Роковой поцелуй

15

На горизонте появились очертания Фоксхолла. Темно‑желтые камни его стройных колонн сверкали в лучах предзакатного солнца, как гигантские канделябры.

Подстриженные конусом тисовые деревья, образовывавшие длинную аллею, стояли зелеными часовыми на страже величественного замка. Лишь постепенно Элис открывала его подлинные размеры. Еще когда они въехали на ведущую к замку дорогу, он показался ей совсем близким. Однако экипаж ехал и ехал, а до здания все еще было далеко: его размеры скрадывались расстоянием. Элис уже знала, что Кейрон — человек состоятельный, но даже внешний вид его поместья говорил, что это слишком слабое определение.

— Все такое большое, — смущенно проговорила она, бросая взгляды направо и налево, как бы не доверяя своим глазам.

— Это все вкус моей матери. Вообще, трудно поддерживать такое большое поместье в идеальном порядке. Она француженка, как ты уже знаешь, наверное…

— Я не знала.

— Ну хорошо, что у меня все‑таки тоже была хоть какая‑то тайна от тебя.

— Может быть, — ответила Элис почти механически, думая о том, как она действительно мало знает о прошлом Кейрона.

— Мать никак не могла отказаться от идеи большого дворца, и когда отец начал перестраивать имение, мама настояла на своем. Получилась довольно причудливая смесь стилей. Фундамент остался еще от римских времен. За домом даже сохранился насыпной холм, на котором когда‑то стояла башня. Поместье было пожаловано моему прапрадедушке еще королевой Елизаветой. К сожалению, Чатэмы здорово испортили первоначальный его вид.

— Твоя семья здесь сейчас не живет?

— Мой отец умер — подхватил лихорадку на Ямайке, он занимался поставками сахара. С тех пор мама редко сюда приезжает. Говорит, ей это слишком тяжело из‑за воспоминаний. Она с моей сестрой Иветтой, та на шесть лет меня моложе, живет в своем поместье на Луаре. А мне лучше здесь. Когда отец умер десять лет назад, я решил остаться.

— А я и не знала, что у тебя есть сестра.

— Ей двадцать три. Настоящая француженка — так мама говорит. Из всех Чатэмов лишь я один могу выносить английскую зиму.

— Для одного это слишком большой дом, — зрачки Элис расширились: они как раз проезжали огромные железные ворота.

— Да, но большую часть года я провожу в Лондоне. Обычно здесь я живу в западном флигеле. Он потеплее, поуютнее, а в главном корпусе — там только пустые комнаты и залы, эхо гуляет. И как раз в мой флигель ударила молния — и пожар… Рабочие уже давно занимаются ремонтом, но еще не закончили. Я рассчитывал пока побыть в Донегале. В общем, нам придется подобрать комнату где‑нибудь еще, но не бойся: холодно тебе не будет… — Кейрон нежно обнял Элис за талию и, наклонившись к ней, губами слегка прижал ей мочку уха.

— Кейрон, ну, пожалуйста. — Элис сделала красноречивый жест в сторону кучера.

— Чарльз не будет иметь ничего против.

— Зато я буду! Я не привыкла к таким публичным демонстрациям.

Кейрон, улыбаясь, покосился на нее:

— Моя любимая гувернантка вспомнила о правилах хорошего тона?

— Ну, хватит про этот маскарад, — вздохнула она. — По крайней мере, когда мы вдвоем.

— Просто я люблю в тебе эти неожиданные перемены, когда ты такая разная. Обещай мне, что наш брак не заставит тебя остепениться:

Упоминание об их браке заставило Элис вздрогнуть. Она все еще боялась разоблачения — а если она станет герцогиней Кейрон Чатэм, оно станет еще более вероятным.

— Я лишь надеюсь, что ты мне как своей жене позволишь немного повзрослеть.

Кейрон вздохнул:

— Ты что еще опасаешься за свою судьбу?

— Я боюсь ордера констебля и лица убийцы, которого я не узнаю.

— О том, что ты здесь, знает только Хэдли Сихэм. И если ты ему можешь доверять, как ты говоришь…

— Могу, я уверена.

— Тогда спи спокойно. Если убийца Джулии ищет тебя — пусть! Я его встречу как надо: под моей крышей ты в безопасности. Веришь мне?

Элис улыбнулась в знак согласия, но ее лицо вновь омрачилось:

— Кейрон! Мы даже не подумали о церемонии. Я совершеннолетняя, но как насчет объявлений о нашем браке?

