Роковой поцелуй

8

«Поберегись!» — голос бегущего перед экипажем слуги‑скорохода заставил Элис отпрянуть в сторону; она едва не упала на мостовую. Она и прошла всего три квартала — и три раза проезжавшие мимо кареты едва не расплющили ее о стену дома; в последний момент она едва успевала спрятаться за какой‑нибудь столб. Прошедший ночью дождь превратил улицы в месиво грязи, колеса эту грязь разбрызгивали, и весь подол ее юбки был залеплен грязью.

Если бы Элис не приходилось играть роль бедной гувернантки, она бы наняла извозчика прямо от дверей дома Данкена. Это было, однако, рискованно. При ее маленьком жалованье нанимать кеб — было слишком подозрительно. Она решила пренебречь комфортом ради безопасности, и вот она уже пять кварталов идет пешком, направляясь к Черинг‑Кроссу. Ну, теперь, кажется, можно и сесть в кеб.

Устроившись в кабине, она вытащила из сумочки свой кружевной носовой платочек и попыталась с его помощью стереть грязь с подола своей саржевой юбки. Платок быстро превратился в комок грязи. Не найдя иного выхода, Элис приоткрыла дверь кеба и выбросила его на панель.

Она направлялась в Хаундсдитч, где Беатриса с сестрой Лидией снимали маленькую квартиру. Глядя сквозь грязное стекло и провожая взглядом проплывающие мимо здания, Элис вдруг подумала, что за месяц своего пребывания в Лондоне она впервые получила два выходных и еще по‑настоящему не видела города. Может быть, устроить себе нечто вроде экскурсии? Может быть, это поднимет ей настроение? Сегодня утром она имела еще один неприятный разговор с Данкеном, так что теперь ей определенно нужны были какие‑то положительные эмоции. Элис постучала вознице, но он в уличном шуме не расслышал ее стука. Постучала второй раз, посильнее — лошади остановились.

— Чего изволите, миледи? Мы едем по Стрэнду, как вы и сказали. Вы обещали заплатить до Хаундсдитча. Передумали?

— Я по‑прежнему хочу туда. Но провезите меня мимо оперного театра.

Четыре года назад, когда она с отцом была в Лондоне, она слушала там оперу Генделя, и воспоминания о том событии теплой волной захлестнули ее. Роскошная ложа, веселые шутки отца, звук настраиваемых струн — все это как будто подняло ее со скамейки обшарпанного экипажа и унесло куда‑то далеко, далеко… Может быть, если она увидит здание театра воочию, ей станет еще лучше…

— Это не по пути. Я поеду, куда прикажете, конечно, но придется тогда доплатить.

Элис вынула пять шиллингов и положила их на ладонь в перчатке. Глаза извозчика блеснули, он поспешно — пока богатая дама не передумала — схватил монеты и засунул их в верхний карман своей грязной шерстяной куртки.

— Оперный театр, отлично, миледи! — Слава Богу, он отвернулся от нее, теперь и вздохнуть можно свободно. Лошади дернули, экипаж начал сворачивать со Стрэнда, направляясь к Друри‑Лейну, этому кварталу богемы.

Элис попыталась взять себя в руки и успокоиться — но тщетно. Все ее существо тряслось и кричало — бурная тряска экипажа и громкий стук его железных колес были лишь слабой имитацией того, что творилось у нее в душе. Она отправилась к Беатрисе просто потому, что больше было некуда, не уверенная, что вообще вернется обратно в дом Данкена. У нее была слабая надежда, что бывшая наставница ее как‑то утешит, подскажет что‑то, что могло бы ей помочь пережить нынешние невзгоды.

Странно, что Данкен, при всей его необузданной ярости, все‑таки не уволил ее.

Пусть бы он уж это сделал — тогда, по крайней мере, он освободил бы ее от необходимости самой принимать решение. Она была совсем не уверена, что сможет продолжать свою игру: все эти накрахмаленные данкеновские понятия о правилах поведения были ей невыносимы!

— Вы должны помнить, кто вы такая! — орал он на нее, заложив пальцы за жилетку. При этом он расхаживал по библиотеке вперед‑назад, как школьный учитель, раздумывающий — распорядиться принести розги или нет. — Вы должны знать свое место и должны строго подчиняться предписанным вам правилам! Вы находитесь у меня в услужении.

