Роковая связь

Майк

Кассета была совсем невелика, чуть больше ладони. Но, размышляя о той раскрепощенности, на которую отважились участники заснятого на пленке события, и о катастрофических последствиях для всех лиц, вовлеченных в эту историю, Майк пришел к выводу, что попавшая ему в руки небольшая пластиковая коробочка была поистине радиоактивной. Впрочем, воздействие, оказанное кассетой на вверенное ему учебное заведение, и в самом деле произвело эффект, сходный с лучевой болезнью. Она резко уронила статус академии в глазах общества, разрушила как минимум две семьи, сломала жизнь троим студентам, но самым страшным стало то, что она привела к смерти. Когда Кася отдала Майку кассету, вложенную в белый почтовый конверт (как будто он мог захотеть отправить ее кому-нибудь по почте!), он тут же отправился домой, чтобы ознакомиться с ее содержанием. Однако это оказалось задачей не из легких, потому что вначале ему пришлось разыскать свою видеокамеру, в которой использовались такие же кассеты, а затем разобраться с тем, как ее многочисленные провода присоединяются к телевизору, чтобы, включив камеру, получить на экране изображение. На протяжении последующих лет Майк безуспешно пытался изгнать из памяти то, что ему довелось увидеть. Иногда он спрашивал себя, почему не опустил тогда эту отвратительную кассету в кастрюлю с кипятком или не бросил ее в белый полиэтиленовый пакет для мусора и не вручил мусорщику, плотно завязав. Он также мог взять самый обычный карандаш и с его помощью размотать всю пленку, превратив ее в пушистое коричневое облако, которое уже не выдало бы своей тайны. Хотя он всегда сомневался, что это позволило бы предотвратить скандал, но был уверен в одном: поведи он себя иначе, исход событий не оказался бы столь печальным.

Невидимая рука, державшая камеру, направила ее на то, что имело ужасные по своей разрушительной силе последствия. Сначала на экране появилась девушка (Майк отныне будет думать о ней как о той самой девушке). Она плавно, как будто танцуя, отвернулась от высокого стройного юноши, еще не успевшего к этому моменту снять джинсы, после чего оказалась перед другим молодым человеком, более плотного сложения. Совершенно обнаженный, он обнял ее и наклонился, чтобы захватить губами ее правый сосок. Пока что в объектив не попали лица участников описанной сцены. Майк не сомневался в том, что такова была задумка оператора, человека с камерой в руках. Майк, тогда еще являвшийся директором Академии Авери, поначалу даже не понял, что дело происходит в одной из комнат общежития. Это открытие ждало его впереди. Коренастый парень развернул девушку лицом к первому, худощавому юноше, уже расстегнувшему ремень на джинсах, которые скользнули по узким бедрам и упали к его ногам. Камера резко дернулась, вызвав у Майка мгновенный приступ головокружения и тошноты. Теперь объектив был направлен на неширокую кровать, где лежал третий юноша. Он тоже был полностью обнажен. Майку показалось, что он постарше двух других парней. Он был возбужден и медленно поглаживал свой багровый, внушительных размеров пенис. Напряженные мышцы на его груди и руках словно свело судорогой. Камера вернулась к двум парням и девушке, стоявшим в центре комнаты, и Майк опять сглотнул подступившую к горлу тошноту. Он увидел, что девушка уже стоит на коленях перед худощавым юношей.

