Роман с натурщиком

3

— О Господи!

Перед тем как шагнуть под душ, Сирил всем телом наклонилась к запотевшему зеркалу. Увы, глаза ее не обманывали: нельзя спать по три часа двое суток и рассчитывать, что все это останется безнаказанным.

Гора смятых простыней и покрывал в прилегающей спальне лучше всяких слов говорила о действии одного-единственного невинного поцелуя, который украл у нее Шон Стивенс. А мысль о том, что ей предстоит еще вытерпеть десятка два таких подарочков судьбы, заставляла ее всю ночь метаться по постели, мучась от невозможности хотя бы ненадолго забыться.

В конце концов она провалилась в сон — часов около четырех утра. А ровно через минуту, как ей показалось, пискнули позывные коммерческой радиостанции: она передавала только классическую музыку, и Сирил использовала ее в качестве будильника. Звук был слабый, но на Сирил он произвел эффект пожарной сирены, и она вскочила с постели как ошпаренная.

Даже душ не помог разгладить морщинки вокруг глаз и снять синеву под ними. Стянув волосы на затылке в строгий классический узел — обычная ее рабочая прическа, — Сирил при помощи косметики кое-как замаскировала следы недосыпания.

После этого она оделась в удобные джинсы и мешковатый, испачканный краской свитер, сунула босые ноги в тенниски — они тоже были все в краске — и по замысловатой траектории начала пробираться между мебелью, загромождавшей ее спаленку, в холл.

Сам по себе дом со стороны мог показаться большим: внушительное двухэтажное строение из дерева и камня. Нижний этаж включал в себя компактную кухоньку и отделанный в теплых тонах холл, где она принимала клиентов и развлекалась с друзьями: для этой цели вокруг сверкающего медью камина расположились несколько диванчиков, на которых покоились художественно вышитые подушечки.

Быстро приготовив тост с сыром и глотнув на ходу апельсинового сока, Сирил поспешила подняться по лестнице в мастерскую, чтобы подготовиться к приходу Шона.

Мастерская размещалась на выступающей мансарде, прилепившейся к массивной каменной стене на высоте четырех с половиной метров над нижним этажом. Просторное, три с половиной на шесть метров, помещение сверкало отделкой из полированного дуба и кованого железа. Крыша мансарды посредине скашивалась и шла вниз под углом, упираясь в ряд выходящих на север окон. Рассеянный свет, струившийся из них, давал минимальную тень, и Сирил могла работать практически весь световой день.

Распечатав пачку мягкой шершавой бумаги, которую она обычно использовала для рисунков углем и пастелью, Сирил разместила несколько листов на рабочем столике возле мольберта, затем заточила карандаши и приготовила к сеансу весь свой обширный запас мелков.

Из коробки, присланной Мартином, Сирил отобрала те образцы белья, которые Шон должен был надеть сегодня. Это было не белье, а форменная революция в мужском исподнем! Гений и изобретательность Жака Гулара проявились во всем блеске.

Пестрая расцветка и дерзкий покрой образцов отдавали мужским шовинизмом, но при виде их сердце любой нормальной женщины неизбежно затрепетало бы: французский кутюрье, балансируя на зыбкой грани между смелостью и откровенным развратом, сумел, как ловкий канатоходец, не свалиться все же в грязь безвкусицы, и предложенные им модели нижней одежды подчеркивали мужскую привлекательность любой фигуры, исключая разве что откровенных толстяков.

Шон с его безупречным атлетическим сложением в этих моделях должен был произвести совершенно оглушительный эффект. У Сирил даже дух захватило, когда она представила этого бронзового гиганта в неглиже французского кроя.

Испугавшись собственного воображения, Сирил спешно поменяла порядок примерки и для первого сеанса выбрала темно-синие боксерские трусики с белым кантом в пару с соответствующей майкой.