— Не беспокойся, любимая, — ответил он, нежно погладив ее по щеке. — Все учтено. Во всяком случае я сегодня утром поговорил с нашим священником. Мы поженимся сегодня вечером.

— Как же так? Ведь нужно, чтобы объявления были опубликованы, чтобы их могли прочесть — только тогда брак будет считаться законным.

— Мы могли бы подождать, пока их прочтут, но это означало бы ждать не меньше трех недель. Откровенно говоря, я не знаю, где и в каком качестве ты в это время стала бы жить. Данкен отпадает, после того, что случилось, — это ясно. Я бы с удовольствием принял тебя здесь как мою гостью, но подумай сама: молодая девушка одна, в обществе мужчины… Конечно, согласившись выйти за меня замуж, ты уже достаточно запятнала свою репутацию. Возможно, теперь уже никакие злые языки ее не ухудшат.

Элис сжалась, как от удара: действительно! жить вместе, но не в браке… нет, нет, ни за что! Она и так уже нарушила столько правил и приличий!

— Я не хотела бы привлекать к нам лишнего внимания. Так что ты предлагаешь?

— Чатэмы всегда были попечителями местного прихода. Пастор Фултон согласился совершить брачную церемонию с некоторыми отступлениями от правил.

— С отступлениями? Значит, это будет незаконный брак?

— Элис, дорогая, что — ты во мне сомневаешься? Отступление только одно: мы не будем дожидаться этих объявлений.

Элис огорчилась: новое осложнение! Положим, Кейрон подкупил священника, но любой усомнится в подлинности такого акта. Правда, они вообще последнее время только и делали, что нарушали все каноны, и Кейрон прав, что, если они не хотят потратить целый месяц на ожидание объявлений, его вариант единственно приемлемый. Она с деланной беззаботностью пожала плечами:

— Может быть, из всех моих грехов этот брак не по всем правилам будет самый маленький.

Кейрон удовлетворенно чмокнул ее в щечку:

— Вот и хорошо! Так, значит, мы все‑таки сегодня поженимся!

Улыбка осветила лицо Элис и погасла.

— Но ведь у меня нет ни подвенечного наряда, ни свадебного платья…

Элис отвернулась, чтобы Кейрон не видел ее слез. Она всю жизнь мечтала о настоящей свадьбе. Не получается.

— Любимая, что с тобой?

— Я никогда не думала, что моя свадьба будет где‑то тайком, в темноте.

Кейрон озабоченно сдвинул брови. Он подумал только о том, как сделать так, чтобы акт бракосочетания прошел побыстрее и без запинок. Как глупо: он упустил из вида ее девичьи грезы!

— Будет все так, как ты хочешь. Веришь мне?

— Но если это случится сегодня, как мы успеем…

Кейрон прижал палец к губам:

— Тихо! — и нежно поцеловал Элис. — Веришь мне? — Когда он оказывался так близко, она уже не могла спорить. Она кивнула в знак согласия.

В это время экипаж затрясся на булыжниках арочного моста, за которым начинался уже собственно двор поместья.

Дом теперь казался до невозможности высоким, множество его колонн придавало ему скорее вид римского храма, чем летней резиденции английского лорда. Перед домом был разбит цветник с клумбами — Элисон знала, что это французский стиль. В центре фонтан, в три каскада, украшенный геральдическим ангелом.

Здание напоминало торт огромных размеров. Стало понятно, почему Кейрон облюбовал для жилья небольшой уютный флигель. Цвели розы и лаванда. Цветы и журчание фонтана оживляли строгую симметрию архитектуры, отличая Фоксхолл от чересчур уж сухого, холодящего душу облика Донегала.

— Позвольте, герцогиня? — Кейрон предложил ей руку, когда она собралась спрыгнуть с фаэтона.

— Еще нет, мой господин.

— Я сгораю от нетерпения. Пошли. — По чисто вымытым ступенькам он ввел ее в главный вестибюль. Каблучки ее застучали по мраморному полу; она замедлила шаг — такая торжественная минута! На куполе был изображен полет Икара, причем солнце на фреске было настоящее — его лучи, проникая через отверстие в центре купола, спиральными кольцами ложились на многоцветие мраморного пола. Коринфские колонны, каррарский мрамор в альковах, панели стен с позолотой кушетки с ярко‑алым верхом — и статуи, статуи — одни в полный рост, другие — в виде бюстов, на белоснежных пьедесталах, с золотым орнаментом. Элис сама выросла в богатом поместье, но такой роскоши ей не приходилось видеть.

— Немного пышновато, правда? — Кейрон улыбнулся, несколько смущенно.