В услужении! Доходов от Брайархерста было бы вполне достаточно, чтобы ей пять раз нанять самого Данкена к себе в услужение! Она слышала, что его дед женился не на ровне — на дочери какого‑то лавочника — так, по крайней мере, это выглядело со слов миссис Спунер. И человек такого сомнительного происхождения осмеливается демонстрировать ей свое сословное превосходство! Элис гневно стукнула каблучком по днищу экипажа, так что возница принял это за сигнал остановиться.

— Поезжай! — преувеличенно громко крикнула она — ярость еще не утихла.

Она поправила шляпку, и, подперев подбородок кулачком в перчатке, предалась созерцанию проплывавших мимо нее городских пейзажей. Дорога от Сент‑Джеймса до Хаундсдитча была полна контрастов: богатство и нищета соседствовали друг с другом.

Вот — кварталы аккуратных особнячков, где живут зажиточные горожане, отгородившиеся толстыми кирпичными стенами от суеты и толкотни большого города; вот — темные прокопченные дымом кварталы, где живет беднота, с частоколом печных труб, дымок от которых символизирует тщету усилий их обитателей поддерживать достойное существование, а вот — сплошные ряды лавок, где можно купить все — от постельного белья до пучка редиски. Блеск и нищета Лондона.

Виды города — ослепляли, а его звуки — оглушали, — даже сквозь стекло ее кеба. Крики нищих, тирольские рулады молочниц, голоса уличных певцов, стоявших на перекрестках со шляпами для сбора монет в ногах. И поверх всего — густая пелена дымного тумана — как на похоронах, при отпевании. Все настраивало на меланхолический лад — что вполне соответствовало настроению Элис.

Вся дорога — несколько миль — заняла менее получаса, хотя такая быстрота объяснялась отнюдь не желанием возницы сделать приятное щедрой пассажирке, а скорее жадностью: чем быстрее он от нее отделается, тем больше будет шансов, подхватить нового клиента.

— Мы приехали, миледи.

Элис помедлила, думая, что возница слезет и откроет ей дверь, но, так и не дождавшись, сделала это сама. Очутившись на земле, она осведомилась, не собирается ли он дать ей сдачу. Беззубый возница энергично покачал головой: «Дудки!» — и Элис поняла, как глупо было давать ему деньги вперед.

От той суммы, которую Хэдли дал ей с собой на дорожные расходы, оставалось меньше половины, но Элис напомнила себе, что у нее еще есть жалованье. Приучиться жить по средствам — это, в конце концов, тоже одно из условий игры, которые она должна соблюдать; если, конечно, она сочтет необходимым эту игру продолжать.

Хаундсдитч находился далеко от аристократического квартала, в котором был расположен дом Данкена. Ничто не защищало здесь обитателей от шума большой проезжей улицы, и не только от шума, но, увы, и от запаха — запаха, исходившего от куч неубранных отбросов. Правда, когда Элис бросила взгляд на выстроившуюся вдоль улицы вереницу жилых строений, впечатление оказалось более благоприятным. Дома были расположены вплотную друг к другу, но выглядели довольно ухоженными; можно было предположить, что в них живут вполне почтенные люди.

Элис вновь изучила кусок бумажки, на котором она записала адрес Беатрисы; дом был в полуквартале отсюда; вот и он; она осторожно подергала за веревку звонка; входная дверь была в царапинах, с облезшей краской. Сперва не было никакого ответа; Элис даже забеспокоилась: а вдруг Беатрисы нет дома? Но на второй звонок она услышала знакомый голос из дома:

— Кто там?

— Беатриса! Это я, Элис.

Она услышала, как Беатриса неловко пытается справиться с замком. Вот, наконец, и ее такое знакомое лицо…

— Элис, дорогая! Какими судьбами?

Девушка зажмурилась и тяжело вздохнула.

Ответ был достаточно красноречивым. Беатриса крепко сжала руку Элис и молча повела ее за собой. Они вошли в крохотную гостиную.

— Садись! — сказала она ей тоном, не допускающим возражения. — Сейчас я принесу чай, а потом мы поговорим.

Нигде еще, с тех пор как она покинула Брайархерст, Элис не чувствовала себя так легко и спокойно, как здесь! Она расслабленно откинулась на истертый шелк скромной кушетки. Мебель тоже была отнюдь не новой, однако она была намного удобнее, чем рассчитанная на внешний эффект мебель в доме Данкена или даже — ей пришлось признать — в ее собственном доме в Брайархерсте.

Квартира была скромная, но уютная; как раз таким и должен был быть домашний очаг двух стареющих незамужних леди. В гостиной было изобилие всяких вышивок, по стенам — бумажные цветы; ни один мужчина этого бы не выдержал.