И снова прокол: в памяти навязчиво сверкнуло другое великолепное мужское тело, облаченное в такую же легкую спортивную форму…

С Полом Джорданом она встретилась семь лет назад. Сирил с девчонками из своей группы прыгала со скакалкой на внутреннем балконе спортивного корпуса, а внизу, в самом зале, Пол, член университетской футбольной команды, тренировался с другими парнями. Он отрабатывал прорыв к воротам, и Сирил сбилась со счету, фиксируя, сколько раз он поражал их, — дойдя до девяноста, она сдалась.

Случайно подняв голову, Пол заметил свою невольную зрительницу и, сверкнув самодовольной улыбкой, помахал ей.

С лица Сирил струился пот, но по спине у нее пробежал мороз…

Когда, приняв душ, Сирил подошла к выходу, там ее уже ждал Пол. Запросто представившись, он вместе с нею добежал до художественного класса, вырвав у нее согласие выпить после лекции чашечку кофе.

Собственно, он мог бы и не представляться: любой болельщик, посещавший футбольные встречи по субботам, — а Сирил относила себя к ярым болельщицам — знал Пола Джордана в лицо. Агрессивные широкие плечи и мускулистые бедра номера двадцать первого, с трудом влезавшие в спортивную форму, невозможно было не узнать!

Сирил не сопротивлялась: ещё старшеклассницей она пленилась скрытой силой и ослепительной мужественностью настоящих атлетов. Уже тогда она имела склонность к изобразительному искусству и знала толк в человеческом теле. В университете ее страсть к мускулистым парням достигла степени наваждения — пока Пол Джордан одним махом не положил всему конец.

Ее привязанность к футбольной звезде университета росла день ото дня, и она наотрез отказывалась от других многочисленных предложений о встрече. Хотя Сирил довольно быстро разглядела, что Пол далеко не самый интеллигентный из ее знакомых и временами излишне горяч, она по-прежнему была от него без ума и ожидала, что по окончании учебы они поженятся.

Подруги не раз задавали ей вопросы с намеком, но она отвечала уклончиво — прежде всего потому, что сам Пол никак не выказывал схожих устремлений. Зато с тем большим рвением он домогался того, чтобы она принадлежала ему не только душой, но и телом. Однажды он прямо предъявил ей ультиматум, и Сирил, испугавшись, что он уйдет навсегда, потеряла голову и сдалась.

Задним числом она поняла, что бестолковость и торопливость этого первого опыта интимной связи в равной степени объяснялись ее сугубо теоретическими познаниями в сексе и юношеской нетерпеливостью Пола, но так или иначе, а на следующий день Пол во всеуслышание назвал ее фригидной и весьма нелицеприятно сравнил с теми «настоящими женщинами», с которыми имел дело раньше.

Опустошенная и деморализованная, Сирил, сумев собрать остаток воли, ухитрилась все-таки закончить обучение, а потом боль от пережитого и обида на весь мир вылились в стремление к независимости и успеху. Вскоре после получения диплома она организовала свою компанию, и вот сейчас находилась в полушаге от невероятного успеха — или полного краха…

Когда в восемь позвонил Шон, Сирил уже была облачена в броню недоверия и недоброжелательности ко всему мужскому полу. Янтарные глаза Шона излучали ум, радостное предвкушение и добродушие, но она увидела другое: хищный огонь в глазах тигра, подкравшегося к своей жертве. А раз так, то и она — дрессировщик, постоянно помнящий, с кем имеет дело, и потому не делающий ни одного рискованного шага. В том, что против неусыпной бдительности и кнута сила звериного обаяния Шона немощна, Сирил не сомневалась.

Шон приветствовал ее непереносимо жизнерадостным «Доброе утро!»

— О Господи! — с отвращением покачала она головой. — На свое горе я наняла себе в работники «жаворонка».

Сама она была скорее «сова» — как и большинство художников.

Повернувшись, она повела Шона в дом, притворившись, что не заметила его протянутой для приветствия руки. По большому счету, Шон в узких джинсах и спортивной рубашке с короткими рукавами был неотразим, несмотря на ранний час и всю ее хандру. «Слава Богу, я вовремя вспомнила про Пола и его уроки!» — сердито подумала она. И все равно — непросто будет защитить сердце от его необоримых чар!