— Да уж, впечатляет.

— Если тебе не нравится, давай сломаем все это и построим соломенную хижину?

— Ну хватит, Кейрон. Я просто не ожидала такой красоты!

— Все это бледнеет по сравнению с тобой. — Элис зарделась румянцем.

— Да, я заставил тебя покраснеть! — Кейрон изобразил деланное изумление, и Элис рассмеялась.

— Чтобы стать герцогиней Лиддон, нужна привычка, но я с этим справлюсь. А пока знаешь, что мне больше всего нужно? Ванна и обед.

Кейрон засмеялся и повел Элис дальше — по лестнице наверх. В конце зала находилась дверь красного дерева. Он толкнул ее — за порогом было помещение, которое, видимо, служило будуаром.

— Это покои моей матери. Ты можешь ими пользоваться и ее гардеробом тоже. Первая дверь слева — ванная. Я позову Милдред, она все приготовит. Если бы отец был жив, он бы посмеялся: наконец‑то нашелся кто‑то, кто использует ванну по назначению. Он считал ее размеры экстравагантными.

Элис снова ощутила себя робкой гувернанткой. Она слышала о таких больших ваннах, но никогда их не видела.

— Что — туда можно залезть и улечься — прямо во весь рост?

— Точно. Даже для нас двоих места хватит, если захочешь.

— Надо подумать. — Элис задорно улыбнулась.

— Ну, отдыхай, я буду ждать тебя и нашего друга в сутане внизу. К тому времени, когда ты будешь готова, и обед подоспеет. После этого, ну, после обряда, мы еще поужинаем.

Оставшись одна в огромном помещении, Элис сделала несколько танцевальных па и рухнула на парчовое покрывало постели — сердце ее было переполнено чувством безмятежной радости.

Поначалу Элис вообще испугалась: ванна была такая огромная, что больше напоминала бассейн, а ей когда‑то говорили, что полностью погружаться в горячую воду — вредно для здоровья. Тем не менее, как только Милдред удалилась, Элис храбро шагнула в слегка дымящуюся воду и довольно скоро поняла, как это здорово. Когда она стояла, вода доходила ей почти до подбородка, а длина ванны позволяла в буквальном смысле плавать в ней, от одного края до другого. Она барахталась и плескалась как ребенок, ее каштановые волосы волной плыли по пенистой поверхности воды.

Горячая ванна должна была бы ее успокоить, но сердце тревожно билось, когда она думала о предстоящем обряде. Ну, хватит полоскаться. Элис вышла из ванны и направилась к камину, около которого ее уже ждал поднос с едой. Она натянула на себя льняной халат — как раз по ней! — и с довольным видом устроилась у огня. На подносе был большой кусок оленины, пудинг, а на десерт — крыжовник и персики. Справа на подносе поблескивал бокал с красным вином — вот это лучше всего ее успокоит.

Она осушила бокал до дна и, когда ставила его на место, услышала, как в нем что‑то звякнуло. Она подняла его и посмотрела на свет. Там было кольцо со сверкающим рубином.

Она вынула его, протерла платком, подняла к глазам. Да, это было кольцо с рубиновым камнем, потрясающим по величине и красоте. Он, наверное, стоил чудовищных денег, но главное, что это был подарок от Кейрона, первый его настоящий подарок! Элис медленно надела перстень на палец; есть ей расхотелось. Когда же она, наконец, заставила себя усесться за еду — то обнаружила второй сюрприз, а за ним — и третий.

Из‑под веджвудского фарфора на нее кокетливо поглядывала пара сережек — круглые рубины, усеянные бриллиантиками в виде слез. А под тончайшим дном блюдечка на дальней стороне подноса просвечивало колье — тоже рубины, только бриллианты на них имели форму солнца.

Элис, забыв о еде, бросилась к зеркалу. Драгоценные камни словно бы впитывали в себя свет от свечек, и казалось, вся она светится. Она никогда не видела себя такой; впрочем, она знала, что источник ее света — это не украшения, а любовь Кейрона.

— Она готова? — спросил Кейрон Милдред с той серьезностью, которая бывает у человека, который поставил на карту все свое состояние и сейчас ждет результатов.

— Вполне, вполне, милорд. Ах, как жалко, что нет здесь сейчас вашей матери — как бы она порадовалась за своего единственного сына, — полное лицо Милдред еще больше расплылось в материнской улыбке.