Вернулась Беатриса с чашкой горячего ароматного чая. По ее осторожному обращению с прибором Элис догадалась, что им редко пользуются, приберегая для почетных гостей. Элис продрогла во время своего путешествия и сделала сразу глубокий глоток, не подозревая, что кроме сахара в чай было добавлено кое‑что еще. Она закашлялась.

— Бренди? — успела спросить она между приступами кашля.

— И. же видела, какая ты пришла озябшая. Подумала, что это не пометает.

Чай, на вкус Элис, был довольно крепок, особенно в градусах алкоголя, но она понимала, что Беатриса права: ей это сейчас нужно. Она продолжала пить обжигающий напиток — хотя теперь и маленькими глоточками.

— Ну, — Беатриса пододвинулась и полуобняла Элис, — а теперь расскажи, что там у тебя стряслось.

— Ой, Беатриса, — простонала девушка. — Я больше не выдержу.

— Что он тебе сделал? — Беатриса достаточно хорошо знала и Данкена, и Элис, чтобы понять, что вместе они представляют собой гремучую смесь.

— Да ничего. Я просто потанцевала на этом его глупом балу.

Мягкие черты лица Беатрисы заострились:

— Что?

— Я сожалею, что так случилось. Это… это трудно объяснить. Кейрон Чатэм…

— Лорд Чатэм?..

— Ты его знаешь?

— Достаточно, чтобы предупредить тебя, чтобы ты держалась от него подальше.

Комментарий Беатрисы задел Элис. Она пришла посоветоваться насчет Данкена, а не насчет Кейрона Чатэма.

— Да, он порой бывает противным.

— Он такой повеса! У него больше женщин, чем фунтов в банке, а он совсем не бедняк! Плохо, что ты совершила такой бестактный поступок. Но и худшего сообщника ты вряд ли могла подобрать.

Элис понимала: Беатриса права. Но в ней проснулся какой‑то мятежный дух противоречия; ей захотелось встать на защиту Кейрона; это ее желание удивило ее и вывело из равновесия гораздо больше, чем порицание Беатрисы. Но она слишком устала, чтобы вступать в спор, лучше уж уступить.

— Наверное, ты права. Но сейчас моя проблема — не Кейрон, а Данкен.

Лицо Беатрисы выразило полное понимание и сочувствие; она понизила голос до шепота:

— Он не выгнал тебя?

— Почти что. Я думаю, меня спасло только заступничество Лайли. Но он явно жаждет моей крови. Наверное, надо кончать со всем этим и ехать домой.

— Зачем? Здесь тоже есть виселицы.

Услышав это страшное слово, Элис инстинктивно схватилась рукой за шею. Да, она дала себе слово не думать об этом, и она старалась не думать, но только днем. Но не во сне. Вот и сегодня ночью ей приснилось, как тугая, петля палача стягивает ей шею…

— Ну и что же мне делать?

— Хотя бы извинилась за свой поступок?

— Он не настаивал. Я просто обещала, что такое больше не повторится.

— Ну и правильно. Ты, правда, хочешь моего совета?

— Конечно, Беатриса.

— На этот раз Данкен смилостивился, но он будет искать любой предлог, чтобы тебя уволить. Ты все‑таки должна попросить прощения. Взывай к его милосердию. Обещания обещаниями, но нужно покаяние. Я знаю, какой он жесткий человек, но сейчас он твоя единственная надежда. И подумай о Лайли: каково ей будет без тебя?

Элис подумала: да, Данкен ей глубоко неприятен, но Лайли она любит, и это чувство, пожалуй, сильнее.

— Ну, сможешь поступиться своей гордыней? — тон Беатрисы говорил о том, что она ожидает утвердительного ответа.

— Ну, если нужно, — Элис увидела сомнение в глазах Беатрисы. — Я извинюсь — хотя бывают моменты, когда я думаю — лучше уж на виселицу, чем жить в его доме.

Беатриса неодобрительно покачала головой.

— Ну, это ведь не навечно. И тебе с ним детей не крестить. Кстати, у тебя есть что‑нибудь новое от Хэдли?

Элис наконец сняла шляпу и грустно вздохнула, лишний раз убедившись, что она отнюдь не новая — фетр местами залоснился.

— Честно говоря, я жду ответа со дня на день. Я ему сегодня утром послала уже второе письмо.

— Второе письмо? Я едва поверила своим ушам, когда услышала, что ты отправила первое. Посыльный мог разоблачить тебя!