— К твоему сведению, — заметил Шон, следуя за ней, — в этой части страны рабочий день у плотницкой бригады начинается в шесть утра — с первым лучом солнца. Зато мы и кончаем в полтретьего, так что половину дня можем посвящать семье.

— Мне лучше всего работается за полночь, — отозвалась Сирил, чтобы лишний раз продемонстрировать плотнику их разительное несходство, не оставляющее ему никаких надежд на сближение.

— Не сомневаюсь в этом, Сирил, — громыхнул в ответ Шон; Сирил нервно обернулась: намек был очевиден, но на лице собеседника нельзя было прочесть ничего, кроме согласия с ее утверждением.

— Не желаешь ли выпить перед началом работы чашечку кофе или чая? — любезно спросила Сирил, надеясь, что ему хватит воспитанности понять, что от него требуется сказать «нет».

— Никогда не отказываюсь от кофе, если мне его предлагают! — немедленно отозвался Шон.

Ну конечно! Сирил возвела к небу глаза и, подавив вздох, двинулась на кухню. По дороге она не удержалась и украдкой взглянула на него. «Боже! — чуть не застонала она, — зачем одному человеку столько красоты и обаяния! С такой внешностью можно приходить на рынок и обчищать его, пока народ стоит разинув рот и пялится на тебя».

— Отличный домик, Сирил!

— Спасибо, — рассеянно пробормотала она, копаясь в серванте в поисках банки с кофе. В конце концов она нашла его, засыпала в кофеварку и налила туда воды.

— Предпочитаю черный, — отозвался Шон, когда она обернулась и вопросительно подняла бровь.

— Кто строил дом? — спросил он, взглядом специалиста оглядывая стены и пригубляя горячий напиток. — У парня природное чутье к дереву.

Он профессиональным жестом провел рукой по полированной поверхности стойки.

— Не знаю… Я купила этот дом год назад, но ему уже двадцать пять лет и он сменил множество хозяев.

— Гм! Тогда у нас с этим домом много общего, — усмехнулся Шон.

— В каком смысле? — спросила заинтригованная Сирил.

— Например, у каждого из нас за плечами четверть века, — откликнулся Шон.

— А что касается кофе… — Он скривил губы и сделал второй глоток. — Вкус, конечно… интересный. Какая-нибудь особая смесь разных сортов?

И он аккуратно вылил в раковину все содержимое чашки.

— Особая смесь? — нервно переспросила Сирил, думая совершенно о другом. — Вряд ли. Откуда? Обычная банка, стоит в шкафу уже месяц — для тех, кто захочет кофе…

Двадцать пять лет! Сирил едва не рассмеялась в голос. Да он же совсем дитя!.. Проблем никаких. Неужели она — опытная, умудренная жизнью женщина двадцати семи лет — не справится с этим сосунком?

Шон неторопливо подошел к встроенной в стенку книжной полке и принялся рассматривать книжные корешки, кассеты и компакты с записями классической музыки.

Сирил забарабанила пальцами по ручке кресла. В конце концов, она пошла на эти унизительные условия не для того, чтобы выслушивать его лицемерные похвалы ее вкусу и прочая… Она кашлянула.

— Как ты насчет того, чтобы подняться в мастерскую и приступить к работе? — спросила она звенящим от скрытой злости голосом.

Излучая веселое добродушие, Шон повернулся к ней и снизошел до согласия.

— Правильно, пора и за работу. Чем скорее приступим — тем скорее я получу причитающееся мне вознаграждение. — Он бросил взгляд на часы, плотно сидевшие на его сильном запястье. — Сегодня впервые в жизни буду пунктуален. О, я весь трепещу от предвкушения!

Сирил свирепо развернулась и быстро зашагала наверх. Шон неспешно последовал за ней.

«Черт бы побрал его с его проклятыми условиями!» — бушевала про себя Сирил. Когда над тобой дамокловым мечом висит угроза поцелуя, можно ли вообще нормально работать?