— Надеюсь, вы запомните все детали, чтобы ей рассказать, — засмеявшись, он похлопал ее по плечу. Потом нервно разгладил какую‑то невидимую складку на жилетке; Милдред, видя его, может быть, впервые таким беспокойно‑смущенным, покровительственно заметила: — Увидите, ничего страшного. У нас с Джоном в свое время все прошло без сучка без задоринки!

— Надеюсь, Милдред. Только знаешь ли, это мой первый брак — и я намерен сделать все, чтобы он стал единственным.

Раскатистый смех Милдред заполнил собой весь вестибюль, а затем резко оборвался, когда ее взгляд остановился на верхних ступенях лестницы. Кейрон тоже взглянул вверх и увидел Элис. Теперь он уже не мог ни думать о чем‑либо другом, ни оторвать от нее взора.

Она была воздушнее грезы. Подвенечное платье было как из пушистой сахарной ваты. Кейрон знал, что это свадебный наряд его матери, однако платье так ей подходило, что, казалось, было сшито прямо по ней.

Длинная атласная юбка была украшена россыпью шелковых цветов. Спереди на ней была газовая вставка с белыми кружевными рюшами. Узкий корсет делал еще более выразительной ее стройную фигурку. И уж почти излишеством выглядели на Элис свадебные украшения герцогини‑матери; их темно‑красное тепло подчеркивало нежность ее кожи и белизну свадебного наряда.

Она медленно сошла вниз по ступенькам, глаза устремлены на Кейрона, на лице — застенчивая, слегка нервная улыбка. Она поцеловала жениха в щеку, и Кейрон явственно ощутил неповторимый аромат ее волос — аромат, к которому примешивался запах белых роз, приколотых к ее кудрям.

— Эти камни — прямо как для тебя предназначены. — Элис потрогала источавшее тепло колье. — Миледи, при виде вас просто‑таки захватывает дух. — Он мягко поцеловал ее в полуобнаженное плечико.

— Ваша милость!

Элис вскинула глаза: обладателем странно звучащего, строгого голоса был вошедший священник.

— Отец Фултон. Познакомьтесь: леди Элисон Уилхэвен, будущая герцогиня Лиддонская.

— Очень приятно, — священник отвесил низкий поклон. — Кажется, лорд Кейрон даже еще более счастлив, чем на то позволяло надеяться его благородное происхождение.

Элис опустила глаза, принимая галантный комплимент, потом подалась вперед и почти прошептала:

— Сэр, этот обряд вполне законен, не так ли?

Отец Фултон бросил на Элис удивленный взгляд:

— Я бы не стал делать ничего противоречащего церковным канонам.

Элис это не удовлетворило:

— Но ведь не зачитывалось объявления о нашей свадьбе.

— Это верно, — признал он, несколько смущенный. — Но при особых обстоятельствах, — он кивнул при этом в сторону Кейрона, — это вполне допустимо. Мало кто из моих прихожан, кстати, вслушивается в эти объявления. Во всяком случае, в святцах будет записано все как надо. Я эту запись, естественно, опротестовывать не буду, а Господу и так известно, что ваши чувства подлинные.

Кейрон подал ей руку, и они вслед за священником отправились через вестибюль, а затем через длинную анфиладу залов.

Она уже привыкла к огромным масштабам Фоксхолла. Процессия — они с пастором и группа слуг — шла, казалось, целую вечность, пока не вступила в широкую, длинную галерею, которой Элис еще не видела.

На стенах висело огромное количество портретов: короли и королевы, лица которых она знала, а также, очевидно, длинная череда Чатэмов. Между портретами стояли белоснежные статуи. Масштабы и великолепие галереи были сами по себе примечательны, но что больше всего поразило Элис, так это какой‑то неземной свет, исходивший от канделябров, выстроившихся в линию от одного ее конца до другого, создавая почти солнечное освещение.

— На мой взгляд, слишком много Чатэмов, — шепнул Кейрон Элис.

— Ты меня с ними познакомишь? — она с некоторой робостью глядела на суровые лица, изображенные на портретах.

— Большинство уже на том свете. Но если бы они сейчас видели тебя, они наверняка бы одобрили мой выбор. — Кейрон нежно сжал ее руку.

Отец Фултон нажал на ручку двери, ведущей в семейную часовню Чатэмов. Дверь со скрипом распахнулась. Здесь было еще светлее — Элис даже зажмурила глаза от неожиданности. Свечи были везде — на стенах, на бронзовых люстрах, на алтаре. Язычки пламени задрожали, когда они вошли, по фрескам потолка заметались быстрее какие‑то таинственные тени, все помещение было заполнено густым, дурманящим запахом кедрового дерева, которым были отделаны стены. По обе стороны от центрального прохода стояли богато украшенные кресла: четыре ряда; за ними простые деревянные скамьи для прислуги.