И Майк вдруг осознал, что все происходящее на экране имеет и звуковое сопровождение. До его слуха донесся сдавленный стон со стороны кровати под стеной, а также ритмичная музыка (хотя она почему-то звучала приглушенно). Тем временем высокий узкоплечий парень прижал белокурую головку девушки к своему паху. Похоже, она отлично знала, чего он от нее ожидает. Более того, она показалась Майку довольно опытной, как бы кощунственно это ни звучало, учитывая ее юный возраст. Однако он не мог не заметить, насколько ловкими и уверенными были ее движения. Она потянула на себя налитый кровью пенис юноши, и Майк решил, что юноша сейчас вскрикнет от боли. Девушка быстро и плавно опустила лицо к члену и как будто заглотнула его до самого основания. Издав на удивление детский возглас, как если бы девушка застала его врасплох, юноша кончил. Оператор немедленно поднял камеру и направил объектив на лицо юноши, а Майк с изумлением понял, что знает этого паренька. Когда часом раньше Кася торжественно вручила ему кассету со словами: «Мне кажется, вам следует на это взглянуть», которые она произнесла каким-то неестественно спокойным тоном, он решил, что это кассета с конфискованной в общежитии порнографией (содержание кассеты и в самом деле оказалось порнографическим), с чем обычно разбирались дежурящие в общежитиях учителя. Ему и в голову не пришло, что на ней окажутся знакомые ему люди — студенты, которых он встречал в коридорах, в кафе или видел на баскетбольной площадке. Настоящий смысл запечатленных на кассете событий стал ему ясен только сейчас, когда он увидел лицо юноши, искаженное пароксизмом не предназначенного для постороннего наблюдателя удовольствия. В его мозгу молнией промелькнуло имя «Роб», а затем: «Этого не может быть». Тот Роб, которого знал он, был хорошо воспитанным и прилежным студентом, а также необычайно одаренным баскетболистом, форвардом школьной команды. И теперь, наблюдая за экстазом на лице Роба, Майк спрашивал себя, неужели он всех своих студентов делит на отличных учащихся, многообещающих актеров, высокомерных выскочек, бессовестных подхалимов или талантливых спортсменов? Ему вдруг стало ясно, что подобные ярлыки никак не могут передать всю сложность человеческой натуры, а, следовательно, должны быть отменены за непригодностью. Роб, которого знал Майк, показался ему лишь тенью взрослого и сексуально созревшего, но совершенно незнакомого существа на экране. У Майка что-то болезненно сжалось в груди, когда разные участки мозга вдруг начали поставлять ему тревожные и нежелательные обрывки информации. Наверное, так себя чувствуют авиадиспетчеры, наблюдающие за неизбежным столкновением мигающих точек на экранах их радаров. Девушка не успела даже набрать воздуха в грудь, как уже развернулась к стоящему у нее за спиной второму юноше, чьего лица Майк до сих пор не видел. Теперь оно появилось на экране его телевизора, заставив директора вздрогнуть от неожиданности и тоже застонать, хотя в этом стоне не было ничего сексуального. «Сайлас!» — вырвалось у него. Сайлас и девушка легли на пол и занялись самым традиционным сексом, хотя заданный Сайласом темп иначе как бешеным назвать было нельзя. Тело девушки слегка подпрыгивало на полу, который Майк наконец-то опознал как пол общежития, усеянный пустыми пивными банками. Майк закрыл глаза, не желая становиться свидетелем оргазма именно этого юноши. Когда он снова их открыл, объектив камеры был направлен на лицо девушки, либо достигшей высот неземного блаженства, либо умело имитировавшей означенные эмоции. И в это мгновение Майк вдруг понял, как юна эта девушка. Она была очень, очень юной. В его мозгу всплыло число «четырнадцать», хотя в этот момент он еще не знал ее имени. В том, что директору школы не известны имена всех его учеников, не было ничего необычного. В особенности это касалось новичков, не успевших ни в чем проявить себя. Майк был уверен, что именно к этой категории относится девушка на экране его телевизора. Внезапно он задал себе вопрос: сколько еще людей, студентов или учителей, успело посмотреть эту кассету? От одной мысли ему стало так плохо, как не было еще никогда в жизни. Хотя все самое худшее было еще впереди.

Схватив камеру, Майк нащупал и нажал кнопку «Пауза». Он стоял на коленях в своем пустом доме, задыхаясь и прижимая руку к груди, как будто ожидая приступа стенокардии. Ему казалось, что, как только он подумал обо всех, кто уже мог посмотреть кассету, у него на секунду остановилось сердце, но в действительности эта мысль привела к временной остановке умственной деятельности. Его нейроны отказывались выстреливать, или что там еще они должны были делать, возможно, соединяться, о чем свидетельствовал тот факт, что ему никак не удавалось породить следующую мысль. Слишком ужасной была предыдущая, из которой вытекали такие жуткие последствия, что Майк даже думать о них пока не решался. В его мозгу замелькали картинки, одна страшнее другой, а под картинками значились подписи: «полиция», «изнасилование», «алкоголь», «пресса»… Эти слова были страшным сном директора любой школы, в какой бы последовательности они ни стояли в предложении. Он подумал, что необходимо повнимательнее рассмотреть девушку, чтобы выяснить, насколько добровольным было ее участие в этой… этой ужасной сцене, свидетелем которой он неожиданно стал. Майк не решился перематывать пленку и пересматривать все с самого начала, а просто ткнул пальцем в кнопку «Воспроизведение». Ему хотелось замедлить это самое воспроизведение, но не для того, чтобы насладиться происходящим (о господи, конечно, нет!), а чтобы лучше подготовиться к столь близкому и столь страшному будущему, чтобы перейти в него из настоящего постепенно, а не одним прыжком.

Камера словно бы щелкнула, и застывшее на экране лицо девушки пришло в движение. К своему ужасу, Майк понял, что, какой бы опытной она ему ни показалась (имитация наслаждения на ее лице выглядела достаточно убедительно), но в своих первоначальных подозрениях он не ошибся. Она и в самом деле оказалась необычайно юной. Майк не сомневался, что она недавно прибыла в школу, а значит, была девятиклассницей, никак не старше. Он легко мог представить эту девушку в спортивной форме (хоккей на траве? футбол?). И еще он был уверен, что она пансионерка, в отличие от Сайласа, ночующего дома. Сейчас обессиленный Сайлас неподвижно лежал на девушке, которая теперь улыбалась, по-настоящему улыбалась! «Это хорошо или плохо?» — подумал Майк.