— Я его послала с дилижансом. Без подписи. Я заплатила одному из лакеев Данкена, и он сам отнес его на почтовую станцию. Я не думаю, что очень уж рисковала.

— Все равно это рискованно.

Наверное, оказавшись от Брайархерста на почтительном расстоянии, Элис слишком уж успокоилась, потеряла бдительность. Это плохо.

— Сомневаюсь, чтобы убийца Джулии меня как следует рассмотрел. И чтобы он стал искать меня здесь? Иногда я думаю, что все эти меры предосторожности — ерунда.

Беатриса была явно шокирована таким легкомыслием своей прежней воспитанницы:

— Пока ты не узнаешь, кто убил Джулию, тебе следует затаиться. Не говоря уже об этой твоей подлой мачехе — одних ее угроз достаточно, чтобы ты пока и думать забыла о возвращении.

Элис удрученно опустила голову. Опять Беатриса права. Наверное, она слишком вымоталась — в таком состоянии она не способна рационально мыслить:

— Ну ладно. Но весь этот маскарад — это так противно… Моя комнатка там такая крохотная, еда плохая, а эти платья….

Слово «платья» Элис произнесла с вопросительной интонацией: разве можно назвать так то, что сейчас на ней? Потом, в замешательстве, она подумала: она жалуется на свою жизнь, а ведь Беатриса жила именно так и не жаловалась; теперь, судя по окружающей ее обстановке, ей еще труднее. Краска стыда залила лицо Элис.

— Ой, прости, дорогая, Это звучит так… так высокомерно. Наверное, это все влияние лорда Грэнвилла…

Беатриса потрепала ее по руке.

— Я понимаю, деточка. Такое положение — не для тебя. В мире существует определенный порядок, а тут все смешалось… Кстати, именно поэтому я так встревожилась, когда ты упомянула имя Кейрона Чатэма.

— Что ты знаешь о нем, Беатриса? — Элис уже сколько раз давала себе слово забыть о нем, но мысли неизменно возвращались к нему. Что еще ужаснее, мысли о нем были ей приятны.

— Я знаю, что он довольно близкий друг лорда Грэнвилла. Очень красив и очень богат — и потому — не для таких, как мы. Дело даже не в том, что ты помолвлена с Хэдли. Связь с кем‑то вне «твоего» класса сразу привлечет к тебе внимание — и это самый быстрый путь б Ньюгейтскую тюрьму. Обещай мне, что ты выбросишь его из головы, Элис!

Девушка отвела глаза, окончательно убедившись, что, по крайней мере, со вчерашней мазурки она уже ни о ком другом думать не могла.

Элис крепко прижимала к себе «Клариссу Харлоу». Она уже несколько раз читала этот печальный роман. Это была сага о молодой девушке, которую жадные родственники выдали замуж за нелюбимого. Потом ее соблазнил какой‑то авантюрист, который довел ее до гибели.

Роман затрагивал какие‑то самые сокровенные струны в душе Элис. Ее судьба была чем‑то сходна с судьбой Клариссы; она лишь надеялась, что у нее будет другой конец.

Книга стоила три шиллинга; покупать ее было непозволительным расточительством. Однако ощущение от настоящей кожи ее роскошного переплета давало ей такую радость, что это перевесило соображения рассудка. Элис вовсе не раскаивалась, что зашла в маленькую книжную лавку на обратном пути от Беатрисы. Еще она купила яблоко у уличного торговца, не доезжая опять‑таки несколько кварталов до дома, она расплатилась с извозчиком и вышла из экипажа.

Чтобы сэкономить время, она решила пройти через Сент‑Джеймсский парк. Потом, вспомнив, что Данкен отпустил, а вернее, выгнал ее из дому на целый день, она переменила свое решение: лучше она там посидит и почитает… Все еще не веря до конца, что ей не нужно никуда спешить, Элис выбрала себе одну из чугунных скамеек и открыла «Клариссу».

Перед ней был вид на Птичью аллею — место, где были выставлены вольеры и клетки с диковинными птицами. Но еще ярче павлиньих хвостов были наряды знатной публики, прогуливавшейся по парку. Элис перевернула страницу и громко раскусила холодное, крепкое яблоко. Шум от потока гуляющих отвлекал внимание, и не в силах подавить в себе искушение насладиться зрелищем этого великолепного парада мод она захлопнула книгу.