Прямо перед ней возвышался снежно‑мраморный престол, который венчал овальный образ Благовещения. Сам алтарь был накрыт красно‑алым покрывалом; по обе стороны от него одинокие черные колонны. Перед ними на полу лежали два бордовых ковра‑дорожки.

— Какие‑нибудь сомнения? — спросил Кейрон, заметив, что Элис замедлила шаги.

— Нет, — ее глаза блеснули ощущением радости и счастья. — Просто пытаюсь собраться с мыслями.

— Ну хорошо. Я бы больше уже не мог ждать, любимая.

Он взял Элис за руку, и они взошли к алтарю. Сзади раздался легкий шум — присутствующие рассаживались по своим местам. Элис не обернулась. Она смотрела на Кейрона.

— Лорд Чатэм! — священник прокашлялся в третий раз.

— Да, начинайте.

— Дорогие и возлюбленные… — начал священник, сверяясь с текстом потрепанного молитвенника.

Элис пыталась вслушиваться в знакомые слова молитвы, но тщетно: в голове все смешалось: счастье и озабоченность, радость и страх. Принадлежать Кейрону — ничего другого она так не хотела; но еще столько предстоит решить всего, как еще далеко до ясности в ее судьбе…

— Я вопрошаю вас, и ответьте мне так, как вы ответите в день Страшного суда, когда все тайное станет явным, знаете ли вы, и каждый из вас какие‑либо препятствия к вступлению в законный брак, и если знаете, то признайтесь в этом сейчас…

У Элис перехватило дыхание от сурового предупреждения пастора. Значит, если она будет и дальше сохранять свою тайну, ей будет уготован ад? Она решительно выпрямилась. Будь что будет, на этом свете или на том, ничто и никто не помешает ей получить то, что она желает больше всего в жизни.

— Хочешь ли ты взять эту женщину в качестве своей законной жены? — Элис подняла глаза, взгляд Кейрона прожег ее насквозь.

— Да, — Кейрон произнес это глубоким, низким голосом, и Элис вдруг подумала: а может быть, и он думает о том же, что и она?

— Хочешь ли ты взять этого мужчину… — слова священника не трогали сердце Элис; они были не нужны, она уже давно отдала свое сердце Кейрону, еще до того, как сама себе готова была в этом признаться. Слова значили бы не больше, чем повторение того, что уже было сказано сердцем.

— Да, — ответила Элис.

Любящий взгляд Кейрона снова остановился на ней, и она теперь уже мало что воспринимала, кроме этого взгляда. Слова священника, объявившего их мужем и женой, донеслись до нее как какое‑то отдаленное эхо — а в это время Кейрон надевал ей на палец инкрустированное рубином кольцо. Были еще всякие поздравления и пожелания, и она что‑то на них отвечала — но все это было как в тумане.

Кейрон держал ее лишь за руку, но ей казалось, что она полностью в его объятиях. Тела их еще были чужими, но души уже слились вместе.

— Вы можете поцеловать свою жену. — Священник не успел закончить эту фразу, а Кейрон уже наклонился к Элис и шепнул ей:

— Теперь ты моя, любимая. Навеки. — Его поцелуй — теперь уже поцелуй собственника, господина, полностью лишил Элис способности что‑либо слышать, видеть или воспринимать. Она принадлежала ему.

Элис очередной раз нервно расправила складки своего подвенечного платья. После свершения обряда она хотела переодеться, но Кейрон попросил ее остаться в нем на ужин и она охотно согласилась. Пусть когда они войдут в их — теперь уже их общую — спальню, она будет в подвенечном платье.

Она поглядела на яства, расставленные на столе. Неужели он думает, что она будет есть в таком состоянии?

Она осмотрела комнату. В ней чувствовался женский вкус — еще бы, ведь это были покои матери Кейрона. Большая часть помещений Фоксхолла была выдержана в темно‑красных тонах, здесь же господствовали цвета лазури и слоновой кости. Розы на обоях придавали комнате какой‑то весенний облик, это впечатление усиливалось розовато‑золотистой росписью потолка.

Огонь в комнате, ярко пылавший, когда Элис вошла, теперь угасал, то бросая отблеск на ковер и резные ножки брачного ложа, то погружая их в тень. Элис бросила взгляд на вытканное золотом покрывало. Вот сейчас Кейрон войдет, откинет его и…

Последняя неделя была такой сумасшедшей. У нее даже не было времени подумать о том, что произойдет после свадебной церемонии, что сделает их настоящими мужем и женой. Она едва не потеряла свою девичью честь с Кейроном, тогда, в лесу, когда на нее напал кабан, и теперь, когда она сидела и ожидала его, мысли о предстоящем наполняли ее смущением и страхом.