На мгновение на экране воцарился хаос. Возможно, невидимая рука невидимого оператора в этот момент опустила камеру. Майк прищурился, борясь с тошнотой, а в объектив на секунду попал совершенно невинный угол комнаты — ножка стола, к которой прислонился облепленный грязью белый кроссовок с развязанными шнурками. От боли у Майка мучительно сжалось горло. Представшая перед его глазами безобидная картина показалась ему символом утраты вселенского масштаба. Из телевизора доносились какие-то невнятные звуки. Майк был уверен, что расслышал что-то вроде «эй», «давай» и «твоя очередь», не обязательно в этом порядке. Затем объектив камеры взлетел и, описав очередной тошнотворный круг, нацелился на тело третьего мальчика, хотя слово «мальчик» в этом случае было совершенно неуместным. Майку вдруг пришло в голову, что существует тонкая грань, переступив которую мальчики превращаются в мужчин, и этот процесс не имеет никакого отношения к возрасту, волосяному покрову на лице или тембру голоса. Зато он напрямую связан (во всяком случае, так решил Майк, наблюдавший за превращением подростков во взрослых людей на протяжении последних двадцати лет, поскольку именно столько лет он работал в средней школе) с мускулатурой юношей, выражением их лиц и манерой держать себя на людях. Этот юноша держал себя в руках в самом буквальном смысле слова. Он мастурбировал надлежащей навзничь девушкой. А девушка была так очаровательна, что у Майка опять сжалось сердце. Она поощряла молодого человека ритмичными движениями тела и даже будто бы конвульсиями, которые она, несомненно, подсмотрела в кино. Невидимый оператор тем временем переместился, и теперь объектив камеры был направлен прямо на сосредоточенное лицо молодого человека, которого Майк тоже узнал. В сентябре его приняли в школу на дополнительный курс подготовки к колледжу. Основным мотивом приема стал баскетбольный талант юноши. Ему предстояло вывести школьную команду в матчи плей-офф. Посчитав в уме, Майк быстро получил число «девятнадцать», и тут парень, которого другие студенты называли Джей Дот,[1] по его электронному адресу J.Robles@Avery.edu, кончил, обрызгав грудь, шею и подбородок девушки и заставив Майка судорожно потянуться вперед и нажать кнопку «Стоп». Как ему тогда хотелось нажать кнопку «Стоп» на всей своей жизни, чтобы выиграть время и понять, что же ему теперь делать с этим ничтожным кусочком пластика в видеокамере, готовым взорвать окружающий его мир!

Он откинулся на спинку дивана, стоявшего в центре «телевизионной» комнаты. Когда Майк и его жена только вселились в этот солидный особняк, представлявший собой отличный образец подражания георгианской архитектуре,[2] он попытался окрестить эту комнату библиотекой, как подобало директору престижной частной школы. Однако, поскольку они с Мэг в основном смотрели здесь телевизор или видеофильмы на дисках, постепенно ее название начало отражать ее истинное назначение. Майк тяжело дышал, и во рту у него пересохло. Он и думать не хотел о том, что на кассете есть что-нибудь еще. (В конце концов, парни кончили практически одновременно. С другой стороны, нельзя забывать, что речь идет о совсем молодых мужчинах.) Но Майк сомневался, что смог бы выдержать еще хоть немного. Отсутствие Мэг его и радовало, и огорчало. Радовало потому, что давало время обдумать увиденное и свои дальнейшие действия. Огорчало потому, что она, вероятно, смогла бы его утешить. Впрочем, это вряд ли. Интересно, шокировала бы ее кассета так же, как его, или нет? Возможно, она ближе к детям? Возможно, она понимает их лучше?

После этого он подумал: «Когда и в каком из общежитий произошли события, запечатленные на кассете?» Судя по количеству пивных банок на полу, вначале все участники хорошенько набрались. Может, в кадр попал календарь с отмеченным на нем числом или что-нибудь в этом роде. Это могло произойти только в субботу вечером, потому что в будние дни, а также в пятницу накануне учебной субботы студенты в восемь вечера были обязаны находиться в своих комнатах и делать уроки. В минувшие выходные в школе проводили танцевальный вечер, после которого Джефф Коггесхолл, заместитель директора школы по работе со студентами, доложил ему, что, как обычно, нескольких студентов поймали с выпивкой или заподозрили в употреблении спиртного.