— Можешь переодеться вот за этой ширмой! — Сирил почти швырнула ему его темно-синий комплект.

Шон исчез за деревянной перегородкой, и Сирил заставила себя отвести взгляд в сторону и заняться другими делами. Она закрепила лист бумага на мольберте и начала набрасывать указания для офсетной печати на краю листа.

Хотя она обычно использовала для рисунка лишь белый и черный мелки, некоторые из рисунков печатались на тонированной бумаге, и для того чтобы репродукция как можно точнее воспроизводила оттенки оригинала, она делала эти пометки…

— Ты все еще не готов, Шон? — Сирил вдруг спохватилась, что прошло чертовски много времени.

— Ха, Сирил! Они на меня не лезут, — долетел до нее приглушенный голос. — У тебя нет комплекта размером побольше?

— Что за ерунда! Они не могут не подходить тебе! У Тома Кошински твой размер, и ему все было впору. Ну-ка выйди, поглядим, в чем дело. — Она подошла к ширме и постучала по ней. — Ты в приличном виде?

— Смотря что под этим понимать… — последовал загадочный ответ.

Сирил взорвалась:

— Черт возьми, Шон, неужели ты не понимаешь, что мы теряем драгоценное время?! Мне придется заканчивать работу взмыленной, если мы сейчас же не приступим!.. — Она так ударила по ширме кулаком, что та чуть не опрокинулась.

На свет Божий вышел одетый в соблазнительное белье золотокожий великан.

— Хорошо, Сирил, хорошо, я уже здесь, сама посмотри.

Он оказался прямо напротив нее, так что кроме его необъятной груди Сирил ничего толком не могла увидеть.

Она бросила взгляд вверх: переливчато-синяя материя и в самом деле сидела в обтяжку на его могучем торсе.

— Ничего страшного, Шон. Лучшего для рекламного эскиза и не придумаешь! Это именно то, что нужно.

Она отступила на шаг и продолжила свой критический осмотр. Футболка зауживалась на его тонкой талии, захлестнутая на бедрах боксерскими трусами.

— И трусы идеальной… э-э… длины.

Он и в самом деле отличался по комплекции от Тома Кошински! Майка, сидевшая в обтяжку, и трусы, тесные для мощных бедер и средоточия мужественности, производили совершенно иное впечатление.

Полоска темно-синей материи деликатно прикрывала бедра, но Сирил почему-то поспешила потупить глаза. Правда, она тут же опомнилась и окинула взглядом его длинные золотистые, покрытые светлой растительностью ноги — такие же совершенные, как и весь Шон.

«Очнись, Сирил! — одернула она себя. — Хоть ты не стой разинув рот!»

— Я так и думала, что это твой размер, — подытожила она, словно со стороны слыша свой голос, и тут же про себя простонала: «О Господи, сама не ведаю, что говорю!»

Она резко повернулась в сторону, чтобы Шон не заметил румянца, выступившего на ее щеках.

— Я рад, Сирил, что тебя устраивают мои размеры… — с веселым намеком заметил Шон, но Сирил едва услышала его слова.

— Будь добр, сядь вон на те ступеньки, Шон, — попросила она и жестом показала на застеленную ковром лестницу.

Потом она взяла карандаш и властно указала, какое положение должны занимать его ноги и руки.

— Отлично, Шон! Теперь пару минут посиди не двигаясь, чтобы я могла сделать набросок твоих пропорций. Меня интересует твой размер… я имею в виду рост… Мне нужно дать информацию для типографии.

Сирил снова покраснела, словно сказала какую-то непристойность. «Я что, девчонка? — разозлилась она. — Или действительно это классическая фрейдовская оговорка…»

Она решительно взяла себя в руки и объявила:

— Минуту, я включу магнитофон! Мне лучше работается под классическую музыку, да и время летит быстрее.

— Понятно, понятно… Сто девяносто девять.

— А? Что?