Если бы все происходило у нее в Брайархерсте, то знакомые женщины, подруги что‑то посоветовали бы ей, успокоили. А тут она сама себе и мать, и сестра, и служанка, она сама все должна продумать и предусмотреть. Но что? И как? Ладно. Кейрон ее любит, и что бы ей ни принесла сегодняшняя ночь, — пусть будет что будет.

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть, она вскочила, едва не опрокинув на пол графин с вином:

— Да!

— Можно? — в дверях показалась копна выгоревших волос, потом сверкнули его глаза — он как подросток, замысливший какую‑то шалость — запретную, но очень заманчивую.

Элис кивнула. Она сейчас чувствовала с ним вдвоем как‑то неловко, и сознание этого еще больше усиливало ее неловкость.

Кейрон медленно направился к ней, и Элис удивленно подумала: она так занята собой, что даже не обратила внимания, как красив ее супруг. Он любил черный цвет, вот и сейчас на нем были черные бриджи, черная жилетка и черный сюртук, только его отвороты были белые. Да еще и галстук, белизна которого еще ярче оттеняла смуглость его лица. Каждый шаг Кейрона эхом отдавался в комнате: это от его сапог; странно, подумала она, он так редко носил лосины и башмаки, что больше бы соответствовало его положению в обществе.

— Твои сапоги.

— Да? — Кейрон удивленно поднял брови.

— Я раньше как‑то не замечала, что ты всегда их носишь. Как будто вот‑вот в дорогу.

— С тобой — куда угодно, любимая.

Элис как‑то вымученно улыбнулась; Кейрон подвинул к себе стул и уселся рядом с ней.

— Я вижу, Милдред оставила нам кое‑что поесть. В другое время я бы заранее спросил тебя, что ты предпочитаешь. Но на сей раз придется довольствоваться тем, что есть.

Элис осмотрела стол: баранья ножка с каперсами и зеленью, сладкий крем, чеширский сыр, грибной соус — все так и манило попробовать себя. А десерт! Ананасы, фиги, виноград, малина…

— Я что‑то так разнервничалась, даже аппетит пропал, — призналась Элис.

— Может быть, глоток вина поможет? Не хотелось бы, чтобы ты в самый неподходящий момент упала в голодный обморок, — в улыбке Кейрона чувствовался какой‑то намек, и она покраснела. Он вынул пробку из графина и налил ей: бокал темно‑красного вина.

— Это французское, из Бордо — там родина мамы. Уверен, она бы предложила как раз это, но если тебе не по вкусу, можно принести что‑нибудь другое.

— Нет, нет, — она поднесла бокал к губам; вино оказалось превосходным. Кейрон изо всех сил старался ей угодить, и эта его забота трогала ее — особенно, когда она вспоминала о своих недавних бедах.

— Подожди, — Кейрон наклонился над столом, поймав ее за руку. — Тост! Я пью за мою замечательную невесту. Пусть ничто не разлучит нас никогда!

Элис снова подняла бокал — ее зеленые глаза блеснули каким‑то чудесным светом:

— И за моего супруга — который вернул меня к жизни. Вино было теплое и крепкое, его тепло разлилось по ее телу, дышать стало легче.

— Ну попробуй баранины. У нашего повара будет разрыв сердца, если он увидит, что мы не притронулись к его кушаньям. — Кейрон отрезал сочный кусок, полил его соусом и поднес ко рту Элис.

Со стороны это выглядело, наверное, так, как будто взрослый кормит ребенка — странно и непривычно. Тем не менее она послушно раскрыла рот. Она и не ожидала, что это так вкусно.

— Нравится?

— Да, — Элис проглотила мясо.

— Мне все у тебя очень нравится.

Кейрон не спускал с нее глаз, и она опять покраснела в лучах такого откровенного обожания. Его внимание ей льстило, Элис отпила вина из бокала, обронив несколько капель.

— Ой, платье — от вина пятна останутся!

— Ничего страшного, — Кейрон встал, обошел вокруг стола, обмакнул свой носовой платок в стакан с водой и аккуратно, круговыми движениями начал стирать следы от вина на платье. — Вот и все. — Элис поднялась, чтобы ему было удобнее, и покачала головой — такая она неаккуратная!

— Еще много еды. Может, сядешь?

