Роковой поцелуй

5

Элис ярко себе представила Мод, мирно щиплющей травку на каком‑нибудь пастбище в Италии, в компании — нет, в стаде, конечно, таких же, как и она, овечек. Эта картина ее слегка развеселила. Однако овечка она, признаться, была прехорошенькая. Как бы он там ни отзывался об этом типе женщин, а ушли‑то они все‑таки вместе, под ручку…

— Лаго ди Комо, — Лайли, наконец, выжала из себя ответ.

— Что, что? — Элис забыла свой вопрос.

— Самое большое озеро в Италии — Лаго ди Комо.

— Ди Гардо, Лайли. Но они близко друг от друга, — Элис решительно повернула свои мысли к сегодняшнему уроку.

Лайли досадливо провела пальцем по кушетке.

— Тебе, наверное, надоела такая тупая ученица.

— Вовсе нет. Ты не права.

— Папа так считает.

Элис нахмурилась:

— Он тебе это говорил?

— Нет, но он все время меня спрашивает об учебе, все время твердит, как это важно, — в общем, обращается со мной как с дурочкой.

— Может быть, он просто видит, что у тебя острый ум, тебе все легко дается, и не хочет, чтобы ты зазнавалась. Я думаю, твой отец не хочет, чтобы ты была похожа на тех дурочек, которые только и знают, что болтать о балах и шляпках.

— А что в этом плохого?

Элисон поглядела на Лайли с осуждением.

— Мне было неприятно, Лайли, если бы ты взяла себе за образец, положим, Мод Деламер. — Она спохватилась: гувернантка не должна высказывать своего мнения о тех, кто выше ее на социальной лестнице. Опять ляпсус! Хуже того: не объяснялось ли ее раздражение тем, что Мод что‑то явно связывало с Кейроном?

Ей очень не хотелось себе признаваться, но дело обстояло именно так. Но почему? Какие бы отношения ни были у Мод и Кейрона, ей‑то что за дело? Она помолвлена с Хэдли. Почему же Кейрон Чатэм должен оставаться один?

Элис попыталась восстановить в памяти образ своего жениха, но вместо этого перед ней вновь и вновь всплывало симпатичное загорелое лицо и насмешливая улыбка Кейрона. Да ну его, этого повесу! Мало он над ней издевается! А эти его наглые домогательства! Она припомнила весь список его прегрешений, надеясь, что это даст ей достаточный заряд ярости, чтобы изгнать его образ из своих дум. Однако он возвращался к ней снова и снова в виде самых приятных воспоминаний, отнюдь не худшим из которых было совсем свежее — как его губы медленно и сладко сомкнулись с ее.

До этого ее целовал только Хэдли, но как‑то холодно, бесстрастно — по сравнению с вулканическим жаром поцелуя Кейрона. То ли Хэдли был таким неумелым, то ли Кейрон, наоборот, чересчур опытным? Элис даже покраснела от подобных мыслей.

— Элисон, ты случайно не заболела?

— Нет, Лайли…

— Мне показалось, что тебе плохо.

— Нет, нет, все в порядке, — Элис выдавила из себя вымученную улыбку, чтобы скрыть смущение. — О чем мы говорили?

— О Мод Деламер.

— А я думала — об Италии.

— О Мод интереснее. Папа говорит, что сплетничать — это грех, но все‑таки: ты знаешь, Мод уже не один год безумно влюблена в дядю Кейрона. Ты их видела вместе — правда, заметно?

— Я ничего не могу сказать, Лайли. — Элис понимала, что должна быстро и решительно положить конец этому разговору, но так хотелось узнать побольше об этой парочке!

— Они провели детство вместе в Линкольншире, их отцы основали тогда большую экспортно‑импортную фирму. Дядя Кейрон, кстати, ужасно богат. Его отец умер, мать постоянно живет за границей, а он ведет все дела. Он — завидная партия, знаешь ли…

— Лайли, мне все это не слишком интересно… — безразличным тоном заявила Элис. — Значит, Мод и Кейрон скоро поженятся… — Слова застряли у нее в горле.