Аромат розовых цветов только начавшей распускаться акации, разносимый легким полуденным ветерком, создавал какой‑то сверхъестественный эффект; было так вкусно, как в кондитерской. Элис подставила лицо солнцу и глубоко вдохнула в себя этот напоенный медом весенний воздух.

Взгляд ее скользил по окружности: вот дамы в шляпах с плюмажами, в сопровождении своих спутников; вот утки, плещущиеся в пруду, вот какая‑то бродячая собака утоляет жажду на мелководье канала… Вдруг глаза Элис застыли на слишком знакомом объекте: там, где несколькими минутами раньше она сошла с кеба, остановился фаэтон Кейрона Чатэма.

Она слегка прищурилась, чтобы разглядеть получше; может быть, она обозналась. Нет, в отчаянии подумала она, ошибки нет: она узнала и экипаж, и его владельца. В горле нее застряло что‑то вроде нервной икоты. Между тем, Кейрон вышел из экипажа, отпустил кучера и двинулся явно по направлению к ней.

Впрочем, он ее еще не заметил. Скорее всего, он просто решил подышать свежим воздухом. Судьба? Вот он здесь, рядом, один — и она, которую бросает то в жар, то в холод. Все мысли вылетели у нее из головы. Она понимала лишь, что любыми средствами должна избежать встречи с ним.

Она еще может это сделать. Во‑первых, она еще успеет просто встать и уйти, пока он ее не заметил. Во‑вторых, она может прикрыться томом «Клариссы». Она обещала Данкену, что больше никогда не будет общаться с лордом Чатэмом. Она обещала Беатрисе. А самое главное — то же самое она обещала самой себе…

Но теперь все эти обещания рушились как карточный домик. Своей легкой походкой Кейрон приближался к ней, и вся решимость Элис таяла как весенний снег. Ох, как он был хорош в этих темно‑желтых бриджах и бежевой жилетке! А его губы, складывающиеся в полуулыбку, серые глаза, как бы приглашающие в какой‑то иной, волшебный и радостный, мир…

Искушение или просто помешательство? Как бы то ни было, Элис капитулировала. Зная, что будет потом раскаиваться, она снова закрыла книгу, проглотила последний кусок яблока и взглянула на него с улыбкой.

Кейрон как будто уловил этот ее немой зов; его глаза, ранее рассеянно скользившие по толпе в поиске знакомых лиц, остановились на ней. Он замер, потом сделал несколько шагов — те несколько шагов, которые разделяли их, и замер снова. Он помолчал, потом галантно поклонился.

— Мисс Уокер.

— Лорд Чатэм.

— Я вижу, вы скучаете в одиночестве? В такой чудесный день — и одна! — Кейрон кивком головы указал на место рядом с ней на скамейке — как будто демонстрировал свое удивление тем, что оно свободно. Элис одновременно и боялась, и надеялась, что он сядет рядом с ней.

— Да. Данкен, то есть, лорд Грэнвилл, — дал мне выходной.

Лицо Кейрона потемнело при упоминании имени Данкена.

— Рад слышать. Я оставил его вчера в таком состоянии, что боялся, ваш выходной несколько затянется. Я бы посидел с вами, но, думаю, лучше если мм пройдемся. Движущиеся мишени, знаете ли… в них труднее попасть.

Опять эта терзающая ее сердце улыбка! От осторожности и благоразумия Элис не осталось и следа. Как будто зачарованная, она встала и пошла рядом с ним; взгляд ее был устремлен прямо перед собой; но каждой частичной души она ощущала его присутствие.

— Простите меня за вчерашний день. То, что вас постигло, — целиком и полностью моя вина. Мне не следовало бы вас тащить на этот танец.

— Ни к чему сожаления. Это был мой собственный выбор. — Элис была уверена, что говорит чистую правду. Хотела ли она просто потанцевать или хотела побыть вместе с Кейроном — не чьи‑либо, а именно ее желания толкнули ее на такое безрассудство.

— Хотел бы надеяться, что таков действительно ваш выбор.

Кейрон бросил на Элис взгляд, полный такой силы, что сердце ее затрепетало. Она должна что‑нибудь ответить? Да ей воздуха на дыхание не хватает! Слава Богу, Кейрон продолжил:

— Я хочу, чтобы вы знали: я глубоко сожалею о последствиях нашего безрассудного, хотя и столь чудесного, танца.

— Ничего страшного. Я осталась жива — хотя и чудом избежала казни.

При всей серьезности инцидента, комическая сторона его не могла не забавлять; вспомнив лицо Данкена, покрасневшего как рак, Элис не могла сдержать улыбки.