— Один метр девяносто девять сантиметров. Ты спрашивала про мой рост: он тебе нужен для типографии — ты так сказала.

— Ах да, сп-пасибо. — Странным образом даже его услужливость выбивала сегодня Сирил из колеи. — Э-э, у меня здесь только Равель и Дебюсси. Надеюсь, они не нагонят на тебя тоску? Во время перерыва я посмотрю — может быть, найдется что-нибудь и на твой вкус.

«С чего это я впадаю в снобизм? — подумала она. — Оборонительный рефлекс?»

— Для меня что Бах, что рок — один черт, — дружелюбно откликнулся Шон. — А в перерыве я и так получу все, что мне надо.

Сирил, скрипнув зубами, ткнула пальцем в клавишу портативного магнитофона, стоявшего на рабочем столе, и принялась за работу. Трудно было придумать что-нибудь более контрастное: мягкие импрессионистские волны прелюдий Дебюсси и жесткие, резкие линии, которые она свирепо чертила на листе бумаги.

Но вот она уже забыла обо всем постороннем, ловя на глаз пропорции его большого тела.

— Порядок, Шон! Я схватила пропорции, то есть основные соотношения размеров. Теперь, если хочешь, можешь двигать головой, только держи плечи прямо.

Увлеченная мощью и силой его сочленений, Сирил вся ушла в рисунок, а потом принялась за отделку деталей одежды, ладно сидевшей на великане.

Она не замечала пристального, если не сказать больше, взгляда Шона: за мольбертом она забывала обо всем, кроме дела. Впрочем, чем ближе к завершению была работа, тем сильнее начинало одолевать ее беспокойство — но уже иного рода.

Задуманное не получалось. В этом она еще раз убедилась, бросив последний беспристрастный взгляд на рисунок. Раздосадованная, она собралась было немедленно начать все заново, когда спохватилась, что уже около девяти, и Шон заслужил право пусть на кратковременный, но отдых.

Ее охватила безудержная паника, потому что он заработал и кое-что еще помимо отдыха. Руки затряслись от ужаса, и она вспомнила, что две ночи практически не спала.

Положенный час, запись на кассете и время безнаказанного труда истекли одновременно — вместе с боем настенных часов на нижнем этаже, «Отступать некуда, Сирил, — сказала она себе. — А раз так — нечего оттягивать худшее».

Шон тут же расслабился, выйдя из позы, которую терпеливо держал сорок пять минут. Он встал, заполнив собою обширное пространство мансарды, потянулся так, что руки его едва не задели скос потолка.

— Ты еще не надумал начать карьеру натурщика? — спросила Сирил, пытаясь сразу взять инициативу в свои руки. — Ты не сдвинулся ни на сантиметр! Из профессионалов лишь единицы смогли бы проявить столько терпения и выдержки, и вообще…

В следующую секунду она оказалась в ловушке его рук. Большим пальцем правой руки Шон приподнял ей подбородок.

— Время летит совершенно незаметно, когда смотришь на такую красавицу и предвкушаешь возможность полакомиться ее устами, — сообщил он, в полном соответствии с договором припечатывая ее рот.

Сирил все утро готовилась к тому, чтобы ни словом, ни звуком не выдать во время этой пытки своих истинных чувств, но сейчас все ее благие намерения разлетелись в прах. Легкая, почти невесомая бабочка его поцелуя спорхнула с ее губ раньше, чем она успела как-то среагировать на пронзившую ее тело волну наслаждения.

Ей буквально силой пришлось удержать себя от того, чтобы поймать его отпрянувшее тело и потребовать продолжения того, чего минуту назад она боялась больше смерти. Сосчитав до десяти, она отругала себя и пошла готовить лист для второго эскиза.

Через четверть часа Шон, одетый в очередную смену белья, сидел на подмостках, а Сирил, криво усмехаясь, рисовала.

«Как все, оказывается, просто! — торжествующе резюмировала она. — О чем я вообще беспокоюсь? Этот малый мне совершенно не страшен! Достаточно вспомнить, как легко я перенесла его поцелуй: р-раз — и птичка вылетела!»