— Да нет же! Мод очаровашка, но дядя Кейрон к ней абсолютно равнодушен. Печально. Она даже отказала двум женихам, которых ей подобрал папа, все надеется, завоевать Кейрона. Представь себе, не боится даже в старых девах остаться! Дядя Кейрон очень хорошо к ней относится, но моему папе как‑то признался, что он ей просто друг, не больше. Его‑то, может быть, это и устраивает, но не Мод! Как бы то ни было, если мы хотим в этом году женить дядю Кейрона, то нам придется подыскать ему кого‑то еще.

Странным образом Элисон почувствовала вдруг несказанное облегчение, услышав последнюю фразу Лайли. За такую грешную мысль она тут же наказала себя тем, что больно прикусила себе нижнюю губу.

— Не думаю, что это представит какую‑либо трудность. Если действительно многие дамы находят Кейрона Чатэма таким неотразимым, как ты говоришь…

— Дело не в них, а в нем! Он может даже побегать за какой‑нибудь юбкой, но как только речь зайдет о женитьбе — раз, и нет его! Увильнул!

— Как ты от урока географии, да? Хватит болтать о твоем любимом дяде Кейроне. Перечисли‑ка мне лучше страны, граничащие с Италией на севере.

Элисон схватилась за свой конспект урока, как за якорь спасения. Увы, мысли ее быстро спустились с гор Италии.

Так значит, Кейрон был притчей во языцех в лондонском свете. Элис любила решать трудные задачи: объездить коня, никогда не бывшего под седлом, или быстрее всех отправить кольцо в цель при игре в серсо. А вот теперь, значит, этот лорд Чатэм. Он так не похож на Хэдли. — Она секунду представила себя женой Кейрона. Сперва она усмехнулась, но затем густо покраснела.

Хэдли! Как она могла так легко забыть о своем обручении! Если бы не смерть Джулии, они ведь сейчас уже обсуждали бы детали свадебной церемонии! Вместо этого — думать о ком‑то другом, об этом противном Кейроне — нет, хватит!

Многих девушек знатного происхождения их заботливые родители чуть ли не насильно выдавали замуж за нелюбимых. У Элисон все было по‑другому — она сама выбрала себе жениха, правда, умом, а не сердцем. Что продиктовало ее выбор? Хэдли казался ей воплощением статуса, стабильности, семейной традиции. Верно: его предсказуемость делала его несколько скучноватым. Может быть, поэтому ее и потянуло к Кейрону.

С ним все было по‑другому: интригующе, и страшновато. При всей его насмешливо‑легкомысленной манере держаться, в глазах у него читалась твердость и решимость.

Внешняя легкомысленность — это была лишь маска, за которой скрывалась мощная сила. Хуже всего, что Кейрон, кажется, почувствовал, что ее тянет к нему, и это давало ему неоспоримое преимущество. Иначе как бы он осмелился поцеловать ее — тем более так.

Да нет, она просто сошла с ума! Даже если бы она не была помолвлена с Хэдли, у нее не могло быть ничего общего с лордом Чатэмом. Она для него простая гувернантка, ее общество — кучера дилижансов или, в лучшем случае — лавочники. Вспомни о Мелиссе! Кроме того, если она признается ему, кто она такая, — что будет? Он и так подозревает, что она самозванка. Выбора нет: молчание — ее единственный шанс.

И все‑таки, почему он проявляет такой интерес к простой гувернантке? И ведь с самого начала его внимание к ней далеко выходило за рамки простой вежливости. Элисон попыталась заняться решением этой задачи, но опять все заполнили воспоминания о его руках, которыми он так властно притянул ее к себе… У нее перехватило дыхание, она преувеличенно громко кашлянула, чтобы скрыть свое возбуждение от Лайли, которая все еще мучилась над секретами итальянской топологии.

И вдруг Элисон все поняла, мужчинам типа Кейрона женщины вроде гувернанток нужны для одной цели: с ними они будут удовлетворять свои плотские вожделения, пока не встретят подходящую партию из своего круга. От этой мысли гневное чувство вновь овладело ею. Нет, она не будет больше и думать об этом пошлом бабнике!