Она снова покачала головой:

— По правде сказать, я думаю о другом.

— И я тоже, — Кейрон шагнул к столу, взял ягоду малины, обмакнул ее в сливки и показал ей как некий приз, который надо заслужить.

— Может быть, перейдем к десерту? — сказал он.

Элис посмотрела на него, не вполне уверенная в том, что он имеет в виду. Между тем, Кейрон положил ягоду себе в рот. Вот так приз! Но нет. Он привлек ее к себе, наклонился, она раскрыла рот, и сочная ягода каплями нектара оросила ей язык. Она не могла бы сказать, что было ей слаще: малиновый сок или его страстный поцелуй; Элис закрыла глаза и тут же в испуге открыла, почувствовав что‑то холодное на шее. Ну, этот Кейрон совсем как мальчишка. Взял и размазал по ее шее крем, прямо до… того места, где начинается вырез платья. Она даже вздрогнула от ощущения холода. Но тут же опять вздрогнула — нет, задрожала от удовольствия: вслед за пальцем он прошелся по той же дорожке своим языком. Это было как ожог, от которого, однако, почему‑то похолодело в спине. Кейрон почувствовал ее реакцию и удовлетворенно, опять‑таки как‑то по‑мальчишески расхохотался.

Элис больше его не стеснялась. Больше того, его смех произвел неожиданный эффект. Ее тоже охватил приступ смеха, который прошел только тогда, когда она оттолкнула его от себя.

Кейрон поднял на нее глаза, в них была обида.

— Вот уж не думал, что мои шутки не вызовут ничего, кроме смеха.

— Да нет, я просто сама не знала, что может быть так: щекотно.

— Я уже больше не могу, — Кейрон вновь привлек ее к себе и стал покрывать частыми, влажными поцелуями каждый дюйм ее шеи и плеч. И каждый поцелуй вызывал у нее вскрик‑стон. Она уже почти не помнила себя. Он продолжал свою пытку: вверх — вниз, вверх — вниз и остановился, наконец, на ее ухе.

— Хватит, — выдохнула она почти уже без сил.

— Это только начало, любимая.

Он снова прикоснулся к ее губам, и она почувствовала сладкий аромат малины.

— Элис, — шепнул Кейрон, на этот раз как‑то торжественно, и с какой‑то неведомой ей еще силой. Он крепко прижал ее к себе, его уста слились с ее, его язык затеял у нее во рту какую‑то сумасшедшую, страшно возбуждающую игру. Ласки его стали требовательнее, настойчивее. Его нежные, но чувствительные укусы — нижняя губа теперь наверняка распухнет! — отозвались сладкой болью где‑то внутри. Она застонала и еще сильнее прижалась к нему. Внезапно она почувствовала, что уже летит куда‑то: это Кейрон поднял ее как пушинку и перенес — осторожно и нежно — на край кровати.

— Сними это… Я хочу видеть тебя всю.

Элис сама внутренне поразилась тому, как беспрекословно она подчинилась этой его просьбе‑приказу. Еще ни один мужчина не видел ее обнаженной. Но руки Кейрона превратили ее в рабыню, теперь она понимала, что не может отказать ему ни в чем.

— Пуговицы… Помоги мне…

Она отвернулась и почувствовала холодок — пальцы Кейрона прошлись сверху вниз, освобождая петлю за петлей. Она медленно повернулась к нему. Глядя ему прямо в глаза, она стянула сперва один рукав платья, потом другой. С тихим шорохом упал на пол корсет. Под его жгучим взором она поспешно сбросила с себя юбку, потом — все остальное — и вот она перед ним обнаженная, и лишь темное пламя рубинов нарушало — нет, подчеркивало — снежную белизну ее кожи.

Дыхание Кейрона стало неровным, порывистым. Как долго он ждал этой минуты! Он сорвал с себя одежду и приник к ней. Но нет, не надо спешить…

Как в молитве он сложил руки, потом вытащил одну за другой шпильки из ее прически. Она слегка тряхнула головой, и ее шелковистые волосы рассыпались по плечам, почти закрыли изумительные выпуклости ее напрягшихся грудей. Нет, больше терпеть эту муку нет сил!

Уже почти теряя контроль над собой, он обнял ее за талию. Элис чуть не задохнулась от этого прикосновения, глаза ее говорили: да, да, да… Кейрон прижал ее к себе: ощущение бархатистой кожи ее живота и отвердевших, горячих сосков сводило его с ума.