Злоупотребление алкоголем было головной болью директоров средних школ всей страны. Борьба с ним не приносила никаких результатов, несмотря на бесконечные собрания и семинары. Майк считал, что в последние годы дети стали пить еще больше, чем когда-либо прежде. Он всерьез задумывался над тем, не стала ли разъяснительная работа об опасности алкоголизма фактически его пропагандой, вызвав повышенный интерес к предмету такой шумихи. Пьянство всегда было проблемой в среде старшеклассников, но из всех имеющихся у Майка данных следовало, что нынче дети начинали пить раньше и пили чаще и больше, чем каких-то десять лет назад.

Он откинул голову на диван и закрыл глаза. В доме было пусто и тихо. Он слышал, как в окна стучит ветер, а из кухни доносилось позвякивание кубиков льда в недавно установленном «Викинге».[3] Майк размышлял обо всем, что предстояло сделать в первую очередь: опросить студентов, созвать заседание Дисциплинарного комитета…. Если слухи просочатся в прессу, ему придется все это делать под неусыпным контролем журналистов, которых хлебом не корми, только дай возможность облить грязью какую-нибудь частную школу. По мнению Майка, такое предвзятое отношение к частным школам было вопиющей несправедливостью. Он сомневался, что подобная кассета заинтересовала бы газетчиков и телевизионщиков, если бы она всплыла в расположенной по соседству с Академией государственной школе. Состоялись бы все необходимые заседания и совещания, студентов, возможно, исключили бы из школы, но пресса не проявила бы к этой истории ни малейшего интереса. Причем ее проигнорировала бы не только местная газета «Авери Крайер», главного редактора которой Уолтера Майерса было нетрудно отговорить от публикации любых материалов, способных скомпрометировать местных ребятишек и их родителей, но также и региональные и общенациональные издания. Представители общенациональных изданий только фыркнули бы в ответ, если бы им предложили материал о сексе и злоупотреблении алкоголем в какой-нибудь бесплатной школе. Их не заинтересовала бы даже информация об участии в эпизоде четырнадцатилетней девочки. Однако, если бы те же самые факты, но касающиеся Академии Авери, попали в поле зрения репортера из «Рутланд Геральд» или «Бостон Глоуб», скорее всего, этот репортер тут же примчался бы сюда, чтобы разнюхать, что здесь происходит. Это была бы история с клубничкой, журналисты упали бы на след, как охотничьи собаки, почуявшие кровь. А если бы им удалось добраться до кассеты и скопировать ее, это еще и обеспечило бы их сенсационными кадрами. Неужели причина такой повышенной требовательности к частным школам заключается в их высоких стандартах, делающих подобные инциденты совершенно немыслимыми? Или же всем просто нравится разоблачать и высмеивать элиту общества (даже если в эту элиту затесался сын местного фермера, получающий стипендию)? Майк решил, что оба предположения верны, хотя второе все же ближе к истине.

Мысль о полиции тревожила еще сильнее. Хотя Роб и Сайлас, запечатленные на пленке, не вызывали у него ничего, кроме отвращения (пусть раньше он их обоих очень уважал, а к Сайласу даже был искренне привязан), представить себе, как их в наручниках выводят из административного корпуса, он не мог. Принято ли надевать наручники на парней, подозреваемых в посягательстве на сексуальную неприкосновенность — именно так квалифицируется в штате Вермонт данное преступление? Под словом «полиция» в данном случае подразумевались Гэри Квинни и Берни Харрман. Ни одному из них этот арест не доставит ни малейшего удовольствия. Помимо всего прочего, Гэри приходится Сайласу дядей. И что будет дальше? Придется ли парням спустя несколько месяцев предстать перед судом в излучающем самодовольную добродетель помпезном старом здании, что стоит через дорогу от ворот Авери? Под угрозой увольнения окажется не только Майк, но и все учителя, дежурившие в тот вечер на танцах и в общежитии. Вряд ли совет попечителей школы сквозь пальцы посмотрит как на сам инцидент, так и на его юридические последствия. Засадят ли ребят за решетку, в государственную тюрьму штата Вермонт в Виндзоре, где их, в свою очередь, почти наверняка изнасилуют?

Майк попытался овладеть собой. Он понимал, что его заносит. Нет, он должен взять ситуацию под контроль и действовать быстро и решительно. Трое парней в опасности. Что касается девушки… Если подтвердится факт сексуального насилия, то все самое плохое с ней уже произошло. Впрочем, последствия этого события могут сказываться еще очень долго.

Майк поднялся с пола, сел на диван и расслабил узел галстука. Еще он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, как будто облегчение притока крови к мозгу могло помочь решить его проблему. «Надо предотвратить утечку информации». Эта мысль словно сама собой пришла ему в голову, и он тут же принял решение, одновременно сделав моральный, этический и политический выбор. Последствия этого выбора настигнут Майка позже, и тогда он поймет, что ключевыми словами могли стать «обнародование» или, скажем, «помощь».