— Франция, Швейцария, Австрия… — Лайли гордо выпрямилась, удовлетворенная своими познаниями.

— Ой, Дженни, я буду как настоящая взрослая леди в этом чудесном платье! — Лайли, кружась уже в воображаемом танце, восторженно прижала к себе картинку из модного журнала, которую Дженни только что, среди прочих, принесла из ателье, куда частенько захаживала. — А можно сделать юбку как на моей французской кукле?

Дженни, улыбаясь, кивнула головой и ласково потрепала Лайли за щечку:

— Я за свою жизнь сшила не один костюм, и не два. Ты будешь у нас русская принцесса — вот как раз под этот стиль и надо подбирать фасон. Но прежде всего надо выбрать цвет и ткань. Ну вот давай посмотрим — я прихватила кое‑какие образцы из Олдгейта.

Куски разноцветного струящегося шелка, брошенные на спинку софы, образовали настоящий водопад цветов. Ярко‑рыжим волосам и карим с крапинками глазам Дженни эта палитра вряд ли шла, но этого нельзя было сказать о Лайли — ей, казалось, подходило все.

Скромное люстриновое платье Дженни делало ее старше своих двадцати восьми лет, хотя она была очень стройной. Она с удовлетворением и радостью глядела на Лайли — а та перебирала один кусок за другим, не в силах остановиться на каком‑нибудь одном.

— Вот этот взять? голубой — блеск! Или нет, может быть, желтый… Да, да, желтый. Если только… — Лайли бросила на Дженни счастливо‑беспомощный взгляд.

— Обрати внимание вот на этот кусок — цвета слоновой кости. Пожалуй, если ты будешь изображать русскую девочку, то это самое подходящее.

— Девушку! — поправила Лайли с радостным вызовом, понимая, что этот ее комментарий не совсем верен. — Мне скоро пятнадцать, и я вполне взрослая для того, чтобы танцевать мазурку с папиными друзьями.

— Вот поэтому я еще кое‑что захватила из ателье. — Дженни еще что‑то достала из глубины своей большой кожаной сумки, которую она едва дотащила от извозчика. — Так: лента бирюзового цвета для отделки, рюши — конечно, того же цвета слоновой кости, и наконец, прозрачная газовая накидка, обрамленная фламандскими кружевами! Глаза Лайли округлились и стали еще больше. — Я подумала, что это очень пойдет к нашему платью. Но может быть, тебе больше нравится аметистовый или желтый?..

— Нет, нет! Именно вот этот, слоновой кости. Мэри Гамильтон помрет от зависти. Ты уже заказала материал по этим образцам?

— Твой отец еще месяц назад послал меня на разведку — сразу как он решил устроить этот бал. Это его идея — чтобы ты была в костюме принцессы — да ты у нас и есть принцесса! — Лайли бросилась к Дженни на шею, так что та чуть не упала.

— Ты не только лучшая портниха в Лондоне, ты — моя самая лучшая подруга. Если бы это от меня зависело, я бы каждый день заказывала себе по платью, чтобы видеться с тобой почаще!

— Я бы не имела ничего против, Лайли, но боюсь, мы бы тогда разорили твоего отца. А знаешь, с тех пор, как я тебя последний раз видела, у тебя фигура стала более женственной. Ну‑ка повернись, я еще обмеряю — по‑моему, тут прибавилось! — Дженни шутливо шлепнула Лайли по попке и снова углубилась в свою сумку — на этот раз в поисках мерной ленты. Раздался легкий стук в дверь.

— Да? — Лайли на секунду оторвала взгляд от большого зеркала в дубовой раме. — Элисон! А я думала, папа дал тебе выходной!

— Я пришла за своей вышивкой, которую здесь оставила. Я не знала, что у тебя гости, — Элис предприняла попытку уйти, но Лайли подбежала к ней и обеими руками втащила в комнату.

— Ну, пожалуйста, входи. Я хочу вас познакомить. Элисон, это Дженни О’Моли — моя портниха и мой друг. Дженни — мисс Элисон Уокер. Она теперь моя учительница — уже две недели — с тех пор, как Беатриса уехала.

