? Чего Полёвка там придумала?

Уж не знаю, что взбрело в её голову в последнюю встречу, но подумал: да пусть. Знамо дело — баба перебесится и успокоится.

Но следующей ночью она не пришла. Как и последующие шесть. На записки не отвечала: аж два магических вестника ей послал, всё без ответа. Забеспокоился, подумал, что точно, что-то случилось. Чего бы ей перестать приходить?

То и вышло. Случилось.

Замуж собралась моя Полёвка. И всё бы ничего, будь мы в Келсе. Так даже лучше: леди замужем — не девица и не молодая вдова, за коими во все глаза глядят. Мужа на службу подальше. Леди поближе. Опосля мужа вернуть, всех наградить. Все довольны.

— Норен, — кликнул брата, — фрукты, рыба и вино. Запиши: сбить цену на семь процентов.

Именно столько ночей Полёвка где-то шастает.

Брат закашлялся.

— Рехнулся? С чего бы им снижать цену? Зачем тебе это вообще? Просто перезаключить договора и вся недолга! Мы итак выгоднее нигде не купим.

— Норов сбавь. С королём говоришь. Такая моя воля.

— Эдак ты уже не король, а купец и торгаш.

Пустой кубок с моего стола полетел в весельчака.

— Всё, всё! Не лютуй! Страшный грех братоубийство!

— Всё чаще и чаще задумываюсь, что надо бы собрать святые писания по монастырям да аббатствам. И пересмотреть! — почесал заросший подбородок, будто бы и впрямь задумался.

— Видать и правда, самолично пересмотришь. Как только все торговые договора ондолийские закончишь пересматривать. Ты прикидывал, сколько времени такие торги займут? Мы тут ещё пару месяцев просидим. Как пить дать!

— А чем тебе плохо? Морем дышим… красота!

— Целибат блюдём… скукота!

— Ладно. Можете чутка гульнуть, — Норен аж взвился на месте. Как и не бывало ленности: вытянулся на стуле, скинул ноги со стола. — Не усердствуйте только. Чтобы никакого дипломатического казуса не вышло.

Снедали снова одни. Княгиня их так и не вышла. И мне не то, чтобы надобно было её общество… небрежение такое. Словно не король огромной страны у ней в гостях, а так, приблудный купец.

И ужин этот ещё. Потчуют разносолами, как подачку дают, откупаются.

— Верех, — обратился к советнику, что и составлял нашу компанию, — повариха ваша знатные пирожки делала. Повторить хочется. Прикажи?

— Будет исполнено, ваше величество. Завтра же сделает, — старик уткнулся в тарелку.

— Что княгиня? Не полегчало?

— Нет, ваше величество. Крепко захворала, орлица наша. Всем двором молитвы возносим.

— А кто же дела наши торговые решает?

— Так в постели она, голубица, как легчает, так и решает.

Хороша формулировка. Только и глядеть не шибко-то и хочется.

— У княгини в услужении лекарка есть. Сильная, — Верех глянул с любопытством, — хочу эту целительницу в Келс забрать, мне такая сильная магичка нужна при дворе.

Старик задёргался, потряс седой бородой в отрицании. Хиленько улыбнулся.

— Что же она, ваше величество, вещь какая? Разве ж можно живого человека так забрать?

— Так я ж на службу! И княгине отступные заплачу, да и лекарка в накладе не останется. Королевская служба почётная, да барыши хорошие.

— А вы сами у неё и спросите, я скажу ей, чтобы зашла.

— Кого?

— Так целительницу, — Верех не понял. Как и я.

— А что её спрашивать? Решать же мужчины должны. Да и вдовица она, под княгиней, княгиня пусть с нами отпустит.

Верех судорожно собрал руки в замок, развёл, снова сцепил.

— Вы не поймите меня неправильно, ваше величество, но наши порядки и законы несколько отличаются от ондолийских. У вас же как: женщина сама юридически силы никакой не имеет. Даже если круглая сирота, за неё сюзерен ответ держит. У нас иначе: что мужчина, что женщина равны. Мы не можем никого неволить.

Не выдержал старик, отвёл глаза. Терпеть не могу, когда переглядеть меня пытаются. Мне хорошо известны их порядки, но думал, что старик трусоват, чтобы мне так носом ткнуть. А он нет — весь дрожит, но отстаивает мою Полёвку.

— Стало быть… так и поступим. Пусть зайдёт. А жених её против не будет?

Советник поёрзал на сиденье, но вновь поднял белесые глаза.

— А у них надобно и спросить, ваше величество. Я им не хозяин.