Кейрон с облегчением засмеялся.

— Подозреваю, что в данном случае коса нашла на камень. Я, кстати, разговаривал с ним сегодня утром. К сожалению, уже было слишком поздно спасать вас от его гнева, но я его убедил, что в следующий раз он должен привлечь к ответственности меня, а не вас.

Элис, явно смущенная, замедлила шаг. Он что, намекает, что они снова когда‑нибудь встретятся при подобных обстоятельствах? Себе она уже не доверяла, ей оставалось только молиться, чтобы он держал себя в руках.

— Не думаю, что такая возможность представится.

Кейрон повернулся и загородил ей дорогу:

— Вы думаете, я имел в виду только танец…

Глаза Элис широко распахнулись — она почувствовала, как ресницы защекотали ей брови; она остановилась, безгласная, нерешительная и сама смущенная своей реакцией.

— Я не знаю, что вы имеете в виду, когда имеете дело с гувернанткой.

Элис могла себе представить, что он имеет в виду; конечно, нечто бесчестное.

— Вы думаете, что я вижу в вас лишь гувернантку?

— Ну, а кто же я? — она отвела взгляд в сторону, в испуге, что глаза выдадут ее.

— Вы, вы… это…

Кейрон подошел еще ближе к ней. Элис знала, что если она еще и сохраняет способность рационально мыслить, то лишь в том случае, когда он находится на достаточном расстоянии от нее. Поэтому она попыталась отступить, но спиной уперлась в ствол дерева.

Кейрон склонился над ней, руки его сомкнулись, образовав нечто вроде арки. Еще никогда она не ощущала такого жара. Она чувствовала, как все в ней плавится, тает — как будто какое‑то белое пламя разрезает ее плоть.

Стоять так на публике, в такой интимной близости друг от друга — чистое безумие! Глаза Элис заметались по сторонам; только сейчас она обнаружила, к немалому своему удивлению, что они давно уже удалились с главной аллеи и оказались на какой‑то уединенной лужайке. Но и в отсутствие свидетелей такая близость была опасна. Однако она была такой беспомощной, безвольной… Он лишил ее дыхания, зато вдохнул в нее бурный вихрь желания.

Рука Кейрона нежно коснулась ее щеки, потом он притянул ее к себе, своими горячими губами нашел ее бессильно раскрывшиеся губы, и все провалилось в какую‑то черную пустоту. Его прикосновение вызвало во всем ее существе настоящий пожар, и теперь все, что она видела и чувствовала, она видела и чувствовала сквозь пелену и дым этого пожара.

Она закрыла глаза, все ее существо требовало чего‑то, чему она не находила названия, что нельзя выразить словами, чего‑то невероятно сладостного. Она молила Бога, чтобы он остановился, но вместо этого его теплое дыхание стало еще ближе, его губы сперва мягко прикоснулись к ее губам и вдруг жадно потребовали ответа.

Это ощущение было совсем не похоже на нежную муку того первого поцелуя в библиотеке. Губы Кейрона, казалось, пожирали не только ее тело, но ее душу. Вся решимость и твердость Элис ушли в какой‑то водоворот, унесенные бурей новых, незнакомых ощущений. Вместо этого забил родник какого‑то освобождения, его влага проникла во все поры ее жадно впитывавшего эти новые, восхитительные ощущения тела.

Кейрон прижал Элис к себе еще крепче, так, что она вся затрепетала от соприкосновения с его телом. Не раздумывая, она сама с неожиданной бешеной страстью прильнула к нему; их тела уже слились в одно целое. Это было уж слишком; если она не остановится сейчас, она не остановится уже никогда!

— Нет! — собрав в один кулак всю свою волю, Элис отскочила от него как ошпаренная. Кейрон даже не пытался ее удержать; он лишь попытался с немым вопросом поймать ее взгляд.

— Ты в самом деле не хочешь?..

Элис хотела — и как хотела! — чтобы его руки снова коснулись ее груди, чтобы его тело сомкнулось с ее, чтобы его губы наполнили все ее существо желанием. Но это же были греховные, запретные радости, которые она теперь, когда разум к ней вернулся, могла только проклинать.

— Оставьте меня в покое! — выкрикнула она, чуть ли не рыдая. Губы ее еще горели от жара поцелуя Кейрона, но она уже мчалась как спугнутый заяц вниз, по дорожке — к спасительной гавани, какой ей теперь представлялся дом Данкена.