Дженни церемонно раскланялась. Элис ответила тем же.

— Не хочу мешать вашей работе, — Элис завистливо взглянула на куски ткани и кружев, разбросанных на софе.

— Вы вовсе не мешаете. Уверена, что Лайли будет рада показать вам, что она выбрала. — Дженни кивнула на рюши и накидку, которые Лайли уже успела водрузить на плечи.

— Смотри, Элисон, какой чудесный шелк принесла Дженни. Я выбрала цвет слоновой кости, с голубой отделкой, с кружевами тут и тут. В этом платье я буду самой красивой леди — юной леди — в Лондоне!

Дженни и Элис одновременно засмеялись, и это совпадение вызвало уже общий дружный смех.

— По‑моему, работать с вами, Дженни, Лайли нравится больше, чем со мной, — подколола Элисон свою ученицу.

— С тобой мне как раз нравится, Элисон, — запротестовала Лайли, стоя на стуле, чтобы Дженни удобнее было снять с нее мерку. — Мне не слишком нравится арифметика. И латынь. И иногда география. И по правде говоря, я охотнее работала бы не головой, а вот так! — и она закрутилась, закрутилась — так, что ее юбка превратилась в ровный сияющий цилиндр. С ласковой строгостью Дженни остановила ее вращение.

— Если мы хотим успеть синить платье к балу, стой смирно. — С привычной сноровкой она делала обмеры, что‑то записывала, продолжая разговор с Элис.

— Вы до этого служили тоже в Лондоне?

— Да нет, на севере. Я и приехала‑то только навестить Беатрису — она моя давняя подруга. Но стоило мне увидеть Лайли — и моя судьба была решена. — Элис стала уже гордиться тем, как ей все легче и легче даётся ее легенда и что она звучит все убедительнее и убедительнее.

— Лайли нас всех полонила, — согласилась Дженни. — Из всех моих клиенток Лайли — самая любимая.

Девочка вся зарделась от таких слов:

— Ты знаешь, Элисон, ведь Дженни начинала простой прислугой. К счастью, ей кое‑что досталось от ее хозяйки — леди Гарфилд, и она приобрела мастерскую. Не будь этого — не видать бы мне сейчас всей этой красоты, да и верной подруги тоже.

— Да, мне повезло, — подтвердила Дженни. — Я из простой бедной семьи, однако мне удалось получить место горничной у настоящей леди. Я проработала у нее несколько лет, а потом, когда Бог упокоил душу моей госпожи, царствие ей небесное, оказалось, что она мне оставила кое‑какие деньги по завещанию, так что я смогла начать свое дело. Немногим такое счастье улыбается…

Элис засмотрелась на то, как проворно и ловко снуют руки Дженни, что‑то отмеривая и подгоняя. Да, у нее действительно дар Божий. Как все‑таки несправедливо, что она едва зарабатывает шитьем себе на жизнь, да и то благодаря милости ее прежней хозяйки. Раньше Элис даже не могла себе представить, что ее судьба также будет зависеть от расположения или нерасположения кого‑то другого. Теперь, оказывается, она с этой портнихой — одного поля ягоды, причем в отличие от Дженни ее будущее туманно и неопределенно.

Дженни отложила свои записи и, полушутливо демонстрируя крайнюю степень усталости, потянулась, закинув руки за голову. Взглядом эксперта она окинула камлотовое, зеленого цвета платье Элис, на теплой подкладке, — как раз подходящее для мартовской холодной погоды:

— Ваши таланты обеспечивают вам неплохое содержание, мисс Уокер.

Элис покраснела. Она все никак не могла выбраться купить себе что‑нибудь поскромнее: дважды в день — уроки с Лайли, в промежутке — зоркий глаз Данкена; она была как птичка в клетке — позолоченной, но клетке.

— Это — прощальный подарок от прежнего хозяина.

— У него был хороший вкус. И вышито золотой нитью.

Элисон притворилась, будто удивлена:

— Верю вам, я‑то не слишком много роскоши видела, так что сама ничего не могу сказать…

— И размер почти точно подобрал…

— Да нет. Моя сестра хорошо шьет. Она подогнала все и подшила подол.