Однако ближе к полудню от хорошего настроения Сирил остались одни воспоминания. Работа не шла. Опытный глаз сразу заметил бы: линия, как всегда, дерзка и благородна, но общее впечатление — разочаровывающее. И уж совсем подавляло ее то, что Шон не поспешил воспользоваться правом на три заработанных поцелуя.

К полудню Сирил почувствовала, что еще немного — и она окончательно соскользнет в пропасть отчаяния и сомнения в собственных силах — состояние, которого она до сих пор не знала. Впрочем, лишь самый тонкий наблюдатель различил бы нотку неравнодушия в ровном голосе, которым она обратилась к натурщику, одетому на сей раз в узкую полоску материи:

— Перерыв на обед. Можешь облачиться в свою одежду, Шон, а эту снять. Эту модель я уже нарисовала.

Она не сказала, что для нее унизительно накрывать ланч голому исполину, прикрытому лишь символическими красными плавками как фиговым листком…

До сих пор работа помогала ей не обращать внимания на постепенное убывание одежды на натурщике; более того, перспектива разом заплатить за все три часа позирования способствовала тому, что она с удвоенной энергией отдавалась делу.

Вот и сейчас она начала яростно опрыскивать фиксажем готовые эскизы, не позволяя физическому присутствию Шона нарушить ход ее мыслей. Это оказалось непросто, потому что он, словно не услышав команды переодеться, по-прежнему полуголый, подошел к ней.

Даже через плотный свитер она чувствовала, как от его могучего тела пышет жаром.

— Можно, я взгляну?

Его огромная ручища опустилась на столик поверх ее плеча и подняла один из листов. Почувствовав, как она напряглась, Шон остановился.

— Ты, надеюсь, не против?

— Ничего страшного, я его уже зафиксировала. — Сирил сама удивилась, что умеет держать такой ровный тон. — Не люблю только, когда мне заглядывают через плечо во время работы, а сейчас — ради Бога!

Она осторожно выскользнула из-под его руки в сторону и с безопасной дистанции взглянула в лицо Шона. Тот сосредоточенно рассматривал эскиз, глаза его перебегали от одной детали к другой. Потом он взял другие листы — и губы его расплылись в кривой улыбке:

— А ты вчера правду сказала, Сирил: мать родная не узнала бы меня на этих рисунках.

Лицо на эскизах было едва намечено. Собственно, здесь оно и не играло никакой роли: изюминкой было тело, призванное в самом выигрышном свете преподнести тот или иной образчик одежды.

— Ну и как? — глуповато спросила Сирил и тут же в отчаянии зажала себе рот. Но было уже поздно: слово не воробей.

— На редкость мастерски, но чего-то не хватает… Какие-то они холодные — блестящие, но холодные — без души, что ли? Я не вижу здесь тебя. Такое впечатление, что ты просто отрабатывала заказ.

Как ни жестоки были его выводы, он всего лишь выразил вслух ее собственные сомнения.

— И давно ли вы стали специалистом в живописи, мистер Стивенс? Никто, слышишь, никто до сих пор не подавал рекламаций по поводу моей работы! Ко мне на месяц вперед стоит очередь из заказчиков, к твоему сведению! — выпалила она, до глубины души уязвленная его критикой.

— Ты сама спросила… А впрочем, ты права. Кто я такой, чтобы выносить суждения? И если уж речь зашла о моих словах, то я знаю только, что мне нравится, а почему нравится — это уж одному Богу известно.

Сирил по-прежнему стояла напротив, уперев руки в бока, и ее кобальтовые глаза сверкали как две ослепительные льдинки.

Шон примиряюще поднял руки, но прежде чем он успел что-либо вымолвить, Сирил уже бежала по лестнице, топоча по ступенькам.

— Одевайся, мистер Стивенс! — крикнула она на бегу. — Когда спустишься, я уже накрою на стол. Омлет тебя устроит?

— Более чем! Обожаю омлеты!