Удар от столкновения был такой сильный, а столкнулись Данкен Грэнвилл и Дженни так неожиданно, что она не удержала в руках свою большую сумку, и все ее содержимое рассыпалось по полу вестибюля.

— Простите, только и сумела она произнести в испуге, донельзя удивленная, как это она не заметила сэра Грэнвилла, и все еще не в силах понять, кто в кого врезался? — Это моя вина, наша милость. Целиком и полностью, моя вина, — залепетала Дженни, страшась стать объектом его гнева.

Лицо Данкена стало малиново‑красным. Дженни решила, что от ярости, но на самом‑то деле — от смущения, что она догадалась о его намерении догнать и остановить ее. Когда он услышал ее шаги, удалявшиеся к выходу, он подумал только о том, как бы успеть ее перехватить, — и вот что из этого получилось!

— Я вас не сильно ушиб?

— Нет, вовсе нет. А я вас?

У Данкена сильно болело колено, по которому пришелся сильный удар чем‑то твердым, что было в сумке Дженни, но он не подал виду.

— Ничего, ничего. Но вот ваши образцы… — он показал на серпантин рюшей и кружев на полу.

— Я сейчас все подберу. — Дженни поспешно стала наполнять сумку разбросанным по полу добром. Они одновременно схватились за один и тот же рулон атласной ткани, их пальцы слегка коснулись друг друга, и они оба так же одновременно поспешно отдернули руки.

— Пожалуйста, разрешите мне… — Данкен взялся за сумку. Дженни не могла понять, что это — предложение или приказ? Во всяком случае она замерла и не шевелясь наблюдала странную картину: ее заказчик ползает у ее ног по мраморному полу.

Она редко была свидетелем того, что Данкен оказывал кому‑либо какие‑то услуги. С чего это он решил ей помочь, ведь скорее всего действительно во всем виновата она. Она пребывала в полнейшем недоумении.

Ее мысли обратились к нему: что он за человек? Данкен Грэнвилл был не лишен мужской привлекательности, хотя в толпе его лицо вряд ли привлекло бы внимание. Редеющие, с проседью волосы, угловатые черты узкого лица, придававшие ему неуловимое сходство с волком, — нет, он не был красавцем, отнюдь. И, однако, в нем было что‑то, от чего сердце Дженни вздрагивало и голова начинала кружиться всякий раз, когда он приближался к ней, — какие‑то глубоко скрытые ранимость и беззащитность.

Дженни давно уже поняла, что ее как‑то властно тянет к этому человеку, но почему? Ведь он может быть таким жестоким, таким высокомерным… Порой его грубость была столь явной и неприкрытой, что ее буквально трясло от ярости, как только она закрывала за собой дверь его дома — щеки ее горели от его незаслуженных оскорблений.

И все‑таки она всегда прощала его. Может быть, потому что, как она подозревала, за его грубостью скрывается страх: если он сбросит с себя маску блюстителя всевозможных запретов и приличий, окажется, что он сам совершенно обыкновенный, ничем не выдающийся… Во всяком случае она замечала эту черту во многих своих клиентах из высшего общества.

Данкен попытался застегнуть сумку, но так и не сумел этого сделать и подвинул ее к Дженни.

— Если вы не слишком спешите, я могу с вами рассчитаться.

— Конечно.

Данкен поднял сумку и отправился с ней в библиотеку. Дженни послушно последовала за ним. Достав чековую книжку из нижнего ящика своего бюро, Данкен обмакнул перо в чернильницу, привычным жестом сделал какую‑то запись и протянул чек Дженни.

Дженни присела в глубоком поклоне и начала складывать поданный ей листок — мельком взглянув на сумму, она ахнула:

— Лорд Грэнвилл, вы чересчур щедры Стоимость материала и работы не превышает…

— Я понимаю. Но ваша работа оказалась более чем приемлемой. Лайли очень довольна так что я включил сюда сумму небольшой премии, которую счел нужным предусмотреть.

Дженни не верила своим ушам. Речь шла вовсе не о какой‑то небольшой премии — сумма почти вдвое превышала договорную.

— Сэр, ваша щедрость ставит меня в неловкое положение.

По покрасневшему лицу Дженни было видно что она искренне выражает свои чувства. Данкен, со своей стороны, никак не ожидал такой реакции.

— Ерунда, — отрезал он, потом изобразил на лице улыбку, пытаясь сгладить впечатление от своей несколько грубоватой реплики. — Это вполне справедливое вознаграждение за вашу кропотливую работу. И кроме того судя по всему, я не единственный клиент который находит ее столь достойной.