Дженни одобрительно кивнула головой. В ее взгляде было удовлетворение от вида хорошо сделанной работы, не было той зависти, какую Элис замечала у подружек‑гувернанток. Она вдруг подумала, что Дженни могла бы помочь ей обновить гардероб.

— Мои средства ограничены, но, вы знаете, мне нужно кое‑что из одежды — что‑нибудь совсем простое… Может быть, вы посоветуете, к кому обратиться…

Глаза Дженни загорелись:

— Конечно же, помогу! В лавке, где я постоянная покупательница, есть саржа и фланель, приличные и недорогие, за несколько шиллингов. Ну есть, конечно, люстрин, йоркширского производства, если хотите что‑нибудь поярче… — Дженни замолчала: и она‑то себе этого позволить не может, даром, что сама шьет; наверное, у Элисон денег не больше. — Если хватит на материал, о шитье не беспокойтесь. Я сошью. Бесплатно, конечно.

Бескорыстие новой знакомой поразило Элис; не так уж часто встречала она что‑нибудь подобное в окружающих. Она всегда думала, что простолюдины завистливы и жадны — а вот Дженни не такая!

— Вы очень щедры, но я не могу…

— Глупости! — прервала ее Дженни. — Для меня это удовольствие. Вот закончу это шелковое для Лайли, достанем фланели и начнем ваше.

Элис поняла, что как бы ей ни было неудобно соглашаться на предложение Дженни, отказ оскорбит ее новую знакомую еще сильнее:

— Ну спасибо. Буду ждать с нетерпением.

За дверью раздалось демонстративное покашливание.

— Входи, папуля, — позвала Лайли. — Мы здесь ничем предосудительным не занимаемся. И все одеты.

Дверь отворилась, на пороге стоял Данкен; от шутки дочери он слегка покраснел.

— Мне нужна мисс Уокер на минутку. Я забыл, что вы сегодня здесь, Дженни.

— Ваша милость… — Дженни вскочила, сделала нервный книксен. Легкость, непринужденность, с которой она вела беседу еще несколько секунд тому назад, исчезли без следа; на смену пришло какое‑то суетливое волнение.

— Надеюсь, что работа над нарядом Лайли продвигается?

— Да, мы уже выбрали цвет шелка, сегодня же начну шить, — Дженни поспешила изобразить улыбку, но Данкен на нее не ответил.

— Я думал, что вы уже заканчиваете, — брюзгливо бросил он.

— Ткань, которую вы заказали, только‑только получена с таможни. Я так поняла, что вы готовы уж лучше подождать, чем брать неподходящий материал.

Данкен сложил руки за спиной и раздраженно дернул головой:

— Вы меня совершенно неправильно поняли. Наряд должен быть готов через две недели, ни днем позже. Если вы не можете уложиться в этот срок, сообщите, мы обратимся к кому‑нибудь еще. Надеюсь, вам не нужно напоминать, что за деньги, которые я плачу, немало портных, будут рады предложить свои услуги?

Плечи Дженни как‑то сразу опустились — как будто под тяжестью выговора Данкена.

Элис ждала, что Дженни вспыхнет от гнева по поводу его несправедливых придирок, а она покорно их приняла — видимо, портниха привыкла к таким оскорбительным выпадам.

— Наряд будет закончен в срок. Я не хотела бы терять свою деловую репутацию, ваша милость.

— Хорошо, — Данкен направился к двери, но потом вспомнил, за чем, собственно, пришел: — Мисс Уокер, я хотел бы с вами поговорить, кстати, на близкую тему. Жду вас в библиотеке незамедлительно.

— Папа, а у Элисон выходной день! — просительным тоном протянула Лайли, надеясь спасти Элис от разговора с отцом, когда тот явно не в духе. Ответом было молчание, в котором явно читалось неодобрение по отношению к дочери, вмешавшейся в разговор старших.