Он нетерпеливо отбросил одной рукой атласное покрывало и ласково увлек ее в тепло их брачного ложа. Ее волосы разметались по подушке как языки пламени. Кейрон погрузился в их мягкую волну, вдыхая запах роз, только что бывших здесь, а теперь упавших на пол.

Слов не было — и они были не нужны. Красноречивее всего стал язык ласк. Его прикосновения обжигали как огонь; соски ее грудей, и без того уже твердые, стали как камень.

Его рука двинулась дальше, вниз. Вот она остановилась на ее атласном животе — и ниже, ниже… Элис вся напряглась. Как ей хотелось слиться с ним в единое целое!

Кейрон понял ее желание. Его пальцы уже тянулись к самому сокровенному. До этого Элис не могла высказать словами, чего она желает больше всего, но теперь сомнений не было. Его пальцы приближались к самому порогу, за которым ее ждет уже какое‑то совсем уж неземное, еще неведомое наслаждение…

Губами и языком Кейрон продолжал ласкать ее грудь — и как! Элис в экстазе погрузила свои пальцы в соломенную копну его волос. Каждое прикосновение его губ пробуждало в ней какие‑то новые ощущения и огнем охватывало все ее существо. Она вся дрожала от страсти.

Кейрон мягко развел ей ноги, и его пальцы скользнули в ее влажное лоно. С ее уст сорвался крик восторга.

— Да, да! — молила она, больше дыханием, чем словами.

— Я уже больше так не могу, — срывающимся голосом произнес Кейрон, поглаживая ее по щеке.

— Я тоже…

Что‑то твердое и горячее вошло в нее — и она с легкостью раскрылась навстречу еще неведомому наслаждению. Сперва мягко, медленно, а затем с все убыстряющейся силой он заполнил ее всю; ее дыхание прервалось — она испытала ощущение полета. Боже, какой восторг!

Она ожидала, что ей будет больно: многие женщины часто говорили об этом. Но если боль и была, то во всяком случае наслаждение оказалось сильнее чувства боли, намного перекрыло его. Кейрон угадывал все ее невысказанные желания, утоляя жажду ее плоти ласками и поцелуями. Их уже было не двое: они стали единым существом, их объединяла страсть.

Почему‑то она вспомнила, как она скакала на Кабошоне. Теперь Кабошон — это она, а Кейрон — всадник. Она увидела вдали барьер, Кейрон направил ее к нему, она рванулась, чтобы его взять. Вот он ближе, ближе, скорость растет. Вот она уже в воздухе — в потоке эфира, как будто какие‑то теплые мягкие крылья подняли ее вверх. Внизу — ничего, кроме мерцающего света. Ах, какое блаженство! Если бы никогда не возвращаться на землю, вечно парить так! Кейрон в таком же состоянии, он издает какой‑то ликующий вскрик… Наступила тишина — слышно только их учащенное, лихорадочное дыхание.

Кейрон поднял голову, улыбаясь, взглянул на еще окрашенное страстью лицо Элис.

— Ну ты и женщина — о такой только мечтать можно! Не знай я, что ты девушка, ни за что не поверил бы, что ты это в первый раз…

Элис рассердилась:

— Кейрон! Как ты смеешь!

— Успокойся, родная, — он приставил палец к ее губам. — Я ведь пошутил.

Элис положила голову к нему на грудь, провела ногой по его ноге.

— Твоя нога. Там рубец какой‑то…

— Ничего особенного. Старая рана.

— Я и не думала, что ты у меня хромоножка, — Элис сдернула одеяло и села, чтобы получше рассмотреть шрам.

— Кейрон! Это серьезная штука. Кажется, в тебя стреляли — причем с очень близкого расстояния.

Кейрон потянул ее к себе — ляг! — и вздохнул:

— Ну ладно. Не хочется признаваться, но жене придется: оказалось, что стрелок я неважный. У меня была дуэль, незадолго до нашей первой встречи. К счастью, мой соперник тоже оказался не слишком меткий…

Элис вспомнила, как легко Кейрон уложил напавшего на них кабана. Странно, почему он называет себя плохим стрелком. Рана, судя по виду, совсем недавняя и тяжелая — от большого розового рубца веером расходились более мелкие.

— Он что — выстрелил до положенного сигнала?

— Да, верно. Ну хватит — что, мы так и проведем нашу первую брачную ночь, обсуждая мои недостатки? Ну‑ка, иди сюда! — Кейрон шутливо шлепнул ее чуть ниже спины и посадил на себя. Нежно провел ей пальцем по губам: — Ты счастлива?

— Да! — выдохнула она. Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы теплые, надежные объятья Кейрона прогнали от нее эти глупые мысли.