Дженни застенчиво улыбнулась.

Действительно, она была прекрасной портнихой, что создало ей прекрасную репутацию у заказчиков. И все же, чтобы такой человек, как Данкен, задумался хоть на минуту о том, как ее вознаградить!

— Спасибо, сэр. Этот год у меня очень удачный. Одна только леди Трокмортон заказала у меня сразу десять платьев. Я даже подумываю о том, чтобы нанять себе помощницу.

Данкен почувствовал себя более уверенно. Расцепив сжатые пальцы, он подошел к ней поближе:

— Я рад за вас. Видите ли, когда прежняя портниха леди Трокмортон уезжала в Йоркшир, она попросила меня рекомендовать ей кого‑нибудь взамен. Я был счастлив назвать вас.

Дженни полураскрыла рот от удивления. Так вот кому она обязана расширением круга своей клиентуры! И все‑таки она с трудом представляла себе Данкена в роли консультанта по вопросам достоинств дамских портних.

— Тогда я еще в большем долгу перед вами… — ее карие глаза стали еще больше; в них светилась благодарность. От нее исходила аура почти детской невинности, что никакая кокетка не сумеет сымитировать. Ее порозовевшие щеки с такими милыми веснушками только усиливали этот эффект; так и хотелось их погладить — они, наверное, на ощупь как бархатные рюши, что вывалились из ее сумки…

Она слишком часто вызывала у Данкена подобные мысли, но он решительно гнал их от себя.

Она была прислугой; по‑видимому, ей не суждено было бы подняться выше должности кастелянши, если бы не завещание ее прежней хозяйки. А если у него какая‑то непонятная тяга к ней, то эту тягу надо пресечь. Дед Данкена был здорово наказан за свой брак с женщиной из среднего класса. Бремя этого поступка тяготело над отцом Данкена и, вероятно, бросило бы тень и на внука, если бы он не посвятил всю свою жизнь восстановлению репутации семьи, прослыв строгим ревнителем правил и условностей света. Теперь он не собирался ставить все на карту ради удовлетворения простой похоти.

— Лорд Грэнвилл, леди Мод Деламер! — Дворецкий Данкена отступил в сторону, и в рамке двери возникла фигура Мод. Судя по румянцу на щеках, казалось, она только что влетела с улицы, хотя уже успела сбросить пелерину и сейчас предстала в ярком пестром платье с шафрановыми вставками. Ее белокурые волосы, обычно зачесанные набок и широкими волнами ниспадавшие на плечи, сейчас были подобраны в пучок, едва заметный под полами ее желтой шелковой шляпки. Как догадалась Дженни, это было сделано специально для того, чтобы лучше было видно такой же желтый шелковый шарфик, обвивавший шею. Мод одной рукой в перчатке дотронулась до жемчужины в колье, а другую протянула Данкену.

— Я не слишком рано?

Дженни часто видела Мод мельком раньше, когда приходила на примерки к Лайли. Она всегда считала Мод красавицей, но теперь, когда впервые она оказалась с ней лицом к лицу… Дженни почувствовала, насколько ее скромное платье проигрывает рядом с сочными красками шелков Мод, и плечи у нее опустились.

И дело не только в платье — Дженни точно могла определить его стоимость — целое состояние! А лицо, а фигура, а титул! До этого Дженни в глубине души еще могла надеяться на какие‑то отношения между собой и Данкеном Грэнвиллом, но теперь, когда она подробно рассмотрела это воплощение женственности, она все поняла: ее хозяин заслуживает лучшей партии, чем она, простая портниха.

— Дженни, вы можете идти. — Дженни думала, что их разговор еще не закончен, и лаконичная реплика Данкена уязвила ее еще больше, чем брошенный в ее сторону пренебрежительный взгляд Мод.

Чувствуя себя униженной, Дженни подняла свою сумку и медленно направилась к выходу…

— Уж не забыл ли ты о нашей встрече, Данкен? — Мод издала короткий смешок. — Ты мне обещал продать этого жеребца до будущей охоты. Сейчас мой кошелек полон, и я прямо‑таки в нетерпении: хочу его опустошить. Или ты забыл?

— Как я мог забыть? — Данкен указал Мод на кушетку, и она направилась к ней. За Дженни в этот момент закрылась дверь. Она вышла в коридор с тяжелой сумкой в руках. Слава Богу, дворецкий не счел нужным ее проводить до выхода. Вот и хорошо: она не хотела, чтобы кто‑нибудь видел ее слезы.