Элис не преминула отметить это про себя. Итак, сперва — Дженни, следующая на очереди она. Подобная перспектива ей не очень улыбалась, но, может быть, она сможет как‑то справиться с плохим настроением Данкена? Ради этого стоило пожертвовать и своим выходным днем.

Данкен удалялся по коридору быстрыми шагами. Вот он спустился по лестнице; полы сюртука распахнулись на повороте — он миновал верхний марш. Элис бросилась было за ним, но Дженни перехватила ее:

— Не торопись! На следующей неделе займемся твоим платьем. Бодрее, бодрее! Я уже привыкла. Это все у него напускное. Душа у него добрая.

Элис не могла понять, почему Дженни с такой готовностью прощает Данкену его поведение. Неужели она настолько притерпелась к несправедливостям, что безропотно их сносит? Мысль была отрезвляющей: Элис поклялась себе, что никогда не смирится с такой судьбой. О чем же собирается с ней говорить этот брюзга и сноб? Еще месяц назад она бы и секунды не потерпела его общества. Но это было так давно — как будто прошла целая вечность!

Данкен явно не дорожил личным временем Элис; вроде бы требовал от нее, чтобы она поторопилась, но когда она спустилась в библиотеку, то обнаружила, что там никого нет. Она опустилась в мягкое кресло, откинулась на его спинку и устремила взгляд на овальные фрески, украшавшие потолок.

Их было три. Две — по краям — неплохие копии «Благовещения» и «Распятия Иоанна Крестителя» Микеланджело — напоминали о грехопадении и возможности морального очищения. Фреска в центре потолка изображала аллегорию на тему силы Господней. Элис не могла сдержать улыбки: вполне подходящий сюжет для дома, хозяин которого тоже, видимо, не чужд идеи о божественном характере своей власти над домочадцами и вообще всеми, кто от него так или иначе зависит!

Щелкнул замок в двери, вошел Данкен. Шумно, с сознанием собственной значимости уселся за письменный стол, как будто занял оборону в крепости.

— Как вы, вероятно, уже поняли из болтовни Дженни, через две недели я устраиваю бал‑маскарад. Лайли не будет на нем весь вечер, но я хотел бы, чтобы она на какое‑то время появилась. Я хотел бы обсудить с вами касающиеся вас детали этого вечера.

Бал! Музыка, мерцание свечей, дамы и господа, кружащиеся в бурном вихре и в то же время послушные четкому ритму фигур танца — все эти еще столь недавние воспоминания нахлынули на Элис. Боль от утерянного прошлого пронизала все ее существо.

Явно не замечая реакции Элис, Данкен продолжал:

— Сомневаюсь, что вы знакомы с тем тщательным распорядком, по которому у меня обычно проходят такого рода праздники. Поэтому я коротко изложу то, что касается лично вас. Вы будете своего рода компаньонкой моей дочери, мисс Уокер. Вы меня слушаете?

Очевидно, она так погрузилась в воспоминания, что даже невнимательный Данкен что‑то заметил.

— Да, конечно. В чем должны состоять мои обязанности?

— Танцы начнутся в семь. В половине восьмого Лайли может к нам присоединиться; уйти она должна перед ужином, который начнется в десять. Я нанял известного танцмейстера, Чарльза Торнтона, чтобы он как следует научил мою дочь мазурке и котильону; контрданс она уже достаточно освоила. О костюме мы с Дженни договорились. Делил займется ее прической и туалетом; вы должны будете следить за ее осанкой и манерами. В принципе, это дело матери, но в случае ее отсутствия эта миссия возлагается на гувернантку.

Бедная Лайли! Данкен распланировал ей вечер как военную кампанию. Жалко бедняжку: она‑то думает, что будет развлекаться, а ей придется демонстрировать дочернее, послушание.

— Я понимаю.

— Поймите и еще кое‑что: в это общество вы допускаетесь только в качестве компаньонки Лайли, и, я надеюсь, вы будете стараться не привлекать к себе особого внимания. Того же я ожидаю и от остальных лиц, находящихся у меня на службе.

— Что, для меня не предусмотрено никакого костюма? — Элис не могла сдержать сарказма в голосе. Ведь комизм ситуации заключался как раз в том, что если Данкен хотел, чтобы она затерялась среди гостей и не выделялась, то скорее это произошло бы, если бы она была в наряде французской пастушки, а не в этой мышиной форме гувернантки.

Но Данкен не был склонен к юмору.

— Мисс Уокер! Я должен заявить, что, хотя я вполне удовлетворен качеством вашего преподавания, в вашем поведении есть нечто вызывающее, что меня раздражает. Вы как бы даете понять, что заслуживаете обращения как с особой более высокого звания, чем то, которым вы располагаете в действительности. У вас что, на вашей прежней службе, были какие‑то особые привилегии?

Господи! Даже если бы она переменила тысячу мест в качестве гувернантки, и то ей, наверное, вряд ли встретился бы такой сквалыга и сухарь: бросает ей крошки со стола и считает, что он ее благодетельствует! Однако она не может сейчас покинуть этого своего убежища, напомнила сама себе Элис, а значит, надо терпеть.

— Я забылась. Я перенервничала.

— Ну ладно. Вы, так же как и другие слуги, сможете потом доесть то, что останется от ужина. Но я вас предупреждаю: не рассчитывайте на то, что останетесь на балу после того, как Лайли отправится спать. Вам платят за ваши услуги, а не за честь находиться в вашем обществе. Я был бы крайне недоволен, если бы обнаружил свою гувернантку среди своих гостей. Я изъясняюсь достаточно ясно?

— Да, ясно, как стук в дверь.

— Тогда можете идти.

Элис бросилась в свою комнатушку. Там было тесно и душно, но, по крайней мере, не нужно было сдерживаться. Она устало опустилась на жесткую кровать и с тоской поглядела на кусочек неба в узком проеме окна. С жалобным стоном пронеслась чайка. С каким удовольствием она поменяла бы свое существование, туго стиснутое обручами судьбы, на ее свободный полет!

Что он о себе воображает, этот виконт Данкен Грэнвилл! Его насыщенный титул раздражал Элисон не меньше, чем личность его носителя. Ее отец, эрл Биркхэм, был на иерархической лестнице на ступень выше, и Элис ничего больше так не желала, как однажды потребовать от Данкена, чтобы он к ней обратился должным образом, — и услышать, как с его язвительных уст слетит полное уважения «леди Элисон Уилхэвен».

Если бы он только знал, кто она такая на самом деле, он бы не посмел так себя вести с ней. Но этот сноб не только по отношению к ней себе такое позволяет. Дженни досталось не меньше. За что? Почему она безропотно сносит оскорбления со стороны Данкена? Только привычка? Эти люди находятся в зависимости, они как побитые собаки, покорность — их вечный удел.

Будучи дочерью богатого эрла, Элис имела с десяток слуг, и сейчас она вдруг подумала: а не проявляла ли она такого же высокомерия к ним? Она, конечно, не очень задумывалась над тем, как ее поведение выглядело со стороны; во всяком случае эмоции слуг ее не волновали. Она вспоминала, как порой отпускала нелестные замечания по поводу кулинарного искусства их повара, как она однажды выругала конюха за недостаточное, как ей показалось, внимание к ее жеребцу. Краска стыда залила ей лицо. Разве это не похоже на то, как Данкен третировал Дженни? Наверняка, она ведь просто придиралась!

«Посторонись, дорогу!» — голос с улицы неожиданно привлек внимание Элис. Она подошла к окну. Лакей‑скороход, совсем молоденький, почти бегом расчищал дорогу роскошному экипажу.

Белые чулки юноши были забрызганы грязью, со лба стекали струйки пота, волосы слиплись. Это был даже не парадный выезд. Наверняка какой‑то высокородный прощелыга направлялся куда‑то на раут, чтобы провести вечер за карточным столом или игрой в кости.

Вот он — подлинный символ неравенства и привилегий! Элис поклялась себе: когда она восстановит свои права и свое положение, она никогда не позволит себе такой тщеславной надменности, как у Данкена Грэнвилла. Но прежде всего надо вернуть то, что было потеряно. Иначе она долго не выдержит…